Страница 27 из 69
Перестройка потихоньку-помаленьку начинает выходить из-под контроля властей. Вошел во вкус даже Пьецух: он, наслушавшись "Тхе Беатлез", лично руководит на митингах скандированиями толпы: "Перемен требуют наши глаза! Перемен требуют наши сердца!" "Я люблю БГ, а не наоборот!" - орет Кибиров из Башлачева. Молодые сотрудники того, что наоборот, которым поручено создание демократической партии, уже гораздо лучше чувствуют себя на ее веселых заседаниях, чем на начальственных инструктажах. Ни с того ни с сего возрождается вовсе не предусмотренная церковь (по странной прихоти фортуны, католическая), а, так как служители культа в советское время не культивировались, на должность настоятеля назначается спившийся гэбэшный полковник, а в церковный хор переквалифицируется оркестр местной пожарной команды. Наглые бородатые художники устраивают выставки поломанной мебели в пустых консервных банках, требуя, чтобы местный музей скупал все это за какие-то неимоверные деньги*. Какие-то люди хотят основать, совместно с какими-то иностранцами, благотворительный фонд, который будет снабжать Энск гуманитарной помощью в виде собранных по всей Европе окурков хороших сигарет. В общем, если кого-нибудь цитировать, была бы кутерьма, а люди найдутся.
______________
* Люди вообще склонны усложнять предельно простые вещи. Как делается современное искусство? Гражданин выбрасывает на помойку почивший холодильник, художник берет его и тащит, бедолага, на себе в галерею, чтобы назвать инсталляцией и продать за тысячи долларов. Давно пора принимать мусор и помои прямо в галереях: и свалок во дворах не будет, и мороки меньше, и инсталляций больше.
Образуются какие-то лиги сексуальных меньшинств: причем одна возникает по плану ГБ (Кибиров прочел где-то, что демократия и педерастия близнецы-сестры), а другая вспыхивает сама по себе (мы не хотели про это писать, но что за кино без гомосексуалистов?). Во всей этой суете активно участвуют стремительно ассимилирующиеся племенные марксисты. Ходят слухи, что возник ку-клукс-клан* и одного дикого сердцем марксиста уже линчевали. Власти воображают, что ситуация остается под их контролем, но в действительности - прямо, извините за выражение, по Бодрийяру - уже невозможно эту самую действительность отличить от игры. Все небо в симулякрах. Сознательные граждане, конечно, помнят и понимают, что все происходит для Архитектора, дабы сохранить в целости город, но иногда как бы забываются и ведут себя так, будто все это "для них".
______________
* Впервые вставив в строку это слово, авторы вдруг поняли, что не больно-то знают, как оно пишется в части "клу(к)с". Двухчасовая дискуссия мало к чему привела. Глубокой ночью в доме одного из нас зазвонил телефон (24-08-88): другой из нас же торжественным голосом сообщил, что слово поймано в одном из редких словарей и пишется так-то. Тут на одного из нас будто снизошло озарение. Он хлопнул себя по лбу и отвечал другому, что словарь его либо плюет на нормы орфографии, либо блефует, стыдясь расписаться в беспомощности. Мало кто знает, что интересующее нас слово принято выверять иначе (по крайней мере, в развитых странах). Слово, как известно, родилось из шума, производимого затвором винчестера при зарядке. В академических орфографических словарях, ориентированных на постиндустриальное общество, существует одно внеполиграфическое дополнение. Это как раз винчестер образца 1868-го года, который теперь нужен только для одной цели: человек, возжаждавший узнать, как пишется слово, берет винчестер в руки, щелкает затвором, прислушивается... А так как слух гуляет где хочет, то в современном обществе бродит целая толпа буквенных обликов этой лексемы. Периодически собираются международные лингвистические конференции, где убеленные сединами академики и совсем безусые юнцы часами дергают затворы и ведут ожесточенные дискуссии (конференции, впрочем, имеют быть крайне редко, поскольку на каждой из них неосторожное обращение с винчестером уносит пару-тройку лингвистических жизней).
Рассказывают также, что в лучших домах Филадельфии винчестеры эти висят на стене как и положено, вблизи от своего словаря. Это считается не меньшим признаком культурности и образованности, нежели домашний рояль или коллекция старых фламандцев.
