Зло Валузии

Бесшумными белыми тенями пролетали над деревьями соколы и балабаны, резко пикируя вниз, чтобы вкогтиться в трепещущего зайца или детеныша косули. Люди, звери и птицы, объединенные единой волей, стремительно настигали охваченных паникой обитателей древней Джирханской Черни. И возглавлял зту безжалостную погоню за оленями, кабанами, волками, медведями и прочим зверьем — молодой правитель.

Таргитай скакал на своем горячем скакуне, позабыв обо всем на свете. Одна рука сжимала копье, другая — лук, готовый в любой момент натянуться и поразить бегущую живую мишень. Длинные черные волосы, заплетенные во множество кос, выбились из-под тиары и развевались на ветру, загорелое лицо раскраснелось — Таргитай напоминал Бога охоты, сошедшего на землю.

А из-за мощных стволов вековых елей на него смотрели горящие ненавистью и злобой глаза Заркума и Каххи...

— Люди! Кто-нибудь! Помогите! Стража!

Саидхан из Согарии метался по площади, как встрепанная птица, потерявшая птенцов, тщетно взывая о помощи. Увы, некому было внимать его призывам: люди, торопливо опуская глаза, обходили его и спешили убраться подальше — никого не интересовали чужие проблемы. Городской стражи, обязанной незамедлительно откликаться на призывы о помощи, как назло, не было и в помине. Вся она в зтот торжественный день присутствовала на охоте — ведь персона правителя нуждалась в охране и защите больше, чем все его подданные, вместе взятые. Может, так и суждено было бы Саидхану бегать по базару до полного изнеможения, но неожиданно купец ударился лбом о чью-то широченную грудь — как волна о гранитный утес. Он неминуемо упал бы, но сильная рука удержала его.

— Чего голосишь, старик?— спросил откуда-то сверху низкий, грубоватый голос.

Саидхан поднял глаза и увидел высоченного и здоровенного мужчину в кожаной куртке и меховых штанах. Короткие рукава куртки оставляли открытыми мощные, как корни векового дуба, руки, под загорелой кожей которых литыми ядрами перекатывались мускулы. На огромной груди, о которую едва не расшиб лоб Саидхан, легко мог улечься барс. По необъятным плечам здоровяка разметались буйные черные, как вороново крыло, волосы. Загорелое бесстрастное, будто высеченное в камне лицо оживляли ярко-синие глаза, пытливо разглядывавшие старика.

Синеглазый великан был не один. Рядом с ним стояла молодая изящная девушка, такая же синеглазая и черноволосая, облаченная, как и ее грозный спутник, в меховую одежду. За спинами у обоих торчали рукояти мечей.

Саидхан какое-то мгновение молча разглядывал внушительную пару, но голос синеглазого быстро вывел его из оцепенения:

— Ну, что молчишь? Разве не ты только что просил о помощи? Кто обидел тебя, старик?

Согариец, опомнившись, бухнулся в ноги черноволосому великану и завыл:

— О, само Вечное Небо направило стопы мои к вам, доблестные воители! Спасите моего товарища!

— Что же стряслось с твоим товарищем?— лицо великана мгновенно напряглось, глаза вспыхнули сапфировым огнем.

— Страшная беда приключилась с моим сотоварищем по торговле, Арганбеком as Кангхи. О, я предупреждал, но алчность ослепила его! Проклятая жадность губит людей... О, боги! О, Тенгри!

— Давай покороче!— грубовато оборвал его синеглазый.

— Его увел какой-то разбойник! Я видел — он приставил ему к спине нож и утащил с собой. Надо торопиться — иначе он убьет Арганбека!

— Показывай дорогу!— рявкнул синеглазый...

— Вот, сюда он его завел,— шепнул Саидхан, указывая великану и его спутнице полуразвалившийся домишко.

Оттуда не доносилось никаких звуков.

— Сейчас разберемся!— криво усмехнулся воин. Ударом ноги он вышиб еле державшуюся на петлях дверь и оказался внутри, сжимая в руке взятый наизготовку меч.

Девушка и Саидхан последовали за ним.

— Кром!— вырвалси возглас из уст синеглазого при виде застывшей скульптурной группы.— Вот это богатство! Это кто же оставил здесь такую роскошь|

Рука его потянулась к окаменевшему Каскару, продолжавшему сжимать в руке проклятый изумруд.

