Посылка

И оно произошло.

II

Минуло, пожалуй, месяца полтора с тех пор, как мы перебрались в дом Слотера, когда впервые дали о себе знать его таинственные невидимые обитатели.

Я был в тесной кухоньке, готовил на газовой плите ужин, а брат тем временем накрывал на стол. Он постелил скатерть, поставил две тарелки, разложил серебряные приборы. Зажег шесть свечей в канделябре, и на белоснежной скатерти заиграли отбрасываемые ими тени.

Потом он начал выставлять на стол чашки с блюдцами, а я отвернулся к плите. Убавив под отбивными огонь, открыл ледник, чтобы достать вино, и тут услышал, как Сол негромко ахнул и как упало что-то с глухим стуком на ковер. Я торопливо выскочил из кухни.

На полу лежала чашка с отбившейся при падении ручкой. Подняв ее, я взглянул на брата.

Сол стоял спиной к арке, ведущей в гостиную, и держался правой рукой за щеку. Красивое лицо его было искажено изумлением.

— Что случилось? — спросил я, поставив чашку на стол.

Он молча посмотрел на меня, и я увидел, что его рука, прижатая к побледневшей щеке, дрожит.

— Сол, что случилось?

— Кто-то...— сказал он наконец,— кто-то ко мне прикоснулся.

Я даже рот открыл от удивления.

В глубине души я ожидал чего-то подобного. Как и мой брат. Но сейчас, когда это и впрямь произошло, нас обоих словно придавила навалившаяся на плечи тяжесть.

Мы застыли в молчании. Возможно ли передать наши ощущения? Казалось, нечто почти осязаемое обвивает нас, как змея, и медленно сдавливает, стремясь задушить. Грудь Сола судорожно поднималась и опускалась, и сам я силился поймать хотя бы глоток воздуха.

Через мгновение жуткий вакуум исчез, страх отступил. Я заставил себя заговорить, чтобы окончательно прогнать наваждение.

— Может, тебе показалось? — спросил я.

Брат сглотнул вставший в горле ком. Попытался улыбнуться, но улыбка вышла скорее испуганной, чем веселой.

— Надеюсь,— ответил он.

И с заметным усилием улыбнулся шире.

— Неужели это правда? — сказал он с наигранной шутливостью.— Неужели мы и впрямь сваляли такого дурака, что купили дом с привидениями?

Я тоже постарался сделать вид, будто ничего особенного не произошло. Но не слишком удачно, да и самого меня деланное хладнокровие брата обмануть не могло. Мы оба были излишне чувствительны от рождения, каковое выпало мне на долю двадцать семь лет тому назад, а Солу — двадцать пять. И обоих нас случившееся глубоко потрясло.

Больше мы об этом не говорили. Из-за дурных предчувствий или простого нежелания — сказать трудно. После ужина, который доставил мало удовольствия, остаток вечера мы провели за не клеившейся игрой в карты. И, под влиянием пережитого страха, я заметил, что иметь на всякий случай электричество в доме нам, пожалуй, не помешает.

Однако Сол высмеял мою готовность сдаться и заступился за тусклый свет свечей с большим жаром, чем можно было бы ожидать после случившегося. Впрочем, настаивать на своем я не стал.

По спальням мы разошлись, как всегда, рано. Но, перед тем как пожелать мне спокойной ночи, Сол сказал нечто странное. Я уже открывал дверь своей комнаты, когда он, остановившись возле лестницы, бросил взгляд вниз, в гостиную, и спросил:

— Тебе не кажется все это давно знакомым?

Я обернулся, озадаченный.

— Знакомым?

— В том смысле,— попытался объяснить он,— как будто мы здесь когда-то уже были. Нет, не просто были. А жили тут.

Слова его меня отчего-то встревожили. Он же, нервно усмехнувшись, быстро отвел взгляд, словно понял вдруг, что сказал то, чего говорить не следовало. И, холодно попрощавшись, скрылся у себя в спальне.

А я ушел к себе, гадая о причинах его необычного беспокойства, которое трудно было не заметить в тот вечер. За игрой в карты Сол был нетерпелив и раздражителен, ерзал в кресле, барабанил пальцами по столу и то и дело окидывал взглядом гостиную. Как будто чего-то ждал.

