Клятва киммерийца

И оттуда, из немыслимой дали, куда уже уносилась душа мальчика, он услышал ее.

Спустя показавшиеся ей бесконечными мгновения, Таона увидела, что грудь Ванкрида снова начала подниматься и опускаться. Он жил! Да, жил, наперекор пожирающему его тело и разум неведомому яду, наперекор злой воле сил, уже готовых торжествовать победу.

Смерть отступила; во всяком случае, решила повременить.

Однако Ванкрид продолжал терять силы и не мог заставить себя подняться.

Вся нога ниже колена сочилась гноем, и с этим ничего невозможно было поделать. Правда, теперь юный антарх был в сознании, но от этого его страдания только умножились. Тем не менее он не позволял физическим мучениям взять верх над разумом и волей до такой степени, чтобы перестать искать выход из положения.

— Обратись к богам, Таона! — убеждал он подругу. — Я знаю, здесь не могло обойтись без магии, а значит…

— Боги нас не слышат, Ванкрид. Им все равно. Вспомни Хааген: когда все умирали, разве они вмешались хоть раз? Разве они спасли тех, а то ушел за маттенсаи и не вернулся назад? Помнишь день, когда мы поняли, что остались одни? Мы ходили из дома в дом… и повсюду были только трупы тех, кто был нашими друзьями, соседями… а когда ты попытался прорубить лед на Скарсаане, чтобы принести воды, и сталь крошилась, но лед не поддался? Где тогда были твои боги, Ванкрид? Когда-то я умела молиться теперь не могу. С тех пор, как…

— Замолчи. Лучше ты вообще не говори ничего, но прекрати проклинать, — устало прошептал мальчик. — Ты не понимаешь. Когда ты так говоришь, ты словно заодно со льдами, сковавшими наши холмы, ибо лед в твоем собственном сердце. Ты же предаешь тех, кто остался там, и тех, кто погиб в пути: они умирали, наденем что весна придет еще раз!

Голос его затих. Таона прижала ладони к лицу с глухим стоном: Ванкрид прав. Себя саму преодолеть труднее всего. Проклятия в адрес богов и собственное тупое, бессмысленное упрямство не помогут.

— Прости, — выдавила она. — Я попробую… Девочка выпрямилась и постаралась сосредоточиться на собственных внутренних ощущениях, мысленно произнося слова известных ей заклинаний, поначалу чисто механически, не вдумываясь в их смысл. Но вот сердце ее дрогнуло и забилось сильнее; Таона почувствовала, как они раскрывается внутри, подобно лепесткам цветка, его жар озаряет сознание и заставляет видеть ни что скрыто от глаз простых смертных. Описать свои чувства словами она бы не смогла — таких слов попросту не существовало в человеческим языке, ибо изреченное странным образом исказило бы самую сокровенную суть происходящего в безмолвии таинства.

Теперь, храня пылающий в душе огонь знания, девочка приблизилась к Ванкриду — и увидела… то, что открылось ей, заставило Таону содрогнуться и отпрянуть.

Черное, живое, извивающееся трубкообразное существо, длинное и толстое, с отвратительным, как у пиявки, «ртом», окруженным щупальцами, избрало мальчика своей жертвой и присосалось к нему через поврежденный участок тела.

Вот почему не помог даже раскаленный металл! Это не могло поддаться воздействию природной силы, будь то огонь или что угодно иное, ибо оно имело совсем другую, чуждую природе и зримому миру сущность. Это трубкообразное черное образование, «присосавшееся» к ноге Ванкрида через рану, имело — как убедилось девочка, когда, превозмогая ужас и отвращение, вгляделась внимательнее, — с одной стороны основание в виде туманного облачка.

Чем дольше она всматривалась в него, тем сильнее становилось неописуемое ощущение искажающегося пространства. Таона была как бы здесь же, она ведь никуда не уходила, не перемещалась, и в то же время совсем в другом месте, а именно там, где Ванкрид и получил свою странную рану. Продолжая теперь уже вслух, в полный голос, нараспев произносить слова древних заклинаний, дочь антархов определила, что это место тоже было весьма непростым. С виду самый обычный участок реденького леса на поверку оказывался чем-то вроде черной хлюпающей воронки, из которой, очевидно, и выбралась трубкообразная полуживая пакость, набросившаяся на свою жертву. Но действовала она не сама по себе, руководствуясь собственной волей, каковой не обладала вовсе, а была послана… Таона им сосредоточилась еще больше… да, послана, спущена с цепи, как сторожевая собака, хозяином воронки — и только им же могла быть уничтожена или отозвана назад!