— Стой!— закричал Саидхан, бросившись наперерез.— Не вздумай прикасаться к ним! Разве ты не видишь, что это окаменевшие люди — Арганбек и его убийца. Проклятый камень зачаровал обоих! О, несчастный мой друг! И согариец зарыдал.

— Конан, тут явно что-то не так!— воскликнула девушка.

— Да, Бортэ, ты права, дело пахнет магией!— мрачно произнес киммериец.

Подождав, пока старик немного придет в себя, он спросил у него:

— Откуда у твоего покойного друга этот колдовской изумруд?

— Он-то и сгубил моего бедного товарища!— всхлипнул Саидхан.— Говорил я ему — остерегись, не заговаривай с проклятым уроженцем Мисра. Но жадность одолела его. И он продал этому желтоглазому псу шубу, а тот вознаградил его этим ужасным камнем.

— Уроженец Мисра? Что это за странами — полюбопытствовал Конан.

— О, это очень далеко отсюда, на юге, там, где течет великая Последняя Река и где люди поклоняются Змею.

— Стигиец, значит,— медленно произнес Конан. Смутное подозрение всколыхнулось в его душе.

— А как его зовут, ты случайно не знаешь?

— Как не знать,— оживился Саидхан.— Знаю! Этот пес Эрлика называл себя Джехути, да сожрут его змеи, которым он молится!

— Конан!— тревожно спросила Бортэ.— Почему ты так побледнел? Что с тобой?

— Все в порядке, Бортэ,— ответил киммериец, но в глазах его застыла тревога.

— Конан! Бортэ!— в ужасе переспросил Саидхан и начал медленно пятиться назад.— О, Тенгри! — прошептал он в ужасе.— Вызволи меня из лап этого нелюдя!

— Старый болван!— неожиданно взорвался Конан и, схватив бледного, как смерть, старика за плечи, как следует, встряхнул его.— Я такой же человек, как и ты! А вот этот Джехути — он-то и есть настоящий нелюдь! Он змей, подлый нааг! Понимаешь?

И оставив старика в недоумении, охваченный яростью киммериец, выбежал прочь из хижины.

— О, Кром!— раздался снаружи его зычный рык.— Кто бы мог подумать, что эта тварь выживет? Надо было тогда Таргитаю не спихивать его в реку, а разрезать на мелкие куски, сжечь их на костре, пепел схоронить в самой глубокой яме, засыпать ее булыжниками, да еще и кол осиновый воткнуть! Вот она, мальчишеская беспечность!

Бортэ незамедлительно покинула хижину вслед за своим возлюбленным. Старик остался один, в недоумении от того, что страшные негодяи и бунтовщики не тронули его.

— Как чуден этот свет!— Саидхан пожал плечами и, бросив последний печальный взгляд на своего корыстолюбивого приятеля, поспешил прочь из хижины.

— Долго возишься!— рявкнул на него Конан, нервно щелкая кресалом.— Будь ты немного порезвее — может, мы и успели бы остановить негодяя.

— Увы,— вздохнул Саидхан,— это не спасло бы Арганбека. Он сам себя погубил и был дважды наказан — его зарезали как свинью, да еще и тело его теперь невозможно предать земле или выставить на съедение животным и птицам, как это делается, согласно погребальным обрядам Кангхи.

— Ничего!— буркнул Конан, разводя огонь и обмакивая в него промасленную тряпицу.— Сейчас мы похороним его по погребальным обрядам Асгарда и Киммерии! Придется ему, конечно, отправиться на Серые Равнины вместе с тем, кто порешил его, но тут уж ничего не поделаешь. Как-нибудь стерпит. За жадность и на том свете приходится отвечать!

И киммериец забросил полыхающую тряпку прямо на соломенную кровлю. Погода стояла сухая вот уже много дней — солома враз занялась.

— Надо уничтожить эти колдовские останки,— мрачно пояснил он,— а то еще много найдется желающих разбогатеть и, чего доброго, вспыхнет эпидемия изумрудной лихорадки. Нааг как раз и рассчитывал на людскую жадность, делая свой подарок твоему незадачливому другу, Будь он проклят, паскудная тварь!

Отвернувшись от пылающей хижины, Конан обратился к Бортэ:

— Теперь уходим! Ты пойдешь вместе со стариком и будешь ждать меня в караван-сарае. А я скоро вернусь.