Страница 16 из 69
- И ты ждешь? - сказал он разочарованно и отстранился от нее.
- Как видишь, с тобой, - ответила она и крепко его обняла. - Я знакома с ним недавно. Он несколько раз танцевал со мной, три раза мы встречались. Он узнал, что мы переехали, и уже писал мне сюда. Хочет приехать. У него своя машина. Но, знаешь, все это пустяки... хотя наши и придают этому значение.
Цыган молчал, опершись головой о стену. "Это не должно было произойти", - подумал он, потом встал и подбросил дров в печку. Когда он снова уселся рядом с Яркой, услышал, как она плачет.
- Я не должна была рассказывать тебе об этом, - проговорила она сквозь слезы. - Ты ничего бы не знал, а теперь можешь думать все что угодно. Но ведь между нами ничего не было, Вашек, ничего! Ты мне веришь?
- Не знаю, - вяло сказал он. - Встречаешься ты со мной, видно, от нечего делать.
- Это неправда. Я о тебе самого лучшего мнения, иначе зачем бы я сюда приходила?
"Не буду пока ломать себе над этим голову", - решил он.
Ее горячие пальцы гладили его по лицу. Он взял ее руки и поцеловал. Была уже почти полночь, когда Яниш зажег свечу. Девушка привела себя в порядок, а он смотрел на нее, полный восхищения. Договорились, что оба пойдут на вечер в николин день и он будет танцевать с нею. Он подождал, пока она исчезла в садике, окружавшем ее дом. У нее был ключ от черного хода. Ярка занимала маленькую комнату, расположенную поодаль от комнат родителей и других членов семьи. Уходя на свидание, она оставляла гореть свет, чтобы думали, будто она читает. Сейчас это было единственное светящееся окно во всем Лесове. Оно погасло, когда Яниш уже подошел к темному зданию заставы.
В комнате было нестерпимо жарко, а в печной трубе гудел ветер. Храстецкий и Стромек спали, лежа на одеялах. Цыган забрался в постель. "Кто этот второй, и как будет с нами обоими?" - спрашивал он себя с беспокойством. В окно стучал холодный ночной ветер. Начиналась лесовская зима.
Цыган заступил на дежурство и теперь, сидя в теплой канцелярии, смотрел в окно. Снегопад усиливался. Снег уже покрыл землю толстым слоем, а темные тучи приносили все новый и новый. Храстецкий и Роубик были в дозоре в тылу участка в районе Уезда. Им предстояла немалая работа - километров двадцать обхода и четыре часа так называемой засады. Это означало, что они должны были в указанное время находиться в определенном месте, чтобы проверяющий мог всегда найти их там. Засады устраивались на перекрестках дорог, на лесных просеках и удаленных тропах: в таких местах пограничники могли быстрее наткнуться на тех, кто попытался бы нарушить границу.
Цыган думал о Ярославе. Стояла тишина, только наверху кто-то, наверное Миша Шикл, потихоньку играл на гармошке. Цыган закрыл глаза, из головы не шел вчерашний вечер. Спать ему не возбранялось, только нельзя было проспать телефонный звонок. Уснул он около полуночи, но вскоре его разбудил Храстецкий, патруль которого проходил через Лесов, держа путь на Гуть. У Вацлава был провинившийся и в то же время довольный вид.
- Знаешь, мы выдоили козу Мачека. Сил не было терпеть жажду. Пришлось с ней повозиться. Только не вздумай кому-нибудь рассказать об этом.
- Ярда рассвирепеет, если узнает, - серьезно заметил Роубик. Интересно, что скажет этот кашевар, когда надоит вдвое меньше, чем обычно?..
"Ох уж этот Храстецкий! - подумал Цыган. - Чего он только не придумает!.." Он нравился Цыгану. Они стали хорошими друзьями. Храстецкий любил петь, знал модные танцы, увлекался джазом, разбирался в политике и спорте, всегда был опрятно одет и подстрижен по тогдашней моде - "с зачесом", хорошо играл в ручной мяч, умел ужиться с любым коллективом и так же, как и Цыган, любил природу. Не было такой затеянной пограничниками проказы, в которой не принял бы участия Храстецкий.
- Ну идите, идите, пора уж! - поторопил их Цыган. Храстецкий потянулся, взял, крякнув, автомат, погрел над печкой рукавицы, поднял воротник шинели и, сказав пару нелестных слов о погоде, вышел из комнаты. Возле дома остались их следы. Ребята побрели по глубокому снегу и скрылись за школой. Цыгану больше уже не хотелось спать. Он принялся читать старый номер "Свободного слова", который оставил здесь предыдущий дежурный Гофман. "Этого следовало ожидать, - подумал Цыган, взглянув на заголовок газеты, - других Вашек не читает".