Гаже всех чувствуют себя Понедельник и Вторник. Они оказались правы: комитетчики добаловались, игра пошла по-крупному. В истинных, выстрадавших свое мировоззрение антикоммунистах потребности нет. Задача ясна: нужно вернуть все на свои места (восстановить, как говорил Бендер, статус-кво), чтобы спокойно начинать сначала человеческое освободительное движение. Понедельник и Вторник пытаются сорвать перестройку. Архитектор, например, участвовал в создании памятника жертвам репрессий, который должно поставить вместо подлежащего сносу истукана им. Ленина. Понедельник и Вторник, цитируя "20 лет спустя", пленят в подвале всех городских бульдозеристов, логично предполагая, что без бульдозериста никакого Ленина не снести. Каково же их удивление, когда на следующий день они видят, что Ленина на главной площади уже нет, а памятник жертвам уже есть (им невдомек, что Ленина не убрали, а просто накрыли картонным макетом нового истукана). Тогда Понедельник и Вторник кормят управдома газетой "Правда", надеясь, что он протранслирует в эфир материалы очередного Пленума: увы, управдом так обкормлен демократической отравой, что "Правду", нормальную пищу, его желудок просто извергает обратно... Наконец, дессиденты сигнализируют в ЦК о творящихся в Энске безобразиях: уж Москва-то быстро наведет порядок.
В горкоме раздается обалделый звонок из Москвы: там так удивились сигналу, что просто сняли телефонную трубку, чтобы поскорее развеять этот бред. Пьецух - тот самый Пьецух, что так мелодично скандирует на митингах, а в будущем, чем черт не шутит, может стать лидером свободной России, - идет ва-банк. Он раскалывается. Он уверяет онемевшую Москву, что происходящее хотя и происходит, но является только и лишь маскарадом, а "так-то" власть по-прежнему в сосновых партийных рукавицах. Москва, по идее, должна разразиться в ответ не просто многоэтажным, как Дом Архитектора или умозаключения Деррида, матом, и даже не полным текстом книги "За пределами русских словарей": прямо сейчас из телефонной трубки должны засвистеть пули. Москва между тем напряженно молчит, переваривая полученную информацию. Молчание и переваривание длятся бесконечно долго (Пьецух успевает выкурить три сигареты). Потом раздается заинтересованный голос: "Так, так... Любопытно. Говорите, начали с некролога?.."
...Понедельник и Вторник, не дождавшись мгновенной реакции Москвы (десантников, штурмовиков, крылатых ракет), очень удивлены, но продолжают действовать. Они убеждают Петю, что участвовать в этой адской игре, результат которой абсолютно непредсказуем, опасно и бесчестно. Сюда бы цитату, да ладно. Петя - из тех персонажей, которых никогда не оставляют муки совести. Он соглашается с доводами дессидентов. Понедельник и Вторник уговаривают его вновь позвать Хоффмана и поведать ему всю подноготную (цитата). Петя обещает Хоффману феерическую сенсацию, бедолага опять едет в Энск и действительно слышит нечто такое, что журналисту доводится услышать первым один раз в жизни. Однако Басинский, к тому времени уже отремонтировавший ворону, сразу все от нее узнает, устраивает Пете хорошую взбучку (цитата из какого-то гангстерского фильма) и объясняет, что репетиция в Энске признана удачной, что теперь все - и на полном серьезе начнется в масштабах страны и что сегодня же ночью умрет генсек (Басинский уже знает, что Москва не прочь повторить игру, - конечно, только как игру для умащения каких-то общесоюзных "архитекторов"). Петя хватается за голову и в очередной раз переходит на другую сторону. Предупредительные молодые дессиденты спрятали Хоффмана, и Петя с Басинским находят его с большим трудом (возможно, происходит даже некоторая погоня). В самый последний момент (в хорошей истории все должно происходить в самый последний момент), когда разоблачения Хоффмана уже должны упорхнуть в Америку, Басинский предлагает ему поменяться: вместо материала и грандиозной мистификации сообщение о смерти генсека. "Я на правую руку надену перчатку с левой руки..." - задумывается Хоффман. Потом соглашается. Будет устроено так, что Хоффман первым сообщит эту новость века.