Страница 17 из 69
Цыган между тем шагал к своему домику. Из трубы вылетали искры. А он уж и не надеялся: Байеры ушли с вечера часа два назад.
- Я чуть было не заснула, - упрекнула его Ярка. - Но тебе повезло: наши будут сегодня отсыпаться.
Они были вместе до рассвета. Сказали друг другу много тихих и нежных слов, засыпали и снова просыпались. Печь уже давно остыла, но холода они не чувствовали. Разлучили их лишь утренние сумерки. Цыган вернулся в деревню. Был уже день, но со стороны дома командира все еще раздавалось пение наиболее упорных гуляк. Издалека слышался голос Мачека.
К обеду пришел и командир. Почему - никто не знал. Повар, выбритый и причесанный, стал жаловаться:
- Я просто удивляюсь, господа, что вам хочется есть. Мне делается дурно при одном виде пищи.
Однако аппетит у всех и в самом деле был отменный. Обед состоял из шницеля и картофельного салата к нему. Пачес похвалил обед. Храстецкий, взглянув на Пачеса, шепнул Цыгану:
- Он посматривает то на часы, то на нас. Пора нам отправляться.
Им предстоял нелегкий день. Под утро снова выпал снег. Храстецкий подпрыгивал рядом с Цыганом на одной ноге: подметки его старых немецких фетровых сапог отваливались.
- Сразу же, как только придем, - неистовствовал он, - напишу домой, чтобы мне прислали сапоги. Весь промокнешь, прежде чем доберешься до места.
- Положи ты в сапог газету. Лучше всего обмотай ею ногу. Бесподобная изоляция!
- Газету? - проворчал он в ответ. - Их для чтения - то не хватает, а ты говоришь "в сапог"!..
Только они, вспотевшие и уставшие, добрались до Грифика, как раздался телефонный звонок: Янишу с Храстецким приказывали вернуться, чтобы нести дежурство на заставе. Жене Пачеса стало так плохо, что Гофману и Репке пришлось ехать за доктором. Оба Вашека, таким образом, отправились в обратный путь.
- Сегодня Пачесу не до контроля на Грифике, - сказал Храстецкий. Поэтому он у нас и обедал. Такая красивая женщина - и такие мучения.
Храстецкий, отправляясь в дозор, все же решил испытать в своих сапогах "Свободное слово". Было тихо. Деревушка отсыпалась после вчерашней вечеринки. Никому не хотелось выходить на улицу в такую погоду. Киндл не ошибся, предвещая раннюю и долгую зиму... Интендант отправился рыскать по деревням в поисках добавки к рождественскому столу. Все знали, что праздники проведут вместе. Пачес опасался, что именно под рождество возможны нарушения границы, и поэтому решил, что в отпуск никто не поедет.
Сегодня Цыгану, выполнявшему обязанности помощника дежурного, не нужно было везти на Грифик теплый ужин: в воскресенье выдавался сухой паек - зельц довольно сомнительного происхождения.
- Надо сбегать к Благоутам за молоком, - решил Цыган, поскольку было ясно, что ужина им не хватит и самое большее часа через два они снова почувствуют голод. Зазвонил телефон. Звонили товарищи с Грифика. Они сообщили, что у них дует сильный ветер, началась пурга, пограничные столбы не видны и вдоль границы вообще невозможно идти. Нельзя разглядеть, что делается на расстоянии шага... Телефон стал работать с перебоями. Храстецкий ежесекундно дул в трубку.
- Держитесь! - кричал он. - К вам идет пурга!
- Провод сделался таким тяжелым, как канат. Обледенел. По-моему, он оборвется, - доложил Хлоупек, а Храстецкий распорядился, чтобы для контроля связи с Грификом звонили каждый час.
Цыган быстро оделся и выбежал из дома. Через четверть часа он вернулся с кувшином молока, сладкими пирожками и несколькими яблоками. Это было рождественское угощение.
- Тетя нас опять звала к себе... Предлагала всего, но мне уже просто стыдно у них брать. Как только представится возможность, надо им чем-нибудь помочь. Лучше всего весной, пожалуй.
Пурга подобралась и к Лесову. Снег стучал в окна. Уже не стало видно могучего дерева, стоявшего неподалеку от дома. Телефонная связь с Грификом пока действовала, но все с большими и большими перебоями. В Тахов и к соседям дозвониться уже было нельзя. Даже расположенный поблизости пост таможенников не был виден. Метель продолжалась до десяти часов вечера.
