Рюрик

Жрица еще раз повторила просьбу миссионеров, и, когда наконец Эфанда поняла, чего от нее хотят, служительница Радогостова культа тихо удалилась к себе.

А через минуту в одрину Эфанды вошли Бэрин и миссионер-ирландец. Бэрин, видя удивление на лице маленькой княгини, решил подготовить ее к серьезному разговору. Эфанда нахмурилась, видя, как решительно верховный жрец направился к табуретам, на которых в беспорядке лежали ее платья. Бэрин сделал вид, что не замечает недовольства княгини, и, шумно вдохнув насыщенный ароматом сушеных трав воздух одрины, сказал улыбаясь:

- Прости, княгиня, я привел к тебе ученого человека: он давно хотел поговорить с тобой. Я много рассказывал ему о твоем уме и о том, что ты ведаешь тайны природы.

Эфанда в ответ посмотрела на верховного жреца с таким недоумением, что тот сразу понял: не умеет еще младшая княгиня скрывать свои мысли. "Ну что ж, - нахмурился Бэрин и подумал; - Придется и этому учиться, маленькая Эфи!.."

- Ты уж прости, что мы так бесцеремонно ворвались в твой Радогостов уголок, - виноватым тоном произнес Бэрин и ласково улыбнулся княгине. Совет племени разрешил миссионеру из Ирландии поговорить с тобой о христианстве, но только в моем присутствии. Как ты смотришь на это?

Эфанда пришла в себя. Оказывается, заседал совет, а она ничего об этом не знает. А Рюрик?..

- А Рюрик знает об этом? - беспомощно пролепетала Эфанда, все еще не предлагая присесть столь редким гостям.

- Знает, - спокойно сказал жрец и одну за другой пододвинул к печи три табуретки.

- Давайте посидим у огня, посумерничаем, - мирно предложил Бэрин и первым сел прямо напротив топки, в которой и днем и ночью поддерживался слабый огонь, обогревавший одрину княгини.

Справа от себя жрец посадил Эфанду, а слева - лицеприятного, зрелых лет проповедника Акинфа.

- Я не понимаю, зачем нужен этот разговор, ведь Рюрик и слышать не хочет о христианстве! - воскликнула Эфанда и смущенно посмотрела на Акинфа.

Ирландец промолчал. Он внимательно всматривался в лицо молодой женщины, как будто проверял, насколько его впечатление сходно с тем, что говорили о дочери вождя Верцина Бэрин и другие.

- И уж если... Руцина в свое время не смогла убедить Рюрика в необходимости принять христианство...

- Да-да, княгиня! - с жаром перебил ее Бэрин, не давая ей договорить. Ты повторяешь слова советников своего мужа. Мы думали точно так же, как и ты, но Акинф все же хочет побеседовать с тобой сам.

Бэрину было приятно сидеть в этой тесной, маленькой комнатке, где все выдавало, что здесь живет молодая женщина, любимая своим мужем: и множество безделушек; и пояс Рюрика, оставленный им накануне; и тот неуловимый аромат свежести, смешанный с запахом сухих трав, который волнует и будоражит мужчину.

- Хорошо, - согласилась наконец Эфанда и, не отводя взгляда от проповедника, сказала: - Пусть тогда он сначала ответит на мой вопрос!

Акинф, тряхнув черными кудрями, спускавшимися у него до плеч, тихо рассмеялся и, словно проникнув в мысли маленькой княгини, спросил:

- Какой вопрос изволит мне задать княгиня? Эфанда слегка смутилась: она еще не привыкла к такому обращению; опустила глаза, как бы собираясь с духом, и спросила о том, что ее больше всего мучило, когда она думала о Христе:

- Отчего Бог Отец стал отцом-убийцей своего сына? Бэрин приподнялся с табуретки:

- Ну, Эфи, нельзя же так... толковать!

- А я ждал именно этого вопроса от нее, Бэрин, - спокойно возразил ирландец и тихо попросил: - Не мешай ей узнать все то, что мучает ее мужа.

Эфанда вспыхнула.

- Рюрик знает ответ на этот вопрос. И я могу ответить на него сама.

Акинф удивленно посмотрел на ожесточившуюся маленькую женщину и растерянно кивнул ей головой.

- Бог предал сына своего Христа и не пощадил его, чтобы примирить с собою народ, который враждовал с ним, а затем он сделал этот народ особо избранным,- на память, но волнуясь от необычайности спора, проговорила Эфанда.

