Стальное зеркало

— Вы запомните, что не можете мне указывать! Я вам объясню! Наглядно!

Пока непонятно, охлаждает ли его отсутствие ответа — или, наоборот, только распаляет. Пропустим еще один ход.

— Я всем напомню, где чье место! И вам в первую очередь!

— Ваше Величество, если я имел несчастье причинить вам хотя бы минутное неудобство, я прошу прощения.

— Вы думаете, что вам дозволено испытывать мое терпение? Что вы можете себе это позволить? Что мне нечего вам ответить? Я — правящий монарх Аурелии, ясно вам? И никому, слышите вы, никому не позволено мне дерзить! — Человек напротив делает шаг вперед, еще один, нет, не наступает, просто начинает ходить по кабинету. Хруст. И крик, крик… если опустить веки, кажется, что по полу, по мебели стелется мыльная пена, плотная, яркая, пузыри лопаются, когда на них наступают… Здесь умеют варить хорошее мыло, но зачем же им кормят правящих монархов? — Я научу вас тому, что вам до сих пор забывали преподать!..

Господи Боже мой, как они мне все надоели. Если бы этот хотя бы ярился от противостояния, нет же, от слабости. Охотник на селезней. Я, кажется, понимаю, почему герцог Ангулемский не может с ним ужиться. Очень терпеливый человек. На его месте я бы уже хлопнул дверью второй раз.

— Ваше Величество, вы, кажется, забываете, кого я здесь представляю.

— Не вздумайте, не вздумайте прятаться под отцовскую мантию, вы!.. Я не о Его Святейшестве говорю, и вы, молодой человек, это прекрасно понимаете! Это вы дерзите каждым словом и каждым жестом, а не ваш отец! Не знаю, чем он думал, когда вас посылал…

Он думал, что отправляет меня к нормальному двору, а не в дешевый сумасшедший дом.

«Орк с ним, — говорит Гай. — Это нужно гасить сейчас.»

— Ваше Величество, если вам неугодно мое поведение, извольте объясняться и сводить счеты со мной, а не с женщиной под моей защитой и не с вашими подданными, которые не могут вам ответить, потому что имели несчастье присягнуть вам.

— Вы… еще… не поняли? — встает на дыбы Его бешеное Величество. — Вы ничего, ничего не можете от меня требовать! Вы не можете указывать мне, как мне обращаться с моими, слышите, с моими подданными! Вы не можете говорить от их лица! И от женщины вы вчера отказались!

— Вы совершили ошибку, Ваше Величество, не приняв мой отказ там и тогда, на месте. Так что я могу от вас требовать подобающего обращения с моей невестой!

— Что?! Вы мне еще и врете в лицо?! Вы? Ромский… посланник?

— Вы объявили о разрыве помолвки, Ваше Величество? Нет? В таком случае госпожа Лезиньян-Корбье по-прежнему является моей невестой. И да. Я ромский посланник.

Я не с этого собирался начинать свою карьеру…

«Я тоже, — отзывается Гай. — Сулла меня не спрашивал.»

Это смешно. Интересно, что подумает Его Величество?

— Ваша бывшая невеста отправится в монастырь! Законы о прелюбодеянии никто не отменял… — король упирает руки в бедра, смотрит, словно ребенок, отнявший у младшего мелкую игрушку — птичье яйцо или глиняный шарик.

— Ваше Величество, я знаю ваши законы. Причиной рассмотрения такого дела может быть только жалоба пострадавшей стороны.

За спиной открывается и почти сразу же закрывается дверь. Это кто же так вольно ходит в королевских покоях?

— Вы… законовед! Вы просто…

Кабинет сужается до тесного туннеля. По краям — тьма. Прямо — раскаленное белое пятно с черным пульсирующим провалом в нижней трети. Сейчас он назовет меня сопляком или чем-то в этом роде, и я его убью.

«Нет!»

Да.

Извини, Гай.

Он нарушил мое слово.

Движение слева. Шорох. Не стража, странно, кстати, что стража до сих пор не вмешалась — женщина: легкие частые шаги.

Наверное, кто-то, кто не потерял разум с перепугу, позвал на помощь королеву, одну или вторую.

