Страница 56 из 92
Когда Зана прижалась к нему с такой страстью, будто хотела раствориться в нем, Конан не стал уклоняться. Обвив руками ее талию, он отпустил губы женщины и стал целовать ее шею, плечи, грудь… Теперь уже все ее тело сгорало в яростном пожаре всепоглощающего огня. Она тяжело дышала, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Она вздрогнула и изогнулась, когда воин, овладевший ею, нанес новый удар — в ее тело. Северянин не позволил ей даже сделать попытку уклониться от сладкой пытки: он был ее властелином, ее поработителем, ее палачом… Зана стонала и металась, прижатая к постели мощным телом варвара, который, казалось, готовился разорвать ее плоть.
Их страсть была подобна урагану, сметающему все на своем пути, или мощному гейзеру, вырывающемуся из земных недр. Словно измученные долгой жаждой, они пили друг друга и никак не могли напиться. И понимали, что выпей они все ливни, обрушивающиеся на раскаленные хребты Рабирийских гор, все равно не смогут утолить жажду.
— О-о-о-о! — простонала женщина, — еще… нет-нет, я этого не переживу!
— Я хочу, чтобы ты чувствовала то же, что боец в смертельной схватке, — хрипло прошептал он, — стань мною, ощути это!
Киммериец никак не мог утолить свой голод. Его тоже охватило желание броситься в огонь и сгореть заживо. Он превратился в собственного противника, отчаянно сопротивляющегося, обреченно отбивающего удары, но готового уже погибнуть… А Зана, словно погружаясь в темную глубину его глаз, становилась безжалостным победителем, выжидающим рокового мгновения. Слившись в бешеном вихре страсти, они снова расходились, поменявшись ролями.
И когда свершилось это превращение, оба они разрядили бешеный напор, содрогнувшись в последней агонии. Пришел миг, и время остановилось. Вместо победного крика из груди Конана вырвался лишь слабый стон, он перевернулся на спину и застыл на постели, словно сраженный на поле боя воин.
Долго ли он был в забытьи, Конан не знал. Подняв отяжелевшие веки, он впервые заметил напротив ложа над дверью каменный выступ и странное изваяние на нем, освещенное тремя небольшими светильниками. Это была бронзовая девушка. Она лежала на животе, выгнувшись и закинув за плечи ноги, так что ее лицо находилось между маленьких узких ступней. В раскинутых руках она держала две лампады с горящим маслом, а белоснежные зубы крепко сжимали длинную ручку третьего светильника, похожего на серебряную ложку. Отсвет неяркого пламени трепетал в ее зрачках, глаза казались живыми и наполненными болью.
— Ты великолепен, северянин, — прошептала Зана и нежно дотронулась до его щеки. Странно, но это прикосновение не было приятным.
— Она смотрит на нас, — хрипло сказал киммериец, отстраняя ее руку и указывая на статую.
— Ты заметил? — В голосе кофитки зазвучали гневные нотки. — Дрянь! Так я ее проучу…
Она вскочила с ложа и, не прикрывая наготы, подошла к стене, на которой висела длинная плеть с костяной ручкой. Сорвав ее, Зана подбежала к каменному выступу и хлестнула по спине девушки, еще и еще…
— Ты сошла с ума! — удивленно воскликнул киммериец, приподнявшись на локте и наблюдая за странными действиями хозяйки. — С каких это пор наказывают плетью бронзовые изваяния?
— Но ты сам сказал, что она подсматривает, — отвечала Зана, продолжая поднимать и опускать плеть. — В этом доме мне подвластны все, даже безмозглые статуи!
Ее волосы растрепались, в глазах зажглись странные зловещие огоньки, и Конан никак не мог поверить, что только что эта женщина вызывала в нем бурю страстных чувств и казалась воистину прекрасной. Он вскочил с постели и перехватил руку донны дель Донго.
— Перестань, ей больно!
Он сам поразился своим словам, но тут же нашел им объяснение: зрачки девушки, которую он поначалу принял за бездушный кусок металла, расширились, глаза увлажнились. Казалось из них вот-вот хлынут слезы.
— Она не чувствует боли, хоть и живая, — недовольно сказала Зана, — и отпусти мою руку, варвар!