- Так! Все правильно, - подтвердил Акинф, пристально вглядываясь в порозовевшее лицо Эфанды.

- Так ли уж правильно? - сознательно обыграла ответ ирландца недоверчиво и насмешливо княгиня.

Ирландец, которому была понятна ее насмешливость, утвердительно кивнул головой.

Эфанда встала. Бэрин никогда не видел ее еще такой рассерженной. Но и в гневе она не позволила себе ни одного резкого движения, ни одного резкого слова.

- Ты считаешь, что можно предать своего сына? Мой отец - вождь Верцин потерял в битвах четырех своих сыновей, но он был рядом с ними. Я не могу поверить, чтобы он смог предать их, сколь бы ни важна была причина для этого. Ваша же вера допускает предательство, причем самое позорное предательство отцом своих детей. - На глазах у Эфанды навернулись слезы. Так чего же вы хотите от Рюрика? И ты, Бэрин, тоже допускаешь это?!

Эфанда не могла уже стоять на месте. Ей стало душно. Она отвернулась от своих собеседников и отошла к окну. Бэрин тяжело поднялся с табурета, подошел к маленькой женщине и осторожно погладил ее по плечам. Княгиня, отстраняясь от этой отеческой ласки, нагнулась и распахнула створки окна. В комнату ворвался свежий морской ветер.

Наступила тишина. Акинф сидел сгорбившись на табурете. Волнение рарожской княгини передалось и ему. До чего же упрямы эти рароги-русичи, один Бог знает! Можно подумать, что нет у них большего греха, чем предательство! И кто в это поверит? Да и о каком предательстве идет речь? Акинф поднял голову и тихо сказал:

- Княгиня, Бог Отец не мог предать своего сына. Эфанда, все еще не поворачиваясь, передернула плечами. Непонятно было, то ли она озябла от холодного ветра, то ли приняла слова проповедника за уловку.

- Бог Сын бессмертен. Человек не мог его убить. Бог Отец знал это.

Эфанда широко раскрытыми глазами смотрела на миссионера, и вдруг стон вырвался у нее из груди:

- И ты хочешь сказать, что Христос не страдал, когда римляне распинали его на кресте?

Акинф с сожалением посмотрел на молодую женщину:

- Ты так молода и прекрасна, княгиня. Ты ведаешь многие тайны природы, но ты еще плохо знаешь законы человеческой жизни. Пока тебя никто не предавал! Но это тебя и только пока! Трудно проникнуть в суть наших поступков. И неизвестно, каково будет следствие, если даже знаешь причину. И так пугающее тебя слово "предательство" тоже многосмысленно... Эфанда гневно прищурила глаза:

- Да-да, вот в этом, во многосмыслии, вы, ирландцы, преуспели! И вам непереносима мысль о том, что есть еще и неподкупные...

- Эфанда, - сурово напомнил ей Бэрин, - ты уходишь от самого главного вопроса...

Эфанда вспыхнула, но сдержалась. Сосредоточиться на самом главном вопросе сию минуту было так трудно.

- Хорошо, - горячо и взволнованно сказала она. - Тогда я повторю свой вопрос: "Разве Божий Сын не страдал, когда римляне истязали его?"

Акинф, не смутясь, твердо ответил:

- Страдал!

- Ну вот! - торжествующе воскликнула Эфанда. - Как же тогда это понять?

Акинф жестом пригласил княгиню рарогов присесть. Эфанда повиновалась, а ирландский миссионер все так же спокойно и твердо продолжил:

- Все мы, живущие на этой грешной Земле, страдаем. Вот и люди вашего племени...

- И что ж, ваша вера возводит страдание в закон? Но я не хочу страдать, я хочу радоваться жизни! - прервала его Эфанда.

- Страдания, как и испытания, посылает человеку Бог, - уверенно изрек Акинф, выдержав напряженный взгляд Эфанды.

- Наши испытания приходят вместе с германцами. Это они убивают и грабят, жгут и насилуют, - гневно отбивалась Эфанда.

Но Акинф был спокоен.

- Христос, которого много раз предавали: и Иуда, и апостол Петр, простил врагов своих. Он ушел смиренно. Ибо зло несет зло, а насилие насилие. И так без конца. Кто-то же должен разорвать эту цепь.

- Я понимаю, - сочувственно проговорила Эфанда, - Но зачем же в жизни Христа на Земле было столько печали и мрака? И нас вы со своей верой хотите повергнуть в этот мрак?