Источник судеб

Мысль варвара лихорадочно работала, пытаясь расставить все по местам. Ему доводилось попадать в самые удивительные передряги, однажды некое существо мгновенно перенесло Конана с берега континента My в Стигию, одновременно отбросив в прошлое, к началу его приключения. Выходит, время подвластно магии… Что ж, фаллиец обыграл его и на этот раз, добившись своего.

— Значит, сейчас существуют два Конана? — спросил киммериец, усаживаясь на подстилке. — И какой же из них настоящий?

— Оставим этот вопрос философам, — весело рассмеялся Да Дерг. — Не держи на меня зла: если бы я заранее все рассказал, ты мог бы отказаться, ибо человеческому разумению противны подобные опыты со временем. Как бы то ни было, день Раскаявшегося Элкмара должен войти в историю. Может быть, впервые на Земле существуют два совершенно одинаковых человека. Правда, один из них — король, который сейчас просыпается в своей опочивальне, предвкушая радости охоты, а второй — бесприютный воин, наемник, которому предстоят немалые трудности…

— Что же должен сделать этот… второй? О чем ты еще умолчал, хитрый потомок пиктов?

— Я сказал правду: ты должен успеть добраться до капища, предотвратить нападение ваниров, что позволит Дивиатриксу завершить обряд Посвящения, а Арэлю обрести Подлинное Имя. Затем ты отнимешь у друидов юношу, отвезешь на остров Фалль, где он вступит на Камень Делений и станет Амруном детей Богини Банну. А ты навсегда избавишься от холода сихаскхуа.

— И вернусь в свое время?

— Да. Если успеешь совершить все до кануна Аскольда Мечника, когда я перенес тебя в прошлое.

— А если нет?

Брегон помолчал.

— Не знаю, — произнес он задумчиво, — клянусь Мах Банну, не знаю! Может быть, ты исчезнешь, а может — исчезнет наш мир.

На палубе раздавались команды, топот ног, скрип поднимаемой мачты.

— Куда мы направляемся? — спросил киммериец.

— В Кордаву.

— Но это не ближний путь до Пустоши Пиктов! Мы могли бы доплыть до Галпарана, а оттуда посуху добраться до Велитриума.

— Джаббал Саг, — с расстановкой произнес брегон. — Помнишь?

И Конан вспомнил…

Под мерный плеск весел ладья выходила на стремнину.

Я на трибуне сижу не ради коней знаменитых,

Тот в этот день победит, лишь кого ты избрала.

Чтобы тебя лицезреть и молчать в восхищенье

Я посещаю бега, а не ради корысти.

Ты распростерла крыла и глядишь на арену,

Оба мы то, что хотим, для себя наблюдаем.

Счастлив возница, тобой предпочтенный, кто бы он ни был!

Ты, о Ваката, даруешь победу достойным.

Мне бы удачу такую!.. Упряжку погнав из ограды,

Я бы промчался по кругу не ради призов и медалей.

Спины бичом бы хлестал, тугие натягивал вожжи,

Меты касаясь, не думая вовсе о жизни…

Но, лишь тебя увидав, бег замедлил тотчас же,

Из ослабевшей руки мигом упали б поводья…

Торфир Младший. Элегия

Корабль приближался к берегу, бороздя сапфировые воды с белыми барашками волн. Красный парус с желтым изображением солнца едва округлялся, и матросы уже спешили к шкотам, чтобы спустить его в виду берега. Судно приближалось к гавани Кордавы.

Двое загорелых мужчин, облокотясь на резные перила борта в передней части крутобокой катафракты, приспособленной для перевозки больших грузов, молча смотрели на встающие из-за моря разноцветные квадраты города. Рядом толпились другие пассажиры. Утомленные долгим путешествием, они мечтали об отдыхе, о портовых тавернах, вине и веселых девках.

Город, взбегавший по склонам от самой линии прибоя, тонул своими узкими улицами и домами из красного и желтого кирпича в густой зелени садов, сверкая на солнце бронзовыми барельефами на арках дворцов, сияя колоннами и сложенными из белоснежных камней стенами храмов, медными крышами казарм, под которыми поблескивали прибитые на красных и желтых пилястрах трофейные щиты, пестрел вывесками гостиниц и лавок, и даже отсюда выглядел оживленным огромным муравейником.