Конан приблизился к каменной полке и заметил едва видные багровые полосы на спине девушки, которые стремительно светлели и исчезали. Ее прекрасные, широко распахнутые глаза, казалось, молили о пощаде.
— Ей больно! — решительно повторил киммериец.
— Так ты мне не веришь? — насмешливо воскликнула хозяйка виллы. — Смотри!
Она взяла со столика длинную костяную булавку и вонзила ее в плечо девушки. Острие вошло в тело на пядь, но ни один мускул не дрогнул на лице рабыни, только зрачки стали еще больше. Зана извлекла булавку — ни капли крови не выступило из ранки, которая быстро затянулась, не оставив на бархатистой коже ни малейшего следа.
— Ее можно бить, колоть, поджаривать на медленном огне — она не будет кричать и молить о пощаде, — довольно произнесла Зана. — Она способна часами изображать статую, глотать иголки и жидкий огонь, ходить по стеклу и горящим углям, а также пролезать в такие узкие отверстия, куда не протиснется и ребенок. Достойный экспонат моей коллекции уродов!
— Уродов?! — сердито перебил Конан. — Даже не обладай она столь удивительными способностями, любой ценитель женской красоты даст за нее немалые деньги.
— Ах вот как! — глаза Залы яростно сверкнули. — С каких это пор северянам стали нравиться чернокожие замарашки? Уж не собирается ли доблестный Бастан выкупить рабыню? Впрочем, ты прав, эта девчонка может украсить любой самый изысканный интерьер. В качестве светильника или вешалки для шляп. Правда, глаза ее выдают, надо с ними что-то делать. Может быть, вставить стеклянные?
Несчастная рабыня вздрогнула так, что затрепетало пламя лампад, а ее мучительница весело расхохоталась.
— Это шутка, деточка, всего лишь шутка! Сейчас ступай прочь. Ты плохо справилась с моим поручением. Отправляйся к Стино, скажи ему… Ну, ты сама знаешь что.
Девушка покорно спрыгнула с каменной полки, оставив на ней светильники, и удалилась, высоко подняв худенькие плечи.
— Беда с этим народом, — проворчала Зана, — ничего, кроме плетки, не понимают. Кстати, милый мой бритунец, тебе пора принимать лекарство.
Она кивнула на большие песочные часы, стоявшие на столике возле кровати, и хлопнула в ладоши. Сейчас же появился Родагр со своей склянкой и протянул ее Конану.
Киммериец медлил. Почему он должен слепо доверять этой женщине? Откуда ему известно, что радужная жидкость — противоядие, а не приворотное зелье, на которое очень похоже своим действием? Впрочем, у него нет выхода, надо попробовать пить лекарство некоторое время и посмотреть, станут ли возвращаться приступы смертельного холода. Против же любовных напитков Конан особо не возражал: многие аквилонские дамы испробовали на нем всевозможные смеси, добиваясь в лучшем случае кратковременной вспышки страсти. Ни корни путомола, ни сушеные жабры акулы, ни толченые коготки кролика, убитого горбуном в полнолуние на кладбище стрелой с серебряным наконечником, ни даже кровь регул, подмешенная в вино, не помогли приворожить сердце короля ни одной из соискательниц. Что ж, он не прочь потешиться с привлекательной хозяйкой виллы дель Донго, а если ее питье окажется всего лишь средством, разогревающим кровь, он в ближайшее время покинет Кордаву и отправится в земли пиктов на поиски заброшенного капища.
Конан одним глотком выпил радужную жидкость. Мир изменился, наполнившись тишиной и покоем, все заботы отступили куда-то в даль, и странным уже казалось, что он всерьез собирался куда-то плыть, кого-то искать, за что-то бороться… О Митра, каким глупцом он был до сих пор! К чему эта вечная погоня за удачей, славой, богатством, властью? Его, словно ничтожную щепку, долго носило по бурному морю жизни, но вот утлое суденышко с названием «Конан» достигло вожделенной тихой гавани. Там, за прибрежными рифами, осталось бушующее необъятное море, полное смертельных опасностей, страданий и разочарований. Так неужели он упустит возможность бросить якорь, сойти на берег и навсегда поселиться на тихом берегу в крытой пальмовыми листьями хижине, возле подножия поросшей чудесным лесом горы? Наслаждаться тишиной, покоем и любовью!