Страница 29 из 95
Здесь нужен учет как раз тех условий и обстоятельств, от которых теория абстрагируется намеренно, -- как раз внешних, в том числе. Это необходимо, например,...
{Текст испорчен}
...именно рождение понятия стоимости как воплощение общественно необходимого рабочего времени.
Здесь рождается именно то самое понятие, которого недоставало Аристотелю в его анализе простого товарного обмена, обмена "ложа и дома". Нетрудно уразуметь, что Аристотелю не хватало именно понятия стоимости. Слово, наименование, заключающее в себе простую абстракцию "стоимости" в его время, конечно, было, -- так как был в его время купец, который рассматривал все вещи под абстрактным углом зрения купли-продажи.
Итак, понятие стоимость вовсе не было рождено в качестве простого абстракта от всех единичных случаев движения "стоимостей" (т.е. всего того, что в то время именовали словом "стоимость"), не простым отвлечением "одинаковой формы", всех единичных и особенных случаев движения "стоимостей", а в качестве конкретной характеристики обмена одного вида труда -- на продукт другого вида труда, обмена, который, как известно, представляет собой внутри развитого товарно-капиталистического обращения скорее редкое исключение, нежели всеобщее правило...
А если бы тот же Петти попытался выработать понятие стоимости по рецептам эмпирической теории познания, то есть попытался бы вычитать его определение в сфере того общего, которым обладают все особые случаи движения стоимостей, в том числе таких, как капитал, прибыль, процент, рента и т.д. и т.п., то никакого понятия стоимости он не получил бы.
Вычлененные им абстракции непосредственно характеризовали бы не реальную сущность стоимости, а раскрыли бы лишь представление купца, для которого и товар, и капитал, и деньги, и прибыль, и все остальное -- одинаково "стоят", одинаково "стоимости"...
Здесь ясно видно, что объяснить процесс возникновения понятия невозможно с точки зрения чисто формальной логики, с точки зрения ее представления о "понятии", как об абстрактно общем, хотя бы и "существенном".
Понятие, поскольку это действительное понятие, а не выраженное в термине общее представление, всегда бывает не абстрактно, а конкретно всеобщее, то есть отражает такую реальность, которая, будучи вполне особенным явлением, -- "особенным" в ряду других "особенных", -- одновременно является и подлинно всеобщим, конкретно всеобщим элементом, "клеточкой" всех остальных особенных явлений.
Кардинальное отличие марксового анализа "стоимости", как всеобщего основания системы экономических категорий, от анализа, до которого смогла дойти классическая экономия, заключается как раз в том, что Маркс вполне сознательно отставил в сторону -- как не относящиеся к делу при анализе стоимости -- все без исключения "виды" стоимости ("прибавочную стоимость", "ренту" и т.д.) и образовал определение стоимости вообще, стоимости как таковой, на основе конкретного рассмотрения прямого товарного обмена, обмена товара на другой товар.
А обмен товара прямо на товар (без денег) представляет собой, как известно, вполне специфический, "особенный" случай, который в реальности осуществляется довольно редко. Но все же осуществляется, -- и при этом как реальный, а потому и как непосредственно единичный факт.
Вне головы, в объективной конкретной действительности, "всеобщее", конечно, не может существовать "как таковое", иначе, чем через "единичное", через "особенное".
Но метод Маркса обязывает найти в самой действительности такой реальный (а потому -- единичный и особенный) факт, который не обладает никаким другим содержанием, кроме "всеобщего".
Факт, вся особенность которого и заключается в том, что он есть "всеобщее". Факт, в котором единичность, особенность и всеобщность совпадают прямо, непосредственно.
И если такой факт выразить теоретически исчерпывающе, то в результате и получаетсяя раскрытие "конкретно-всеобщего", такого всеобщего, которое не оставляет в стороне "особенное" и "единичное", а заключает их в себе.
Гегель в своей постановке вопроса о "конкретной всеобщности" понятия вплотную подходит к такому пониманию. В этом плане очень поучительны его рассуждения по поводу метода мышления Аристотеля (в лекциях по истории философии). Оценивая подход Аристотеля к известной проблеме "трех душ" в человеке -- растительной, животной и разумной -- как по существу диалектической (по его терминологии, "подлинно спекулятивной"), Гегель поясняет свое понимание разницы между "спекулятивной" (читай "диалектической") абстракцией, абстракцией "разума", -- и абстракцией формальной, пустой, рассудочной.
Вот что говорит по этому поводу Гегель:
"Что же касается точнее отношения между этими тремя душами, то... Аристотель делает касательно этого совершенно правильное замечание, что мы не должны искать души, которая была бы тем, что составило бы общее всем трем душам, и не соответствовала бы ни одной из этих трех душ в какой бы то ни было определенной и простой форме. Это -- глубокое замечание, и этим отличается подлинно спекулятивное мышление от чисто формально-логического". (Гегель, т.X, с.283-284)
Здесь действительно решающее отличие диалектической логики от чисто формальной выражено замечательно пластично и ясно. Чтобы понять "сущность" каждой из "составных частей" рассматриваемого предмета и одновременно -- их внутреннюю связь между собой, -- нельзя отвлекать "абстракт", "общее" каждой из них. Надо рассмотреть детально и "конкретно" одну из "душ", и именно -- ту, которая является самой "простой" из них и закон существования которой есть закон, починяющий себе жизнь других двух...
Гегель далее продолжает:
"Среди фигур точно так же только треугольник и другие фигуры, как, например, квадрат, параллелограмм и т.д., представляют собой нечто действительное, ибо общее в них, всеобщая фигура ("фигура вообще" -- Э.И.) есть лишь пустое создание мысли, есть лишь абстракция. Напротив, треугольник есть первая фигура, истинно всеобщее, которое встречается также и в четырехугольнике и т.д., как сведенная к простейшей определенности фигура. Т.о., с одной стороны, треугольник стоит в одном ряду с квадратом, пятиугольником и т.д., но с другой стороны и в этом сказывается великий ум Аристотеля, -- он есть подлинно всеобщая фигура".
Гегель исходит из того, что только такое -- конкретно-всеобщее способно служить формой движения и развития мышления: сложив ("синтезировав") два треугольника, мы получим следующую, более сложную фигуру -- четырехугольник. Последний можно при желании "свести" к треугольнику, что и проделывает на каждом шагу школьная геометрия.
Но сколько не рассуждай по поводу "фигуры вообще", -- как абстракции, лишенной всякой конкретной определенности, -- никакого движения вперед не получишь. Такая операция обрекает мысль на безвыходное кружение в сфере "пустых абстракций", не заполненных никаким определенным (особенным) конкретным содержанием.
Здесь хорошо видно, как, несмотря на идеализм, вопреки идеализму, в гегелевской логике пробивается весьма реалистическая тенденция. Мышление должно выражать реальность, данную в созерцании и представлении, а не высасывать дефиниции из дефиниций.
Другое дело, что сама реальность, данная человеку в созерцании и представлении, толкуется им по существу идеалистически -- как продукт "отчуждения" объективного понятия. Но это ничего не изменяет в том факте, что Гегель требует от мышления, чтобы оно направлялось на факты, на предметы, данные сознанию в виде "вещей", в виде непосредственно созерцаемых предметов.
Ведь по Гегелю действительное, "объективное" понятие "не столь бессильно", чтобы быть не в состоянии осуществиться вне человеческой головы, в виде "предмета". Если же какое-либо понятие неспособно "осуществиться" вне головы, то это и не есть "объективное понятие", а лишь субъективная фантазия, субъективная абстракция, существующая лишь в голове.