— Не правда ли, почтенный Паш-мурта, даже великолепие городов Востока не сравнится с величием Кордавы, куда мечтает попасть каждый? — торжественно спросил своего спутника стройный мужчина в зингарском камзоле, расшитом золотом, с маленькими пустотелыми шариками вокруг воротника, позванивающими, словно серебряные колокольчики.

Его собеседник в длинной восточной одежде с черными полосами, поверх которой надета была безрукавка, украшенная сверкающими изумрудами, в тюрбане из радужной ткани педанта, заколотом алой брошью, вежливо улыбнулся и ответил:

— Я согласен с тобой, уважаемый господин Сантидио, в том, что многих влечет к себе этот центр цивилизации, и всякий путешественник, хоть раз всходивший на борт корабля, стремится побывать в столице Зингары. Город этот красив, не спорю, но на мой вкус ему не хватает изящества и стройности, присущих, скажем Аграпуру или Хоарезму. Бывал ли ты в тамошних местах? Если да, то должен помнить ажурные силуэты башен, прелесть висячих садов и бесподобные орнаменты, украшающие наши храмы…

Зингарец усмехнулся в усы, поглаживая маленькую клиновидную бородку. Его спутник говорил цветасто, как поэт, между тем он беседовал с работорговцем с Барахских островов, издавна бывших прибежищем пиратов. Впрочем, Паш-мурта был всего лишь богатым посредником, доставлявшим на рынок Кордавы «черный уголь» невольников, которых морские разбойники захватывали среди диких племен на побережье южнее Куша. Парламент Зингары несколько лет назад принял закон (и Сантидио в том деятельно участвовал), запрещающий корсарам приближаться к порту Кордавы на расстояние двух выстрелов из аркбаллисты. Правда, партия «фиолетовых» провалила полное запрещение работорговли, что было только на руку ушлым деловикам типа Паш-мурты. Пираты же не особо расстроились, зная, что в дни войны король Зингары отменит закон одним росчерком пера.

Нос катафракты коснулся песчаной отмели, образованной наносами песка из устья Черной реки, по обеим сторонам которой раскинулся город. Тогда с нижней палубы раздался крик гортатора, ударили о воду весла, выправляя судно в обозначенный ярко раскрашенными плавающими бочками фарватер, парус упал. Корабль заскользил по мертвой зыби зеленоватого моря, переходящего в глубине к темно-синему цвету. Стали уже попадаться лодки, с которых самые ретивые посланцы гостиниц выкрикивали их названия, призывая путешественников к отдыху и веселому времяпровождению в их заведениях.

Теперь пассажиры, вглядывающиеся в глубину моря, собрались возле правого борта. Мало кто упускал случай полюбоваться изумительной картиной затонувшего города: когда-то узкий полуостров, отходящий от берега, опустился на дно, и сквозь спокойную воду можно было видеть проплывающие среди водорослей развалины вилл, обломки колонн и статуи с белыми, облепленными ракушками лицами. На конце затонувшего мыса со стороны открытого моря высилась огромная пирамида, сложенная из неотесанных камней, на вершине которой стояла приземистая башня кордавского маяка.

— Скажи, — негромко проговорил Паш-мурта, глядевший на затонувший город, — правда ли, что эта насыпь устроена на месте подводного храма, откуда двадцать лет назад восстало древнее зло, чуть не погубившее город?

— Правда, — ответил Сантидио. — Тогда вождь восставшего народа Мордерми, чтобы свергнуть ненавистного короля Риманендо, прибег к помощи колдуна-некроманта, оживившего древнего властелина, чья гробница засыпана сейчас этими камнями.

— А правда ли, — спросил работорговец, — что на стороне восставших сражались свирепые воины, могучие, словно каменные утесы? Я слышал, что это были чернокожие из Амазонии или Атлая, которые жевали траву амокпта, чтобы стать неуязвимыми. С тех пор в Зингаре и пошла мода на черных рабов.