Фальшивый грош

Зря я оглядывалась и задумывалась, отвлекшись от простой механической работы. Я тут же вспомнила последствия спустившей шины две недели назад, и у меня взмокли ладони. Снова мысленно я услыхала звон пули, вонзившейся в деревянную обшивку.

Я заставила себя продолжать работу. Ежесекундно меня тянуло обернуться. Что я ожидала увидеть — не ведаю. Знаю только, что каждой клеточкой тела жаждала убраться отсюда — поскорее и подальше. Заслышав шелест шин, я принудила себя не поднимать голову от колеса. И это вместо того, чтобы броситься, остановить водителя и попросить его закончить работу. Вторая моя ошибка, которую я допустила за пять минут.

Но я убеждала себя — все простая случайность. Никто не может, даже при самом богатом воображении, подстроить мне такое, ничего зловещего тут нет. Никто не затаился в кустах, держа меня на мушке винтовки. Позволь я разыграться воображению сейчас — и мне с ним вообще никогда уже не сладить.

Сменив колесо без всяких страшных происшествий, я покатила дальше, в Аврору. Там отдала провинившееся колесо в починку, а, навестив больных, забрала его и спрятала как запаску. И отправилась обратно в Виллоубанк начинать прием. Я была довольна собой как никогда: впервые с тех пор, как две недели назад пуля просвистела мимо моей головы, я заставила вести себя разумно, и это сработало. Ужасы и угрозы понемножку линяли. Я одержала верх над ситуацией.

У меня была пара вызовов на дом, но в городке, а не за пределами его; все шло заведенным порядком, кроме одного малюсенького инцидента.

В обед я забежала в аптеку купить губную помаду и на выходе столкнулась с Карлом. Что-то во мне дрогнуло, когда я увидела его, я отметила: вид у него усталый, почти больной.

Карл отступил, пропуская меня, и улыбнулся — тепло, как в тот день, когда вытащил меня из моря. Но сказал только:

— Привет, Жаклин, — и ушел в аптеку.

Я раздумывала о нем, когда медленно возвращалась в отель вечером, закончив визиты по больным. Все-таки нездоровый у него вид. Хотя никаких разговоров, что он болен, я не слышала и, разумеется, вряд ли он обратился бы за консультацией ко мне, как к врачу.

Повернув на свою улицу, я развернулась, чтобы поставить машину под окнами своей комнаты — обычная моя парковка в хорошую погоду. В дождливую я заводила «остин» в гараж за домом. Когда я свернула к бровке, машина неожиданно вильнула, раздался стук, скрежет, и «остин» встал. Рука моя инстинктивно метнулась выключить зажигание.

Машину занесло под причудливым углом, я выбралась, озадаченная, недоумевая: выбоины на дороге я никакой не заметила, но меня же точно тряхнуло. Я обошла машину и остановилась, пораженная. На шум подошли еще несколько человек.

— Колесо отлетело! — сказала я больше себе.

— Еще удачно, что тормозили уже, — заметил Том Барнард. — Могло случиться в потоке машин, а не то на дороге вроде Скалистой! А так, — прибавил он, оглядываясь, — ущерба, по-моему, никакого. Жуткий скрежет — так это ось по асфальту проехалась, и всего-то.

— Неприятно, конечно, когда колесо отлетает, — заметил кто-то еще. — Раз у самого отлетело.

— А с чего оно вообще отвалилось? — полюбопытствовал кто-то.

Толпа расступилась перед Бобом Роджерсоном, давая ему возможность взглянуть на машину: Боб был механик.

— Слабо были гайки закреплены, — он взглянул на меня.

Я потерла лоб, вспоминая.

— По дороге в Аврору у меня лопнула шина. Я меняла колесо… Но неужели забыла закрепить? — я тщилась припомнить. — Обычно я закрепляю до упора, уже когда домкрат уберу. Забыла, наверное.

Нет смысла объяснять внезапный нахлынувший на меня страх, порыв умчаться поскорее: видно, потому и забыла. Но то, что из-за своих страхов я забыла жизненно важную и такую обычную в будничной работе деталь, встревожило меня сильнее, чем мысль о возможном несчастном случае. Если я так разнервничалась, что упустила затянуть гайки, так что же я могла в своей врачебной практике проглядеть?