Я разделся, умылся и вскоре уже был в постели. И пролежал около часа, когда почувствовал вдруг, как весь дом содрогнулся и воздух в комнате, казалось, завибрировал с жутким, сверхъестественным гулом, болезненно отозвавшимся у меня в ушах.

Я зажал их руками и... словно бы проснулся. В доме стояла тишина.

Уверенности, что до той минуты я и впрямь не спал, у меня не было. Потревожить мой сон мог проехавший мимо грузовик, рев которого и породил странное ощущение. Но проверить это возможности не имелось.

Я сел в постели, прислушался. И просидел так, не шевелясь, довольно долго, пытаясь уловить хоть какие-то звуки в доме. Вдруг к нам забрался вор или брат, проголодавшись, спустился в кухню?.. Однако все было тихо. Поворачиваясь к окну, я краем глаза заметил — или мне показалось, что заметил,— мелькнувший под дверью спальни синеватый свет. Я быстро глянул в ту сторону, не увидел ничего, кроме темноты, и, опустившись наконец на подушки, забылся беспокойным сном.

III

На следующий день было воскресенье. Спал я плохо, то и дело просыпался, поэтому за ночь не отдохнул. И встал только в половине десятого, хотя обычно поднимался в девять, как привык с детских лет.

Торопливо одевшись и выйдя в коридор, я заглянул к брату, но в спальне его не оказалось. Он не зашел поздороваться со мной с утра, и это меня слегка раздосадовало. Мог бы и предупредить, что пора вставать.

Сол был в гостиной, завтракал за маленьким столиком, стоявшим возле камина. Он сидел в кресле лицом к портрету и, когда я вошел, коротко на меня оглянулся. Мне показалось, что он чем-то взволнован.

— Доброе утро,— сказал он.

— Почему ты меня не разбудил? — спросил я.— Знаешь ведь, я так поздно не встаю.

— Хотел дать тебе выспаться,— ответил он.— Да и какая разница?

Раздосадованный еще больше, я сел в кресло напротив, вынул из-под салфетки подогретый бисквит, разломил его. И спросил:

— Ты ночью не заметил, как дом дрожал?

— Нет. А он дрожал?

Легкомысленный тон, каким был задан вопрос, мне не понравился. Не ответив, я принялся за бисквит.

— Кофе? — поинтересовался Сол.

Я кивнул, и он налил мне чашку, словно не замечая моего раздражения.

— Где сахар? — спросил я, оглядев стол.

— Я пью без сахара,— ответил он.— Ты же знаешь.

— Зато я с сахаром,— сказал я.

Он усмехнулся:

— Ты еще спал, Джон.

Я резко встал и прошел в кухню. Распахнул дверцу буфета, достал сахарницу. И, уже собираясь выйти, попытался на ходу открыть другую дверцу.

Та не поддалась. Ее заклинило когда-то давно, до нашего переезда, и мы с братом, помня ходившие о доме слухи, шутили даже, что именно за нею, должно быть, и скрываются призраки.

В тот момент мне, правда, было не до шуток. Дернув без толку за ручку, я разозлился. Видимо, требовало выхода раздражение, вызванное невнимательностью брата, иначе не объяснить, зачем мне вдруг понадобилось во что бы то ни стало эту дверцу открыть. Я отставил сахарницу и взялся за ручку обеими руками.

— Что ты делаешь? — донесся из комнаты удивленный голос Сола.

Не ответив, я что было силы рванул дверцу. Но она не открылась даже на миллиметр, словно срослась со шкафом намертво.

— Чем ты там занимался? — спросил Сол, когда я вернулся в гостиную.

— Ничем,— ответил я, на том разговор и кончился.

Завтракал я без аппетита. Злость мешалась во мне с обидой. Я был задет не на шутку — брат, который всегда так чутко откликался на малейшие перемены в моем настроении, в тот день как будто ничего не замечал. И это равнодушие, ему совсем несвойственное, совершенно выбило меня из колеи.

Раз, посмотрев на Сола во время завтрака, я увидел, что его глаза неотрывно прикованы к чему-то позади меня. Я невольно передернул плечами и спросил:

— Что ты там разглядываешь?

Сол перевел взгляд на меня, и легкая улыбка, игравшая на его губах, исчезла.

— Ничего,— ответил он.

Я все же повернулся и посмотрел сам. Но увидел только портрет над камином.