Фальшивый грош

— Завтра на причале, — крикнул Чарльз, — нам некому будет бросать серпантин, так что держите! Держи, Джеки! — он кинул мне ленту — я стояла совсем близко к окну.

— Экспресс на Сидней отбывает. Отойдите от вагонов, — спокойно предупредил громкоговоритель. — Пожалуйста, отойдите от вагонов.

Все отступили, поезд тронулся. Ширли с Чарльзом, стоя у открытого окна, махали нам, вились ленты серпантина. Одна рука у меня была занята лентой, а другой я махала, отметив уголком глаза, без всякого беспокойства, что кто-то стоит совсем рядом, тесня меня. Но такая толчея, не удивительно.

В следующую секунду меня внезапно толкнули вперед, резко и сильно.

Сохраняя равновесие, я попыталась шагнуть вперед, но недостаточно быстро — споткнулась о чью-то ногу и кувыркнулась вперед, чувствуя, что падаю: весь мир для меня в эту секунду воплотился в мелькание металла — поезд набирал скорость; в грохот и перестук огромных безостановочных колес — устрашающе близко. Случилось все настолько стремительно, что я даже вскрикнуть не успела. Даже испугаться и то не успела.

Какой-то непонятный толчок, но не от соприкосновения с махиной поезда — и я резко отлетела в сторону и свалилась, приземлившись не очень грациозно, но целая и невредимая, на четвереньки на асфальт платформы. Я услышала, как в ужасе вскрикнула женщина, я так и не узнала — кто, знала только — не я.

На четвереньках я оставалась всего секунды две-три, но так четко увидела окружающие детали, что запомнила их навечно: моя сумочка, валяющаяся раскрытой на асфальте, содержимое ее россыпью рядом, безупречно острые, ножевые складки на темно-синих брюках человека, на чьи ноги я свалилась, чересчур загогулистые пряжки на дамских туфлях передо мной.

Сыпались вопросы, восклицания, спокойный мужской голос произнес:

— Позвольте помочь вам. Все о'кей. Все нормально.

Поезд еще постукивал в трех шагах от меня, и говоривший, наверное, понимал, каким грозным и близким он кажется мне. Когда я поднималась, он приобнял меня: я была в просторном шерстяном жакете, рука сумела захватить материю и отбросить меня в сторону от грохочущей сокрушающей смерти.

Слышались недоуменные возгласы: «Да что случилось?» «Боже мой! Поезд прошел совсем рядом!» «Кто это?» «Она чуть не попала под колеса!»

Я обернулась посмотреть, кто держит меня. Довольно моложавый мужчина, черноволосый, с встревоженными синими глазами, он повторял:

— Все о'кей. Вы в безопасности. Поезд ушел. — Точно бы утешая малого ребенка, которому привиделся кошмар. Я вспомнила кто это: старший брат Чарльза — Том; женатый, у него несколько детишек, привык, видно, иметь дело с маленькими забавными человечками, которым снятся кошмары. Чувствовалось, опыт у него в этом большой.

— Это вы… вы… — я даже не могла толком говорить, — поймали меня?

Он кивнул и бросил в толпу:

— С ней — о'кей. Не ранена. Расступитесь, я провожу ее.

Краснолицый толстяк, промокнув лицо, заметил:

— Черт побери, Том! Здорово это ты! Удачно, что у тебя такая стремительная реакция!

— Вы спасли мне жизнь! — глупо проговорила я.

— А, ерунда! Пойдемте, найдем для вас местечко посидеть!

Том крепко обнимал меня, оберегая, пока мы шли. И, по-моему, в этот момент я была не меньше благодарна ему за это, чем за спасение моей жизни.

— Тут где-то моя сумочка… — неопределенно проговорила я.

— Элен ее подняла.

Том усадил меня. Я видела, как он говорит с железнодорожниками и полисменом. Подбежала мама, подсела рядом, тревожно расспрашивая, что случилось. Кто-то принес мне стакан воды. К полисмену и Тому подошел отец. Наверное, объяснить, что я не ранена, что винить некого.

Я видела и слышала, что творится вокруг, но как сквозь пелену, как сторонний зритель. Наверное, я была близка к обмороку. Я понимала — надо сделать то, другое, но двигаться не хотелось. Лишь одна законченная мысль пробивалась сквозь дурман в голове: все спрашивали, что случилось, и мне хотелось крикнуть — меня пытались убить! Под колеса поезда меня столкнули нарочно!