— Ванкрид, — проговорила девочка, — я поняла… кажется, поняла! Подожди, я скоро вернусь.

Она направилась в сторону воронки. Конечно Таона понятия не имела, каким количеством подобных «трубок» располагает местный хозяин, и не представляла себе даже, что такое он сам.

Сохранялась вполне реальная опасность, что он попытается напасть и на нее. Стараясь не приближаться на чересчур близкое расстояние к краю воронки — хотя для взгляда обычного человека таковой и вовсе не существовало — совершенно ровная, поросшая сероватым мхом поверхность под ногами, и все; ничего более! — девочка остановилась.

Собрав все мужество — и все равно один раз ее голос сорвался и дрогнул, — она стала вызывать Хозяина при помощи хорошо известного ей заговора.

Каков же был ее ужас, когда в страшной клубящейся спирали, уходящей глубоко вниз, что-то отвратительно хлюпнуло, и пространство начали активно шевелиться и вспучиваться, словно сама воронка выворачивалась наизнанку! Таоне больше всего на свете хотелось повернуться и убежать прочь от страшного места — куда угодно, лишь бы не слышать этих звуков, напоминающих чавканье гигантских челюстей, и уже тем более на видеть обладателя таковых. Но она не позволила себе сделать ни шагу. Дочь антархов знала закон: если зовешь кого-то, изволь довести дело до конца — либо не начинай его вовсе.

И Хозяин явился.

Самое богатое воображение не могло бы нарисовать более отталкивающей картины, чем та, которая предстала перед внутренним взором Таоны. У нее мигом пересохло во рту, и язык прилип к гортани, когда не менее тысячи круглых, пристальных глаз уставились на нее одновременно, причем глаз выпуклых, похожих на отвратительные сгустки слизи.

Но помимо множества глаз, на огромной яйцеобразной голове Хозяина имелся еще и рот — в виде темного округлого углубления, из которого и доносилось чавканье. Задумываться о том что он так активно пожирает, не хотелось. Самым же странным было то, что глаза смотрели на девочку с явным, хотя и ленивым любопытством — словно Хозяин не мог взять в толк, каким образом некто осмелился нарушить его полой.

— Последние из рода антархов приветствуют тебя, великий, — обратилась к нему Таона, — и просят простить их за дерзость. Сила твоя велика и облик устрашит всякого, кто усомнился бы в ней, ибо ты один — безраздельный властелин этих мест!

Хозяин снова хлюпнул, на сей раз, скорее, благосклонно.

Поистине, воздействие лести не знает про обличий. Было бы достаточно самодовольства…

— Мы — потомки Асвельна, — продолжала девочка, теперь уже более уверенно, — но, по молодости и беспечности своей, совершили великое святотатство, не испросив воли твоей на то, бы ступить на твою территорию, господин. Если хочешь, прояви свою милость, ведь она столь же велика и безгранична, как и твоя мощь! Всяким мыслимым качеством наделен ты в превосходной степени! Что слугам твоим в том, чтобы погубить нас?.. Отзови их и дай нам свободу; даруй нам жизнь, о великий, ибо, подобно всякой твари, мы боимся потерять ее. Кроме того, — добавила Таона, — к чему тебе навлекать на себя гнев отца нашего Асвельна, который желает, чтобы мы выполнили долг перед его землей?

Неизвестно, что тут подействовало сильнее — лесть, мольбы или откровенная угроза, исторгнутая отчаяньем, а может быть, просто изумление бесстрашием слабого существа, посмевшего взывать к силе, неизмеримо более могущественной, но Хозяин согласился с ее доводами.

Девочка почувствовала это, ибо сердце ее успокоилось, и страх отступил. Она возвратилась Ванкриду и стала ждать, что произойдет дальше, вновь сосредоточив внимание на черной «трубке», высасывающей жизнь из ее друга.