Страница 100 из 111
хотя в действительности каждое слово в ней полно скрытого
и весомого смысла.
И в дзэн-буддизме, и в хасидизме центральное место занима-
ют отношения между учителем и учеником. Поскольку не сущест-
вует, безусловно, другого народа, у которого физическая связь
поколений достигла бы такого значения, как в Китае и Израиле,
постольку я не знаю другого религиозного движения, которое
в такой степени, как дзэн-буддизм и хасидизм, связало бы свои
представления о духе с идеей духовного продолжения рода. Обо-
ими движениями человеческая истина не ценится, как это ни
парадоксально, в форме владения, а только в форме движения: не
как огонь, пылающий в очаге, а скорее, говоря языком нашего
времени, как электрическая искра, вспыхивающая от соприкос-
новения потоков. В том и другом случае самым значительным
в содержании легенды являются взаимоотношения учителя и уче-
ника. Это почти единственный предмет дзэнских рассказов, тогда
как в хасидизме, который не представляется братством изолиро-
ванных индивидуумов, большое место занимает община. Разуме-
ется, она также состоит в известной мере из потенциальных
учеников, из случайных учеников, из людей, которые спрашива-
ют, ищут объяснения, слушают и время от времени узнают то,
что не предполагали узнать.
Тем не менее в этой точке пути наиболее разительно расходят-
ся. Мне снова хочется процитировать типичный для обоих движе-
ний рассказ.
К одному из дзэнских учителей Х века пришел молодой человек
из далекой страны. Учитель закрыл перед ним дверь. Тот постучал
и его спросили, кто он такой и каковы его намерения. "Я способен,
- сказал он, - понять основу своего существования, и я хочу
получить наставления". Учитель открыл дверь, посмотрел с удив-
лением на пришедшего и снова закрыл ее перед ним. Некоторое
время спустя юноша вернулся и все повторилось. В третий раз,
когда приезжий протиснулся внутрь, учитель схватил его за
шиворот и крикнул: "Говори!" Так как тот колебался с ответом, он
набросился на него: "Ты бестолочь!" - и стал выталкивать его
наружу. Закрывающаяся дверь ударила ученика по ноге и сломала
ее. Он громко вскрикнул, и в этот же момент испытал внутреннее
озарение. Позднее он основал свою собственную школу.
В хасидизме мы также слышим о "суровом" методе, а именно
по отношению к грешнику, который должен вернуться к Богу. Но
здесь он совершенно не свойствен учителю по отношннию к уче-
нику, задающему вопросы. Здесь характерен следующий случай.
Один из учеников равви Бунама, равви Энох, рассказывал, как он
в течение целого года стремился попасть в дом своего учителя
и поговорить с ним. Однако каждый раз, когда он приближался
к этому дому, мужество оставляло его. Однажды он бродил по
полям и плакал, и им завладело настолько сильное желание
пойти к учителю, что он сразу же побежал к нему. Тот спросил
его: "Почему ты плачешь?" Энох ответил: "Разве я не человечес-
кое существо, живущее в этом мире, и разве я не наделен глазами,
сердцем и всеми членами своего тела, однако я не знаю, с какой
целью я создан и какая от меня польза миру?" - "Маленький
глупец, - сказал равви Бунам, - я мучаюсь точно так же.
Приходи этим вечером поужинать со мной".
Мы бы ошиблись, если бы сочли, что различие здесь, по
существу, психологическое, наподобие различия между гордос-
тью и смирением, хотя в хасидизме смирение считается одной из
главных добродетелей, тогда как в дзэн-буддизме оно не упоми-
нается. Решающее отличие здесь другого рода. Я поясню его,
рассмотрев обработку, которой подвергся в обоих [религиозных
движениях] широко распространенный сюжет, первоначально по-
явившийся в древних египетских преданиях, пересказанных позд-
нее Геродотом, а затем возрожденный во многих произведениях
фольклора. Это рассказ о воре - мастере своего дела.
Хасид - ученик маггида из Кожниц - рассказывает, что,
следуя совету последнего, он стал "мастером" воровства и тем не
менее остался честным человеком. В истории говорится о его
хитростях и успехах. Однако хасидское предание идет еще даль-
ше. Из уст некоего цадика мы слышим шутливые слова, в кото-
рых дерзкий вор представляется образцом служения Богу, по-
скольку он рискует жизнью в своих воровских предприятиях
и пытается осуществить снова и снова то, что ему не удается
сразу. Предприимчивость большого вора выступает здесь пря-
мо-таки аллегорией сосредоточенности и служения Богу. Следует
заметить в этой связи, что временами сопоставляются вор
и грудной ребенок: благодаря этим двум существам, амораль-
ному и внеморальному, можно усвоить высочайшее качество
- внутреннее единство. Совершенно иная символика воровского
поведения обнаруживается в дзэн-буддизме. В конце XI века
учитель этой школы говорил в своей проповеди о старом искус-
ном воре, который взялся обучить своему мастерству собствен-
ного сына по его просьбе. Ночью он отправился с ним к одному
богатому человеку. Вломившись в его дом, он приказал сыну
забраться в большой сундук и спрятать в нем ценные вещи.
Когда сын скрючился в сундуке, отец закрыл крышку, запер
сундук, вышел из комнаты, всполошил всех обитателей этого
дома, а сам удалился. Сыну пришлось призвать на помощь всю
свою сообразительность, чтобы спастись. В конце концов, разъ-
яренный, он появился перед отцом. Тот спокойно выслушал всю
историю, а затем сказал: "Теперь ты овладел мастерством".
Именно так дзэнский учитель и обращается со своими учениками.
Он ничего им не облегчает, он никогда им не помогает, он
вынуждает их рисковать жизнью, чтобы таким образом они сами
достигли того, что можно достичь лишь самостоятельно. Мы
видели, что истина проявляется и в хасидизме, и в дзэн-буддизме
не как содержание и обладание, а как человеческое существование
и как движение между поколениями. Но это движение от сущест-
вования к существованию означает в хасидизме передачу,
а в дзэн-буддизме - побуждение.
Однако это различие через сферу педагогического далеко вы-
ходит за пределы отношений между поколениями.
В книге, приписываемой первому патриарху дзэн - Бодхид-
харме, читаем: "Если ты хочешь найти Будду, обрати взор на
свою собственную сущность, так как эта сущность и есть сам
Будда". Он пришел в Китай с Запада приблизительно в 520 году
и принес учение, идеи которого обобщены в следующих строках:
"Особая передача (религиозного смысла] помимо писаний: отказ
от привязанности к словам и обозначениям, прямое обращение
к душе человека, вглядывание в собственную природу и обрете-
ние состояния Будды". Смысл не в том, что человек должен
заботиться только о своем собственном благе. В четырехстроч-
ном торжественном обещании, которое три раза повторяется
дзэнским учителем после каждой беседы, последняя строчка обя-
зательно звучит так: "Путь Будды недоступен, но я обещаю
достичь его". Первая же строчка гласит: "Бесчисленны наделен-
ные чувством существа - я клятвенно обещаю всех их спасти".
И это спасение означает помогать каждому вглядеться в свою
природу. Песня учителя позднего дзэн-буддизма, современника
Баал Шем Това, заканчивается словами: "Сама эта земля являет-
ся чистой страной лотоса, / И здесь каждое конкретное тело