На следующий день он услышал, как Ярда Мачек ругает козу. Повар называл ее мерзавкой, так как она не доилась, бодалась и вообще в последнее время вела себя как-то странно.
- Наверное, и другие догадались, где можно ночью напиться, - прошептал Храстецкий.
Сетования на малый удой продолжались ежедневно. Иногда Ярда даже колотил бедное животное. Кнедлики опять стали такими же скверными, как и раньше, но ребята будто и не замечали этого: они привыкли пить козье молоко. Через несколько дней козу доили все, кому не лень.
- И даже Неповоротливый доил, - признался Храстецкому Хлоупек.
- Какой Неповоротливый?
- Влада Стромек. Так его прозвали ребята. Ты не заметил, как он ходит ночью? Об каждый корень споткнется, а ноги буквально волочит за собой. Манек недавно сказал ему на Грифике, что он неповоротливый, и это прозвище пристало к нему.
- Он не обиделся?
- Да нет.
Козу Стромек доил вместе с Манеком, который оказался парнем что надо.
- Бедная коза, казенная скотина! - сокрушался Цыган, представляя, что будет, когда Ярда обо всем узнает. И момент этот наступил неожиданно быстро.
...Вечеринка в николин день. Ребята пришли в числе первых, гладко выбритые, в отутюженных мундирах. Подготовкой занялись сразу же после обеда: носили уголь, топили печь, расставляли столы и стулья. Не было еще только Ярды Мачека. Одетый святым Николаем, он должен был раздавать подарки.
Это было большое торжественное событие, первое такого рода в истории заставы. Пришли командир с семьей Зимы, Дворжаки, Лишка с супругой, семьи таможенников, Липар и другие словаки. Для Благоутов зарезервировал стол Цыган. В последний момент пришел и лесничий Байер с дорогой виргинской сигарой в зубах. С ним - Ярка. Пришла! Все, кто находился в зале, в том числе и женщины, впились в нее глазами. Цыган пригласил ее танцевать. Она пошла, сохраняя равнодушный вид, но стоило ему положить руку ей на талию, как Ярка сильно сжала его ладонь. Он прижал девушку к себе, но она прошептала:
- Не надо, мама смотрит.
Он пригласил ее выпить рюмочку вишневого ликера, Храстецкий предложил вторую. Обняв друг друга за плечи, к ним направились Хлоупек с Мачеком. Ярка поспешно ушла. За несколькими столиками уже пели. Девушек, как ни странно, оказалось достаточно - шестеро пришли из Уезда, и каждый пограничник мог выбрать себе партнершу.
- У меня что-то начинает болеть голова, - пожаловался Храстецкий. - Уж слишком я мешаю напитки.
- Ну, раз не умеешь пить ром, пей только молоко, - посоветовал ему Цыган.
В этот момент Храстецкий увидел Мачека и, рассмеявшись, обнял повара за шею.
- Раз уж речь зашла о молоке, я тебе, Ярда, кое-что расскажу. Молока я от твоей козы выпил уйму. Да к ней вся застава ходила, все, кто хотел пить. А ты ее, бедняжку, еще бил...
- Негодяи! - закричал повар. - Так я и думал! Я вам покажу молоко! Увидите!
Однако в знак того, что не сердится, он заказал всем выпивку. И они выпили за здоровье казенной козы. Отсутствовал лишь Цыган. Оркестр играл танго, и он танцевал с Яркой. До них доносился громовой смех из буфета: ребята там все еще обсуждали вопросы удойности невинной скотинки.
- Придешь в наш домик? - шепотом спросил Яниш. Девушка кивнула.
Святой Николай давно уж роздал шуточные подарки. Танцующих становилось все меньше, и наконец маленький автобус, привезший гостей и музыкантов из Планы, доставил ребят к заставе. Они уже направились к своему дому, когда Роубик вдруг встал как вкопанный:
- В хлеву свет. Не иначе как Ярда что-нибудь замыслил, пойдемте туда!
Они потихоньку подкрались к двери. Повар стоял на коленях и, обняв козу за шею, которой она вертела из стороны в сторону, со слезами на глазах просил у нее прощения. Храстецкий, забыв о головной боли, растянулся на земле, корчась от смеха. Остальные же издали такой рев, что коза боднула Ярду. Тот не долго думая схватил стоявшие в углу вилы и бросился к двери. Ребята помчались что было духу и совершенно запыхавшиеся влетели в дом.