Страница 28 из 95
В понятии товара ничего подобного, естественно, обнаружить нельзя. Маркс сам был вынужден подчеркивать в полемике с буржуазными критиками "Капитала" то обстоятельство, что в первых разделах его книги подвергается анализу вовсе не "понятие" товара, а "простейшая экономическая конкретность", именуемая товарным отношением, -- реальный, чувственно созерцаемый факт, а не абстракция, существующая в голове.
"Всеобщность" категории стоимости есть поэтому не только и не столько характеристика "понятия", умственного отвлечения, сколько прежде всего -- той объективной роли, которую играет товарная форма в процессе становления капитализма.
А уже постольку -- и "логическая" характеристика понятия, выражающего эту реальность и ее объективную роль в состве исследуемого целого.
Только такое конкретное понимание "всеобщего" и позволило Марксу вскрыть действительную логику возникновения и развития капиталистического производства, и в частности -- действительное отношение "стоимости" к "прибавочной стоимости" и другим особенным развитым формам, "всеобщего" определения предмета -- к его "особенным" определениям. Но конкретное всеобщее, как мы показали, отличается от "абстрактно-всеобщего" тем, что оно не может быть выведено, получено, отвлечено в качестве "абстракта" от всех особенных и единичных явлений, ни обратно сведено к тому абстракту, к тому одинаковому, чем каждое из этих явлений обладает, взятое порознь. Вся буржуазная политическая экономия, однако, в своем понимании "всеобщего" теоретического определения, всеобщего понятия стояла на точке зрения логики локковского типа, что было связано именно с полным отсутствием сознательного исторического подхода к делу. Это привело классиков теоретической экономии к одному весьма поучительному с точки зрения логики парадоксу, который обнаружил, что сама классическая политическая экономия -- и именно в той мере, в какой она ухватывала в понятиях действительное положение дел на самом деле -- вопреки своим сознательным логическим установкам вырабатывала понятия вовсе не по рецептам логики Локка...
Вскрыв трудовую природу стоимости, сформулировав закон стоимости как закон обмена эквивалентных "сгустков" общественно необходимого труда, классики политической экономии упираются в весьма парадоксальное явление: ближайшее рассмотрение показывает, что "всеобщий закон" стоимости фактически нарушается в каждом отдельном случае, наблюдаемом на поверхности капиталистического производства. Если он не нарушается, то вообще невозможной оказывается прибыль, прибавочная стоимость и все остальные реальные явления. Этот факт -- тот факт, что в производстве прибыли "всеобщим правилом" становится нарушение "всеобщего закона стоимости", как закона обмена эквивалентов, что обмен капитала на труд превращает закон стоимости в его собственную прямую противоположность, что в капиталистическом обращении происходит не обмен эквивалентов, а большее количество труда обменивается на меньшее, если посмотреть на вещи с точки зрения рабочего, и, наоборот, меньшее на большее, -- если взглянуть на вещи с точки зрения капиталиста, -- этот факт содержал в себе глубокую логическую проблему.
Всеобщий закон, закон стоимости, а вместе с ним и понятие стоимости, -- вдруг оказывается несводимым к тому непосредственному общему, одинаковому, которое можно отвлечь от всех единичных случаев. Эмпирически общим фактом оказывается как раз обратное. Но ведь закон стоимости, с другой стороны, был отвлечен как раз в качестве абстракции от этих самых "единичных случаев"? Ведь процесс выработки "всеобщего понятия" классики себе иначе, чем по Локку, не представляли...
Всеобщий закон, всеобщее понятие стоимости, вдруг оказался неприменимым к тем самым явлениям, от которых он, по видимости, был отвлечен в качестве "абстракта". Что за парадокс?
Дело в качественной стороне дела -- его соответствии объективной взаимообусловленности явлений, то есть именно тому, что философия диалектического материализма называет "конкретностью".
Пример с понятием пролетариата одновременно показывает, сколь глубока и органична связь понятия с практикой, теоретической абстракции -- с чувственно-практической деятельностью, и что практику следует принимать в Логике всерьез, в рассмотрении самого формального состава понятия, при исследовании действительных отличий понятия от выраженного в слове представления, от эмпирической абстракции.
Следует отметить (подробнее мы будем говорить об этом ниже, во втором разделе книги), что действительное понятие всегда вырабатывается в реальном познании не в качестве простого абстракта от единичных случаев, а гораздо более сложным путем. Реально любая теоретическая абстракция возникает всегда в русле всеобщего движения познания, и в процессе ее выработки всегда участвует активнейшим образом вся совокупность ранее развитых понятий и категорий, вплоть до высших -- логических.
Этого обстоятельства никогда всерьез не учитывала гносеология старого материализма, активной роли ранее развитого знания в процессе выработки любой, самой элементарной теоретической абстракции. Рассмотрению этого реального обстоятельства, благодаря которому ход познания предстает как конкретизация имеющегося понимания, как движение от абстрактного к конкретному, и принимает внешнюю форму дедукции, и будет посвящен второй раздел книги.
В заключение следует оговорить, что все вышесказанное относится непосредственно к процессу выработки теоретических абстракций в узком, точном смысле этого слова. Мы намеренно оставляли без внимания все проблемы, которые возникаюют, когда речь идет уже не о разработке системы категорий, составляющих тело теории, а о применении уже готовой, уже развернутой теории -- к анализу отдельных явлений, отдельных фактов. Когда речь заходит о применении развернутой теории к практике, к анализу непосредственно практически важных задач, фактов, с которыми сталкивается человек в ходе практики, здесь уже недостаточно того представления о конкретности, которое развито выше. Здесь надо двинуться еще дальше по пути выяснения конкретных условий, внутри которых осуществляется данный факт, данная вещь, данный предмет.
Здесь центр тяжести переносится с внутренних взаимосвязей на все внешние обстоятельства, внутри которых факт имеет место. Но вместе с этим и сама теория конкретизируется в применении к данному состоянию, к данному своеобразному стечению обстоятельств, условий и взаимодействия. И здесь возникает целый комплекс новых проблем и задач чисто логического свойства, требующих особого разбора и исследования.
"Конкретность" теоретического знания и "конкретность" того знания, которое непосредственно служит практике, -- это вещи разные, хотя и тесно связанные, и механически переносить все то, что говорилось о конкретности теоретических абстракций, на вопрос о применении этих абстракций к практике нельзя, не вульгаризируя тотчас и то, и другое.
Политическая экономия, например, как общетеоретическое понимание экономической действительности, обязана удовлетворяться одной формой и степенью конкретности своих выводов и положений. А экономическая политика обязана достигать другой, более глубокой степени конкретности анализа той же действительности, еще более детального, вплоть до внешних и случайных "мелочей" достигающего учета всех конкретных условий и обстоятельств.
Педагог, развивающий в ребенке определенную способность, обязан считаться при этом с массой вещей, не имеющих прямого отношения к самому механизму способности, обязан считаться и с анатомо-физиологическими особенностями ребенка, например, не сажать ребенка маленького роста на заднюю парту и т.д.
Иными словами, процесс применения готовой, уже развернутой теории к непосредственной практике выступает как процесс в свою очередь творческий, требующий умения мыслить опять-таки в полной мере конкретно, с учетом всех условий и обстоятельств, -- и именно тех, от которых теория, как таковая, как раз и обязана отвлекаться, чтобы получить теоретически конкретное знание.