Страница 93 из 102
Письмо это Сайсё-но тюдзё вручил все тому же сторожу, который поспешил отнести его сестрам. Старик дрожал от холода, и вид его возбуждал невольную жалость. Ооикими боялась, что благовония, которыми пропитала она свое послание, покажутся гостю слишком простыми, но, поскольку в таких случаях ценится прежде всего умение ответить быстро…
Увы, и сама я „в волнах качаюсь…“» (394) — написала она изящным почерком, и мог ли Сайсё-но тюдзё остаться равнодушным?
«Да она — само совершенство!» — невольно подумал он.
Тут из столицы прибыла карета, и люди, готовясь к отъезду, засуетились вокруг. Позвав сторожа, Сайсё-но тюдзё сказал:
— Я непременно навещу вас снова, когда вернется принц.
Сбросив с плеч мокрое платье, он поднес его старику, а сам облачился в привезенное из столицы носи.
С тех пор мысли Сайсё-но тюдзё то и дело возвращались к рассказу старой Бэн. Не мог он забыть и дочерей принца, которых красота превзошла его ожидания. «Сколь все же трудно отказаться от мира», — думал он, чувствуя, что решимость его значительно поколебалась. Разумеется, он не преминул написать к ним.
Не желая, чтобы послание походило на любовное, Сайсё-но тюдзё выбрал лист толстой белой бумаги и долго подбирал кисть. Почерк его был безупречен.
«К моему величайшему сожалению, — писал он, — я не успел сказать Вам всего, что хотел… Впрочем, наверное, Вы и без того сочли меня слишком дерзким. Смею надеяться, что впредь Вы согласитесь принимать меня без особых церемоний. Мне известно, когда Ваш почтенный отец возвращается из горной обители, может быть, к тому времени рассеется и этот унылый туман…»
Отвезти письмо Сайсё-но тюдзё поручил человеку по прозванию Укон-но дзо, наказав передать его прислуживающей в доме старой даме.
Представив себе дрожащую от холода фигуру старика сторожа, Сайсё-но тюдзё послал ему несколько шкатулок с разными лакомствами.
На следующий день он отправил гонца и в горную обитель, вручив ему множество свертков шелка и вату. «В пору осенних бурь живущим в горах монахам особенно тоскливо и одиноко, — подумал он. — К тому же принц должен достойно вознаградить их».
В самом деле, в то утро как раз кончались службы, и принц смог оделить шелками, ватой и монашескими одеяниями всех участвовавших в обрядах монахов.
Сторож же, едва Сайсё-но тюдзё уехал, поспешил облачиться в подаренные ему одежды: великолепный охотничий кафтан и нижнее платье из белого узорчатого шелка, но его непривлекательная наружность, которую переменить было, увы, невозможно, составляла столь резкую противоположность с этим прекрасным, упоительно благоухающим нарядом, что никто не мог равнодушно пройти мимо: одни громко восхищались, другие не менее громко бранились. Так что старик и сам был не рад подарку, тем более что, куда бы он ни пошел, к нему тотчас устремлялись все взоры. Раздосадованный, он попытался уничтожить запах, возбуждающий всеобщее любопытство, но тщетно — запах оказался таким стойким, что его не удалось даже смыть.
Сайсё-но тюдзё был в восторге от изящного и вместе с тем искреннего ответа Ооикими. Разумеется, дамы не преминули рассказать принцу о полученном письме и даже показали ему его, но он ничуть не удивился.
— А что здесь такого? Только вряд ли господину Сайсё-но тюдзё понравится, если вы станете обращаться с ним как с обычным поклонником. Ведь он не похож на нынешних молодых людей. Однажды я позволил себе намекнуть ему, что, мол, когда меня не станет… Вот он и запомнил.
Принц поспешил отправить Сайсё-но тюдзё письмо с изъявлениями благодарности за дары, которых оказалось слишком много для горной обители, и тот подумал, что неплохо было бы снова съездить в Удзи. Вспомнив, что Третий принц давно уже мечтает о том, как бы встретить где-нибудь в горной глуши никому не ведомую прелестную особу, он решил возбудить его любопытство и вот как-то вечером зашел к нему.
