Стальное зеркало

— О Господи… Король его…

— Вы неправильно оцениваете ситуацию. Если все пойдет, как шло, я рискую унаследовать трон несколько раньше, чем рассчитывал. Надеюсь, вы не будете спрашивать меня, почему я не стал вмешиваться в эту ссору?

Да уж, одно появление Клода в поле зрения Его Величества с гарантией превратит скандал в побоище — и охрана вмешается…

— Вы искали меня?

— Вас, Ее Величество Маргариту, Ее пока не совсем Величество Жанну…

— А, понятно… Но зачем?

— Видите ли, мадам, я этому… все-таки присягал и жизнь его, к величайшему моему сожалению, обязан беречь. А еще я совсем не хочу казнить его убийцу. Учитывая, — клекочет Клод, — мой собственный опыт в этой области.

Кажется, дело плохо: «Что?! Вы мне еще и врете в лицо?!» — доносится из-за дверей, которые, вот какая радость, никто не охраняет. Оба гвардейца стоят, изумленно вытаращившись на двери, каждый на свою половинку. Дураки, дятлы, полная зала дятлов, два десятка, что ж такое, все приходится делать самой, да это ж так просто…

Анна-Мария вырывает у Клода руку, проходит между гвардейцами.

— Вы… законовед! Вы просто… — таращит глаза Людовик.

Давным-давно отец, большой любитель псовой охоты, научил Анну-Марию, что лучший способ утихомирить двух сцепившихся кобелей — облить водой.

После чего одного кобеля обязательно следует увести. Ну не Его Величество же уволакивать из его собственных апартаментов?

Посла, что удивительно, за шкирку тащить не нужно. Воду с лица стряхнул, осколок вазы из волос выдернул, и идет себе, и даже что-то вроде поклона изобразить умудрился. Только лицо неподвижное совсем, мраморным было бы, да только кровь из мелкой царапины на скуле проступила, это вряд ли Его Величество, наверное, просто другим осколком задело.

К превеликому сожалению, дятлы из залы не разлетелись. Напротив, их стало больше. К двум ромейским добавились еще трое или четверо, и все при оружии, совсем сдурели, ну а своих и так была целая стая. Посему посла мы отсюда уведем — коридоров пустых сейчас во дворце много, — вежливо, под ручку, главное — не выпускать. И — в ближайшее прохладное затененное место. Наверное, все дело в жаре, которая четвертый день стоит в городе…

А мальчик-то совсем белый. Ему бы умыться сейчас, да залпом выхлебать кубок чего покрепче.

— Госпожа графиня, я вам бесконечно признателен, — говорит мальчик. Тихо и очень отчетливо. По-аурелиански. — Как я понимаю, это не первый раз?

— Нет. Это иногда бывает, — Анна-Мария не знает, кого ей больше жаль, то ли Людовика, с которым такое случается, то ли чужака, впервые наступившего на наши коронованные грабли.

Его Величеству потом делается намного приятнее жить. Стыдно, не без того, но на душе легчает. Сбросил весь груз тревог, да, куда попало и по ничтожному поводу — но, в конце концов, на то он и монарх, а мы подданные, — и счастлив. До следующего раза. Ничего дурного обычно не случается.

А этот… этот не из тех, кто поскандалил до небес — и рад.

Да и не скандалил он… кажется. Дева Мария благодатная, а Клод прав. Ведь чудом до убийства не дошло. Он же нашего Людовика не знает как следует, а дело имел с его тезкой покойным. А тот под конец жизни — да вот так и кричал, и криком дело не заканчивалось.

Король — нынешний король — к вечеру всех бы сам выпустил, перед Пьером извинился бы — вина какого-нибудь особенного подарил из своих погребов, а погреба у него знатные, и для Карлотты бы что-нибудь нашел, а тут… Мальчик же не знает. Он думал, все всерьез: и монастырь, и тюрьма… или Людовик раскричался, что, мол, всех на плаху?

Это вот он за моего болвана. После вчерашнего. Всерьез.

— Это я не знаю, как вас благодарить…

— Да никак, видимо. Как я понимаю, я испортил Его Величеству возможность отвести душу. И едва не навредил вашей семье.

