Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 92 из 102

Смущенная такими речами, Ооикими не знала, что отвечать. Тут появилась пожилая дама, которую наконец удалось разбудить, и девушка поручила ей вести разговор. Дама повела себя бесцеремонно.

— Какое неуважение! — вскричала она. — Неужели нельзя было выбрать для такого гостя место получше? Следовало ввести его за занавеси. Эти молодые дамы ничего не смыслят в приличиях. — Услыхав ее резкий, старческий голос, сестры совсем растерялись. — Где это видано? — продолжала она весьма развязным тоном. — Как будто господин принц не принадлежит уже к людям этого мира. Никому до него нет дела, никто не приезжает сюда его навестить, хотя многим это можно было бы вменить в обязанность. Вы же так добры к нему, что даже мое глупое сердце преисполнено благодарности. А о барышнях и говорить нечего. Просто они слишком робки и не решаются…

Такая бесцеремонность удивила гостя, но в остальном дама показалась ему вполне достойной особой.

— Рад это слышать, — ответил он. — Вы разрешили мое недоумение. Значит, я могу надеяться, что барышни меня понимают?

Дама тихонько выглянула из-за занавеса. Близилось утро, и очертания предметов были уже ясно различимы. Сайсё-но тюдзё сидел, облокотившись на скамеечку-подлокотник, одет он был довольно скромно, и его охотничье платье совершенно промокло от росы. Воздух был напоен удивительным ароматом, казалось не принадлежащим этому миру. Старая женщина заплакала.

— О, я так боялась, что вы сочтете меня просто дерзкой старухой,— проговорила она. — Потому и молчала до сих пор, хотя все эти годы жила надеждой, что когда-нибудь мне представится случай рассказать вам эту печальную старую историю. Я молилась об этом, и не потому ли судьба оказалась ко мне благосклонной? Как я рада, что наконец… Но, увы, свет меркнет в глазах, я не могу говорить…

Как жалка была ее дрожащая фигура! Сайсё-но тюдзё знал, что пожилые люди слезливы, но здесь явно было что-то другое.

— Я уже столько раз бывал здесь, — сказал он, — но ни от кого не слышал и слова участия и в одиночестве пробирался по росистым тропам. Что за счастливый случай! Говорите же все, ничего не скрывая.

— О да, такого случая мне больше не дождаться. Да и кто знает, сколько мне еще осталось жить? В моем возрасте никто не может быть уверен в том, что доживет до утра. Так что медлить не стоит. Будет лучше, если вы все-таки узнаете о моем существовании… До меня дошел слух, что скончалась женщина по имени Кодзидзю, которая прислуживала когда-то в доме на Третьей линии. Увы, многие из тех, кто был близок мне в дни моей молодости, покинули уже этот мир. На склоне лет оставшись одна, я переехала из далекой провинции в столицу и, воспользовавшись старыми связями, поступила на службу к Восьмому принцу. Это было пять или шесть лет тому назад. Разумеется, вы об этом не знали. Но, может быть, вам случалось слышать о покойном Уэмон-но ками, старшем брате нынешнего Адзэти-но дайнагона? Столько долгих лет прошло со дня его кончины, а мне кажется, что это было только вчера, и даже рукава не успели просохнуть… А между тем я могу сосчитать по пальцам все эти годы, промелькнувшие мимолетным сном. Вот и вы уже выросли и стали важным вельможей.

Да… Так вот, кормилицей покойного Уэмон-но ками была моя мать. Меня же называли тогда госпожой Бэн. Я тоже удостоилась чести прислуживать господину Уэмон-но ками и весьма к нему привязалась. Мое положение в доме было совершенно ничтожным, но очень часто именно мне он открывал чувства и мысли, зарождавшиеся в его душе. Однажды, когда господин сделался так слаб, что в исходе болезни можно было не сомневаться, он изволил призвать меня к своему ложу и изъявил последнюю волю. Кое-что из сказанного им я почитаю долгом довести до вашего сведения. Теперь вы знаете достаточно, а если пожелаете узнать остальное, когда-нибудь я продолжу свой рассказ. Теперь это не совсем удобно, вот и молодые дамы уже переглядываются, удивляясь моей болтливости. Что ж, они правы…

И женщина замолчала, не решаясь продолжать.

Сайсё-но тюдзё был потрясен. Уж не бредит ли она? Или, подобно вещунье-прорицательнице, произносит слова, не зависящие от ее собственной воли? Но женщина явно говорила именно о том, что давно уже было предметом его мучительных сомнений, поэтому ему страстно хотелось услышать ее рассказ до конца. Однако они были не одни и, дабы не возбуждать подозрений… К тому же проводить ночь в покоях дочерей принца, слушая разные старые истории, было не совсем прилично, особенно если учесть, что его принимали здесь впервые.



— К сожалению, я понял далеко не все, но я крайне признателен вам за то, что вы заговорили о моем прошлом. Надеюсь когда-нибудь услышать и остальное. Но туман рассеивается, а я слишком дурно одет, чтобы показываться благородным особам. Поэтому, к моей величайшей досаде, я принужден покинуть вас.

Он поднялся, собираясь уходить, и как раз в этот миг до их слуха донесся негромкий колокольный звон. Звонили в том самом храме, где сейчас находился принц.

Горы все еще тонули в густом тумане. Над вершинами нависали грядой восьмислойные облака (392), и, как ни далеко может видеть сердце (391), трудно было представить себе, что где-то там за ними… Какими же одинокими должны чувствовать себя дочери принца! Наверное, нет на свете таких печальных мыслей, какие не посетили бы их. И стоило ли удивляться тому, что они так робки?

Какая тоска… — Гость медлил в нерешительности. Даже ко всему привычные жители столицы и те восхитились бы, увидев его в этот миг, а уж о здешних дамах и говорить нечего. Судя по всему, они снова не знали, что ответить, и наконец послышался тихий голос Ооикими:

Немудрено вообразить, как был растроган Сайсё-но тюдзё, услыхав, что невольный вздох сорвался с ее губ. Он не находил в этой горной местности ничего привлекательного, но, преисполненный жалости к столь юным особам… Однако небо все больше светлело, и, не желая, чтобы его видели в скромном охотничьем платье, он сказал:

— Вы не поверите, как жаль мне расставаться с вами. Я ведь так многого не успел сказать… Остается надеяться, что потом, когда мы лучше узнаем друг друга… Мне бы не хотелось только, чтобы вы принимали меня за обычного искателя приключений. Да, откровенно говоря, я рассчитывал на большее сочувствие…

Перейдя в западные покои, приготовленные для него сторожем, Сайсё-но тюдзё некоторое время сидел там, любуясь окрестностями.

— Слышите, как шумят рыбаки на настилах? — переговаривались между собой его спутники, как видно понимавшие толк в рыбной ловле. — Какой недовольный у них вид! Похоже, что рыба и та сюда не заходит.

Рыбаки же занимались вседневными своими трудами: собирали хворост, грузили его в утлые челны и сновали в них по реке — туда, обратно… Глядя, как волны подбрасывают их ненадежные суденышки, Сайсё-но тюдзё невольно подумал: «Сколь превратна жизнь любого человека, в этом мире живущего. Величайшее заблуждение полагать, что я наслаждаюсь покоем в драгоценных хоромах, а не качаюсь в волнах точно так же, как эти жалкие рыбаки…»

Приказав принести себе тушечницу, он написал:

Представляю себе, как тоскливо Вам теперь…»