Боб, с помощью еще одного прохожего, любезно поставил колесо на место. И лишь гораздо позднее я позволила себе поудивляться — а случайность ли это.

Ладно, я не помню, чтобы затягивала гайки, но я не помнила и других обычных стадий смены колеса. Днем несколько раз я оставляла машину без пригляда и без охраны: гайку ослабить мог кто угодно.

Меня встряхнуло, когда мысль впервые заползла в сознание. Поначалу я даже не поверила. Подобное предположение никак не выдерживает холодного трезвого света критики по одной простой причине: слишком уж неверный способ избавиться от меня. Нельзя же заранее вычислить, как долго продержатся гайки, и даже если и правда случится авария, нет никакой гарантии, что я непременно погибну.

Нет, никакое это не покушение на убийство, просто моя небрежность, еще повезло, что не погибла по собственной глупости. Но то, что я позволила себе так распуститься — тревожный сигнал.

Именно поэтому я и согласилась тем вечером подвезти Билла в пятницу на ежегодную сельскохозяйственную ярмарку в Аврору: большой праздник для всей округи.

— Отель будет закрыт, — сообщил Билл, — но мама с папой на ярмарку не едут: они решили на Побережье съездить на рыбалку, а я не рыбак. Вот и подумал, если ты тоже собираешься на ярмарку, может, и меня захватишь? Но, конечно, если не планируешь, или если уже с кем договорилась, не волнуйся. Кто-нибудь да подвезет.

Я уже собиралась ответить — нет, не планирую, но вспомнила про гайку и невольно улыбнулась. Может, денек развлечений на ярмарке как раз то, что нужно?

— А что? Пожалуй, можно и съездить. Но только после ланча, и всего часа на два, на три. Так тебя устраивает?

— Отлично! — просиял Билл. — Я потом, может, и останусь на вечернюю программу, подъеду домой с кем-нибудь еще.

Пятница наступила очень солнечная после сумеречного дождливого дня накануне, который грозил утопить народный энтузиазм; лишь редкие облачка разбегались по небу. Барнарды вскоре после завтрака уехали на Побережье, сказав, что вернутся не раньше полуночи, а Билл устроился позаниматься, пока я ездила в больницу и делала другую обычную работу. В двенадцать мы с ним пообедали на кухне и почти сразу отправились на ярмарку.

На деревенских ярмарках я не бывала со школы, но атмосфера оказалась знакомой, точно я провела тут всю жизнь. Толпы народа, большинство приоделись по-праздничному ради такого случая, дети вооружены хлопушками, куколками, воздушными шарами самых фантастических форм и расцветок, пакетами с образцами фирм и разными другими нелепыми и соблазнительными пустяками.

Диктор объявлял о начале лошадиных бегов. Стоял запах утоптанной земли и травы, кричали торговцы, пытаясь соблазнить прохожих товаром, зазывалы заманивали попытать счастья в метании дротиков, метании колец, в поднятии тяжестей. Гулко бухал барабан — непременный атрибут ярмарки.

Проходившая компания парней позвала Билла, и я улыбнулась.

— Давай, давай, беги! Вовсе не обязательно проявлять вежливость и сопровождать меня. Я не могу быть такой жестокой.

— Но у тебя-то знакомых тут нет! — возразил Билл.

— Меня это не волнует! — засмеялась я. — Обещаю, что не потеряюсь. Хочу только удостовериться, прежде чем разбежимся, что ты благополучно доберешься вечером домой.

— Да ну, проблема! — отмахнулся он.

— Может, и нет. Но я хочу быть уверена.

Он бросился за ребятами, и через минуту все вернулись ко мне. Двоих я знала в лицо, трое других — незнакомые. Билл скоренько всех нас перезнакомил.

— Линдей говорит, док, я могу доехать с его семьей! — сообщил Билл.

— Ну и прекрасно! Развлекайся тогда!

Они поулыбались мне, заторопились. Но, отойдя немножко, остановились, пошептались о чем-то и вернулись.

— Док, — нерешительно начал Билл, — мы заглянем на аттракционы на минутку. Подумали — эхм, ты-то тут совсем одна, может, захочешь с нами?

Я так удивилась, что мне пришлось быстренько сглотнуть, скрывая, что приглашение тронуло меня.