Утром к приходу Пачеса они расчистили снег перед домом, проложили тропинки к шлагбауму. Телефонная связь с Грификом и Таховом уже действовала. Пограничники видели из окна, как на службу отправились таможенники. Этим холод был не страшен! У каждого тулуп, валенки и барашковые шапки-ушанки, а в коридоре их отделения стояло несколько пар хороших лыж.
- Обещали нам и то выдать, и другое... - вздохнул Храстецкий.
- А ты и в самом деле поверил? - улыбнулся Цыган.
- Что же, если хотят, чтоб служба шла как надо...
- Как только придет просветработник, я с ним заведу об этом речь.
На службу отправился и старый Горачек, инспектор таможенной стражи. На заставе его любили. Он часто заводил разговоры с ребятами, рассказывал о своей службе в Словакии и в Подкарпатской Руси{8} в годы первой республики. Молодой Плетарж и Гонза Шпачек тоже хорошо относились к пограничникам, а вот Долежал читал только "Свободное слово". Депутаты его партии Гора и Чижек проявляли исключительный интерес к молодежи в КНБ и таможенной страже. Они разъезжали по пограничным заставам и пытались настраивать молодых коммунистов и членов Чехословацкого союза молодежи против политики КПЧ. Когда у них из этого ничего не получилось, они потребовали распустить пограничные части: для охраны границ, мол, достаточно и таможенной стражи! На одной из застав несколько молодых, горячих пограничников, вместо того чтобы вести с ними дискуссию, бросили этих депутатов в пруд.
- Пусть только они попробуют появиться у пас в Лесове! - смеялись Стромек, Цыган и остальные. - У нас для них воды тоже хватит...
Зазвенел телефон, на линии был Грифик.
- У нас "эрфольг"! - послышался в трубке взволнованный голос Роубика. Какой-то немец лет пятидесяти явился сам, добровольно. Он из Баварии, сельскохозяйственный рабочий. Адольф Пухингер. Говорит, что хочет работать у нас.
- Какой-то ненормальный! - решил Храстецкий. - Чего ему не сидится дома? Вашек, иди скажи шефу, что сейчас приведут задержанного.
Привели его только через полтора часа. Это был старый иззябший человек в изношенном пальто, с каплей на носу и в запотевших очках. На босу ногу были надеты рваные полуботинки.
- Хорош "эрфольг"! - смеялся Храстецкий.
Немца посадили у печи. Начес, только что вернувшийся от Зимы, окинул задержанного взглядом с головы до ног. Немец тоже осмотрел всех собравшихся в комнате и жадно уставился на лежавшие на столе сигареты.
- Хочешь курить? - спросил Пачес, и Цыган протянул немцу сигарету. Немец трясся, вода стекала с его одежды на пол.
Пачес знал немецкий язык и начал допрос, вернее просто беседу, не ведя протокола.
- Дайте ему поесть, - вскоре сказал штабной вахмистр. - Он уже вторые сутки ничего не ел...
- Что с ним делать? - задумчиво проговорил Пачес, когда немца увели. Возвратить его немецкой пограничной страже? Отвести на станцию КНБ? Не знаю. Говорит, будто работал у богатея только за еду, да и то скверную, жил в хлеву со скотом и хозяин часто его бил. Во время войны в солдатах не был, за участие в какой-то забастовке его посадили в концлагерь. Потом он был в больнице... Говорит, что мастер на все руки, на хлеб, мол, заработает. Никаких родных у него не осталось, и возвращаться в Германию не хочет. Что у нас в этом чулане? Убрано там?
- Тонда держит там велосипед с мотором.
- Велосипед придется убрать в другое место. Поставьте туда койку, дайте два одеяла и раздобудьте ключ. Пусть пока там посидит. Посмотрим. Он нам может пригодиться. Он и за лошадьми умеет ухаживать, и сапоги чистить.
В каморку поставили маленькую печурку и затопили ее. Когда привели немца, было видно, что он остался доволен. Немец улегся на койку, чулан закрыли, и инцидент, казалось, был исчерпан.
На следующий день Пачес вновь допросил его. Оказалось, что немец умеет играть на гармонике, паять и делать массу иных вещей и что вообще не такой уж он ненормальный, как они думали при задержании. В конце концов Пачес решил оставить Адольфа на заставе: пусть будет под контролем выполнять разную работу на кухне и ухаживать за лошадьми. Так к личному составу заставы КНБ Лесов прибавился еще один необычный персонаж - Адольф.