Сначала беседа их шла по привычному руслу, потом в какой-то связи Сайсё-но тюдзё упомянул о принце из Удзи и подробно описал тот рассвет, когда случай помог ему… Принц Хёбукё слушал внимательно, не скрывая волнения. Довольный тем, что его ожидания оправдались, Сайсё-но тюдзё продолжил свой рассказ, чтобы уже наверняка поразить воображение друга.
— Почему же вы не показали мне ее письма? — попенял ему принц. — Я бы на вашем месте…
— Разумеется, вы бы на моем месте… Странно только, что до сих пор я не видел ни одного из полученных вами писем, а ведь их, я знаю, немало. Впрочем, это дело стороннее. Я хорошо понимаю, что не мне, жалкому затворнику, становиться полновластным владельцем того горного жилища. Потому-то я и хотел показать его вам. Единственное, что беспокоит меня, — каким образом вы будете туда ездить. Ведь лишь такие ничтожные особы, как я, вправе сами располагать собой. Должен вам сказать, что, путешествуя по столь глухим уголкам, можно и в самом деле встретить немало примечательного. Только подумайте, где-нибудь в далекой горной глуши в полном уединении живет прелестнейшая особа, о существовании которой и не подозревает никто… Признаюсь, раньше я относился к дочерям принца с некоторым предубеждением и даже никого о них не расспрашивал, полагая, что в доме отшельника не может быть женщин, достойных внимания. Но если меня не обманул тот неясный предутренний свет, их красота безупречна. Держатся же они с достоинством, лучшего и желать нечего.
Рассказ о девушках из Удзи воспламенил воображение принца Хёбукё и возбудил в душе его что-то вроде ревности. Дочери Восьмого принца должны быть истинно прекрасны, если даже Сайсё-но тюдзё, увидев их, лишился покоя.
— О, прошу вас, узнайте о них побольше! — просит принц, сгорая от нетерпения и кляня свое высокое звание, мешающее ему произвольно располагать собой.
— Разумно ли так волноваться из-за женщин? — отвечает Сайсё-но тюдзё, дивясь его пылкости. — По-моему, мир не стоит того, чтобы связывать себя с ним хотя бы ненадолго. Потому-то я и бегу всех привязанностей, даже ни к чему, казалось бы, не обязывающих. Я не вправе потворствовать своим прихотям, если они ставят под угрозу осуществление моего главного замысла.
— По-моему, вы слишком много на себя берете, — смеется принц. — Не довольно ли высокопарных проповедей? Посмотрим, что вы потом скажете.
А Сайсё-но тюдзё все не мог забыть слов, оброненных старой прислужницей, безотчетная печаль владела его сердцем, и прекраснейшие, совершеннейшие из женщин не способны были взволновать его.
Настала Десятая луна, и на Пятый или Шестой день Сайсё-но тюдзё снова собрался в Удзи.
— Сейчас самое время, чтобы посмотреть на лов ледяной рыбы, — говорили его приближенные.
— Но стоит ли нам, ничтожным мотылькам, услаждать свои взоры ловлей рыбы? — возразил Сайсё-но тюдзё. — Кто знает, чей век короче?
Решительно отказавшись от пышной свиты, он выехал налегке в простой карете с плетеным верхом, облаченный в скромное, без узоров платье, сшитое нарочно для этого случая.
Радостно встретив дорогого гостя, Восьмой принц принялся потчевать его местными лакомствами. Когда же наступил вечер, они устроились возле светильника и до утра не смыкали глаз, слушая, как спустившийся с гор Адзари толковал особенно сложные места из прочитанных ранее текстов.
С реки дул холодный ветер, срывал листья с деревьев, но и шелест листьев, и плеск воды рождали в душе не светлую печаль, а глубокое уныние. «Скоро рассвет», — подумал Сайсё-но тюдзё и, невольно вспомнив свой прошлый приезд сюда, постарался перевести разговор на музыку, очарованию которой так подвластно человеческое сердце.
— В прошлый раз, когда я блуждал в предрассветном тумане, — сказал он между прочим, — до слуха моего донеслась какая-то прекрасная мелодия. К сожалению, она слишком быстро оборвалась, и с тех пор я только и помышляю о том, как бы услышать ее полностью.