Но даже тогда я соображала, что определенно все-таки не знаю. Ни у кого из свадебных гостей поводов убивать меня нет. Но разве кто заметил бы постороннего, смешавшегося с толпой? Никто бы даже и не понял, что посторонний. На такой-то людной платформе. Ему только требовалось — облачиться в парадный костюм, улыбаться и махать новобрачным, а может, он даже и ленту серпантина держал. Стоя позади меня вплотную, чтобы я не заметила его. Риск, конечно — я ведь в любой момент могла обернуться, узнать. Но не такой уж и великий.

Но происшествие могло — и очень даже вероятно, — быть попросту случайностью.

В такой давке — очень даже легко. На стоявшего сзади нажали, а он нечаянно сшиб меня. Наверняка, так и получилось. Когда тронулся поезд, задние стали напирать, и передние не сумели сдержать натиск.

Минут через десять я опомнилась, отряхнула юбку, поудивлялась, что не «поехали» колготки, поскорбела над состоянием перчаток, улыбнулась и поблагодарила очаровательную жену Тома за благополучное спасение моей сумочки, заверила всех и вся — весело, насквозь фальшиво, — что это взыграл мой инстинкт: во что бы то ни стало быть центром внимания любой сцены.

Позже, когда все стали расходиться, я улучила минутку, чтобы перекинуться словом с Томом. Он подошел к нашей семейной группке: со мной прощались, спрашивали, как я себя чувствую. Когда Том направился к своей машине, я пошла проводить его.

— Том, — тронула я его за руку.

Он оглянулся на меня, сразу остановившись.

— Ты… ты видел, как все случилось?

Очевидно, спросила я излишне напористо, вид у него стал недоумевающий.

— Нет. Но ты же сама вроде сказала…

— Да, — кивнула я. — Сказала, что стали напирать задние, меня толкнули, и я потеряла равновесие. Но подумала… видишь ли, произошло все так стремительно… раз ты успел схватить меня, так, может, заметил, как все на самом деле случилось. Я… даже не поняла, кто сшиб меня — ведь он за спиной у меня находился. Такая толкотня, может, он и понятия не имеет, что он-то и толкнул… — совсем запуталась я.

Том недоуменно взирал на меня, слегка сдвинув брови.

— Нет, Джеки, я не видел… Я стоял сбоку, чуть не вплотную к тебе. Вдруг ты летишь вперед, и я автоматически уцепил тебя. Просто чудо, что успел поймать.

Улыбнувшись, он ласково тронул меня за плечо.

— Всегда готов служить, — и широко раскинул руки. — С превеликим удовольствием.

И Том сел в машину. Он и его жена обернулись на меня, поулыбались и помахали на прощание.

Опять стоял дивный денек — ясный, синий, прохладный. Но я больше не наслаждалась прохладой, росой и солнечным светом. Не слышала, как поют птицы.

Если бы не стремительная реакция Тома, я была бы уже мертва. Но по злому умыслу или случаю? Неизвестно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Следующая неделя была ничем не примечательна. Как и бывает, острота страха притупилась, и я больше не впадала в панику от шороха торопливых шагов, мне не чудилось, будто кто-то возится украдкой у моего окна. Я не притворялась, что стала вдруг хладнокровной и бесстрашной. Я по-прежнему подскакивала до потолка среди ночи, если вдруг заливался телефон; глубоко внутри напряженность осталась, и я старательно, на все запоры закрывала дверь и окна.

Но миновала неделя, десять дней, двенадцать. Если кто замышлял убить меня, так давным-давно убил бы. Несомненно. Но однажды моей едва распускающейся самоуверенности дали крепкую встряску. Утром в среду я ехала в Аврору, обычный мой визит в больницу, как внезапное вилянье колеса и глухой чпок возвестили: прокололась шина, передняя. Мысленно говоря спасибо, что не мчусь в густом потоке транспорта, я отъехала к бровке и вылезла поменять колесо.

Поставив домкрат, я отвинчивала гайку, когда внезапно ощутила — до чего же тихо на этом отрезке шоссе; я выпрямилась, осмотрелась. Нет ни одной машины. Но не удивительно — всего восьмой час утра. Да и шоссе — не главное. Из-за деревьев и кустов по обочинам, крутых поворотов, дорога не просматривалась далеко.