Брызги воды сначала взлетают вверх, и только потом проливаются дождем. Черепки подлетают ниже: самый ретивый скользит по щеке. Вода холодна и очень уместна. Дама выше королевы Маргариты на голову, а волосы у нее темнее. Анна-Мария де ла Валле, супруга коннетабля и графин… ныне покойный. Незнакомые цветы — лиловые, синие, сиреневые, розовые колокольчики — лежат на полу, прочертив собой границу между королем Аурелии и посланником Ромы.

А очень сердитая, очень гордая собой дама стоит, упершись кулаками в пояс, и при виде ее король опускает руки, пятится спиной вперед к своему креслу, падает в него.

И молчит. Молчит. Молчит.

У графини де ла Валле хватка очень хорошей наездницы. Возможно, удержит за поводья понесшую лошадь. Обычно кавалеры водят дам под руку. Здесь случай обратный. Неважно, это все неважно, эта дама послана сюда промыслом Господним, не иначе.

А за дверьми королевского кабинета — пандемониум. Человек двадцать. Господа придворные. Обер-шталмейстер, обер-камергер, гофмейстер, церемониймейстер и прочие значительные лица. Бледные, красные, синеватые, зеленоватые значительные лица — целая радуга, ни одного здорового оттенка. Среди них Мигель и Герарди. И они тут. Эти из породы зеленоватых. Сами виноваты, что явились и слушали это все — а ведь у них был приказ. Герцог Ангулемский — из породы красных.

И только госпожа графиня имеет нормальный человеческий и весьма приятный вид.

Хоть кто-то.

Мужчины — как дети. Сначала малые, потом проказливые, потом опять малые. Все поголовно. И только попробуй на время отвлечься, выпустить помочи, понадеяться, что они уж как-нибудь сами — жди беды.

Анне-Марии казалось, что Жан взялся за ум. Еще ей казалось, что она неплохо представляет, что у единственного сына на оном уме. Оказалось, ничего подобного. Но это еще вчера вечером оказалось, когда любимое чадо сообщило, что пора готовиться к свадьбе. С благословения ромейского посла. Слушая его рассказ, она то смеялась, то грозилась взяться, как встарь, за розги. Совсем от рук отбились, что он, что его Карлотта ненаглядная, что гость из Ромы. Один напрашивается на убийство, другой его на брак благословляет, еще спасибо, что не обвенчал самолично, как нам повезло, что он уже не кардинал.

Когда с утра в дом явилась несколько смущенная лейб-гвардия в составе пяти человек, Анна-Мария подумала, что, напротив, не повезло. Уже за один раз решили бы все, и довольно.

Что дражайший супруг, что любимый сын — оболтусы, молодой и великовозрастный, — королевского гнева не убоялись. Не привыкать. Хихикающие вслух арестанты отправились в свои покои под честное слово, Анна-Мария велела гвардейцев накормить завтраком и двинулась во дворец. Вразумлять Его Величество. Напугает еще нашу дорогую невесту, она-то его почти и не знает. А если невеста еще и за Жана испугается, то королевское тело никакая лейб-гвардия не охранит… и что прикажете делать тогда?

Его Величество, конечно, сам виноват, ну почему нельзя было сразу сделать, как она посоветовала — но он все-таки король. И относиться к нему следует с уважением. Карлотте, во всяком случае.

Так что следует поторопиться. Местопребывание же Его Величества во дворце будет обнаружить легко — по цвету лиц придворных и дворцовой обслуги, дрожанию стекол, битым предметам и прочим верным приметам.

Тоже мне, все не наиграется, а ведь за тридцать ему.

Искать короля, впрочем, не пришлось, в первом же коридоре не повезло еще раз: Клод. Собственной персоной — и не просто так, а к ней. Что-то странно выглядит — у него и обычно-то румянец яркий, а сейчас на щеках просто пятна, словно у крестьянской девицы, не умеющей обращаться с румянами.

— Счастлив вас видеть, мадам, вы чрезвычайно кстати.

— Почему это на вас лица нет, герцог?

— Потому что, — топорщит перья Клод, — там у короля господин посол Корво. Короля отсюда слышно.

И правда, слышно. Стекла дрожат. Королевский вопль, пауза, опять королевский вопль. Посол? Зачем?

— С чего это вдруг он? — Валуа-Ангулем тащит ее по коридору, словно шлюпку на буксире, едва не бежит. — Король-то как всегда…

— Вы знаете, что это не всерьез, ваш супруг знает, что это не всерьез, даже я знаю, что это не всерьез. А вот послу никто ничего объяснить не додумался. И он, представьте себе, помчался защищать ваше семейство от королевского гнева.