— Госпо… Молодой человек! — изумленно встряхивает головой Анна-Мария. — Из всех моих детей выжил только один Жан. А после его вчерашней выходки вы имели полное право вернуть мне его голову… отдельно. Уже за одно то, что вы этого не сделали, я вам буду признательна до гроба. И ведь сегодня вы не знали, что на Его Величество иногда находит.

— Не знал, госпожа графиня. Что, в моем положении, согласитесь, совершенно непростительно.

— Вы, конечно, сын первосвященника, но все-таки не Господа.

Посол сначала улыбнулся, потом — словно что-то толкнуло его изнутри — дернул головой и рассмеялся.

— Нет, к величайшему моему счастью, нет.

— А человек не всеведущ, — назидательно говорит Анна-Мария, потом кладет мальчику руку на плечо. — Ваша свита пытается незаметно подсматривать… дадим им повод поверить в свои силы?

Выглядывают из-за угла. Поочередно. И что, по их мнению, я могу делать с их герцогом наедине в темном простенке? Целоваться?

— Я вижу, спасибо. Если позволите, дадим. Я был несколько резок с ними этим утром.

— Сегодня у всех было неудачное утро. Сначала эта гвардия явилась голодная, прямо к завтраку. Потом на меня Клод налетел… Перья дыбом, спасите-помогите, я не хочу его казнить!.. — графиня изображает герцога Ангулемского в растрепанных пе… чувствах.

— Это он обо мне? — удивился посол.

— О вас. Он же следующий в линии, пока у Его Величества детей нет. А ничего, кроме смертной казни, законы за цареубийство не предусматривают… А он сам — ну знаете же. В его случае никто даже не предлагал, не привлекать же Господа Бога как соучастника.

Кажется, спаситель потихоньку приходит в себя. По крайней мере, естественный цвет лица к нему возвращается, хоть и не сразу. Румянца у него нет вообще, это Анна-Мария еще на приеме заметила, но хоть уже скулы — не как белый мрамор на свежем изломе, и губы видны. И рассмеялся. Хорошо. На кого же он похож… вот похож донельзя, на кого-то знакомого, не очень близко, но я же видела их рядом, и тогда еще подумала, что хоть по чертам лица — ничего общего, но вот двойняшки тоже родятся не очень похожими, а все равно — одна кровь, одна плоть. Вспомнить бы. Потому что это, определенно, была особа женского пола. Молодая.

— Сегодня, я думаю, все уже закончилось. А завтра вас ждут серьезные испытания — Его Величество будет извиняться.

— Он имеет такую привычку? — приподнимает брови посол.

— Да. И вы, думаю, понимаете, что злопамятность не украшает, — чуть строже, чем раньше говорит Анна-Мария. На всякий случай.

— И бросает тень на будущее.

— Именно. А невесту я вам подыщу лично… если вы позволите, конечно.

Посол смотрит на нее очень внимательно — и даже как-то жадно.

— Я полностью доверяюсь вашему выбору.

— Вот и замечательно, вот и славно, — графиня убирает руку. — Пожалуй, нам пора возвращаться. Ваша свита в нетерпении. Они, кажется, собирались брать приступом королевский кабинет… не будем испытывать их терпение дважды.

— Я счастлив вашим обществом и с удовольствием повинуюсь вашим желаниям.

И у Анны-Марии возникает странное ощущение, что молодой человек говорит чистую правду. И только правду.

«Не знаю, — думает она, — что представляет из себя его отец… но вот мать у него совершенно точно разумная и мудрая женщина!»

Джанпаоло Бальони ушел не сразу. Он как примчался в малую королевскую приемную с приятелями и при оружии, так потом при де Корелле с Герарди и задержался. А примчался, между прочим, потому, что испугался за посольство. Ему уже успели здешние его дружки объяснить про королевские странности, он представил себе, что будет, если Его Величество что-то такое эдакое ляпнет ничего не подозревающему Корво — собственно, в этом смысле между Корво, Орсини, Колонна, самими Бальони и вообще любым семейством из числа друзей, союзников или кровников разницы нет никакой: сначала убьют, потом вспомнят, кого — и кинулся поднимать всех, кого мог найти.

Ну а потом, когда все улеглось, а Его Светлость отправился досыпать, Мигель молодого перуджийца еще и допросил, вытащив из него все рассказы его приятелей почти дословно. Ну ведь было же велено — докладывать о любой мелочи, обо всех слухах и сплетнях… но нет, пока гром не грянет, не поймут.