Страница 39 из 50
— Ну, и кто же этот “один”?
— Хилик, — прошептал Боаз. — Хилик Кофман. Я видел, как он возит землю. Много земли. Точно тебе говорю.
— Так, Боаз, — решительно сказал Ами. — Сейчас уже второй час ночи. Если ты не возражаешь, я бы поехал домой, спать…
— Ясное дело… — Сироткин с видимым сожалением выпрямился, отпуская Ами на волю. — Ты только поторопись, ладно? Для нее каждый день важен.
“Для нее — это для собаки, — понял Ами. — Господи, как я, оказывается, устал от этих Сироткиных… Наверное, у меня даже ноги подкашиваются. Теперь я уже могу так сказать: ноги подкашиваются. Ноги…”
Он медленно катился вдоль пустого тротуара. Фонари светились через два на третий. И то спасибо: кому тут светить? Ему? Он и так знает улицы Матарота наизусть, каждый квадратный дюйм. Где-то метров через двадцать должна быть яма. Ами объехал опасное место. Наизусть. Мог бы обходиться вообще без света, без глаз. Как раньше обходился без ног.
А что, разве плохо ему было? И вообще, что такое “хорошо”? Хорошо — это то, к чему привык. А он привык здесь ко всему: к коляске, к Матароту, к людям вокруг. Ему здесь уютно, у него здесь дом. И жалобы по поводу инвалидности — не более чем часть этого уюта. Его уважают: экое горе на парня свалилось, а он, смотрите, ничего! Живет и в ус не дует. Учится, пиво пьет, жизни радуется не меньше других, а может, даже и больше. Точно больше, потому что в мелочах-то самая радость и водится. В лужице радость, не в море. А на бегу поди разгляди ее, лужицу.
Будь у него ноги, разве оказался бы он здесь, в Матароте? Дудки! Черт его знает, где бы он тогда оказался. В Боливии, в Рио, в Непале, в Гоа, в Коста-Рике… В дикой скачке по касательной, подгоняемый ненасытными глазами, по невиданным горам, умопомрачительным ущельям и таинственным равнинам, когда постоянно хочется, требуется еще и еще, и еще… почему? — да потому, что увиденное не насыщает, при всей своей умопомрачительности, пролетает мимо, в крутящуюся вакуумную воронку засасывающей пустоты — фьють, и нету… а, значит — подавай-ка поскорее что-нибудь новенькое, да покруче, а иначе какого хрена мы вообще забрались сюда, братишка, зачем?
Вот именно: зачем?
Выйти сейчас перед всеми, вернее, встать и выйти: вот он, я, смотрите, почти такой же, как и был, только с ногами. То есть, совсем другой от задницы вниз, но от задницы вверх-то я тот же самый, в точности. Ами Бергер, помните такого? Ами, на коляске…
Вспомнят ли?
Нет, не вспомнят. А хуже всего — ты и сам-то себя не вспомнишь, как не помнишь сейчас давнего бостонского мальчика, школьника из причесанного американского пригорода, болельщика “Патриотс”, “Селтикс” и “Ред Сокс”.
— Эй, Ами Бергер, помнишь Ами Бергера?
— Кого, кого?..
— То-то же…
А ведь есть еще и она. Та, что кажется тебе сейчас главнее всего прочего. Как посмотрит она на нового Ами? Как новый Ами посмотрит на нее? Есть дворцы, которые строятся по песчинке, по камешку, по кирпичику. Трудно строятся, зато легко падают. Устоит ли ваш? Это ведь тебе не окно перестеклить…
Калитка оказалась аккуратно притворенной и даже закрытой на щеколду. Значит, кто-то навещал: сам он всегда оставлял ее распахнутой настежь. Гадая, кто бы это мог быть, Ами проехал по дорожке и остановился у входа. В гостиной горел свет. День отказывался кончаться. А может быть, это Эстер? Ами толкнул дверь и мысленно чертыхнулся. Навстречу ему с дивана уже поднимался профессор Серебряков. Вид у него был одновременно и смущенный, и решительный.
— Ами, дорогой, извините за вторжение… — он развел руками. — Как видите, я позволил себе…
По правилам этикета здесь следовало бы ответить, что, мол, не беда, дорогой профессор, ничего страшного, всегда рад… Но Ами предпочел промолчать. Он и в самом деле смертельно устал.
— У меня к вам важное дело, — неловко произнес Серебряков.
Ами Бергер пожал плечами.
— Я надеюсь, Альександер, что оно действительно важное. Даже очень-очень важное. Потому что, если речь идет о чем-то, что можно прояснить завтра, то я предпочел бы…
— Дело жизни и смерти. Клянусь вам.
— Что ж… говорите. И пожалуйста, сядьте. Что вы вскочили?
Серебряков помотал головой.
— Нет-нет. Я уже насиделся. И вообще, не хочу вас задерживать… — потирая руки, он нервной побежкой проследовал от дивана к лестнице и обратно. — Я ужасно благодарен вам за помощь, которую вы мне оказываете с переводами. Прямо не знаю, что бы я без вас делал.
— Для меня это работа, — сухо ответил Ами. — Работа, за которую вы мне платите.
— Что? — рассеянно переспросил профессор. — Ах, да… но дело не в этом. Сейчас речь идет о помощи иного рода. Впрочем, если понадобится, то и она может быть оплачена. Только назовите цену.
— Да о чем вы?
Серебряков проскочил мимо дивана, вернулся, сел, наклонился в Амину сторону, словно намереваясь что-то сказать, и снова вскочил. Его начала бить заметная дрожь.
— За нами охотятся, Ами! — вдруг выкрикнул он срывающимся голосом. — Охотятся! Я чувствую себя дичью на прицеле. Вы когда-нибудь чувствовали себя дичью на прицеле?
— Неоднократно, когда был в армии, — сказал Ами. — Но вы-то не в армии. Кто может охотиться на вас? Или вы имеете в виду ракеты?
— Какие ракеты… — простонал Серебряков. — При чем тут ракеты? Вы видели трех горилл, которых сегодня убило миной? Тех, что расспрашивали обо мне у Давида?
— Видел. Не повезло людям.
— Не повезло? — профессор издал нервный смешок. — Зато повезло мне. И Леночке тоже. Потому что иначе в морге лежали бы сейчас мы, а не они. Это были килеры, Ами. Они приехали убивать нас с Леночкой. Мафия! Как они нас нашли, ума не приложу…
Он сел-таки на диван и принялся раскачиваться из стороны в сторону, словно творя молитву.
— Убивать вас и госпожу Элену? — удивленно переспросил Ами. — Но за что?
Серебряков коротко махнул рукой.
— Длинная история, Ами. Не хочу рассказывать. Да и вам лишние детали ни к чему. Не хватало только, чтобы они начали гоняться еще и за вами… Нет-нет. Я всего лишь хочу попросить вас о помощи.
— О помощи? Меня? Боюсь, что сейчас я плохой телохранитель. Но, если вы хотите, я могу поспрашивать…
— Я не имею в виду охрану, — нетерпеливо перебил его Серебряков. — Против мафии охрана не поможет. Мы должны бежать, исчезнуть. Пропасть без следа.
Ами пожал плечами.
— Допустим. Но чем тут могу помочь я? Вызвать такси? Попросить Сироткина, чтобы подбросил вас до аэропорта?
— В том-то и дело, что аэропорт не годится, Ами! — с отчаянием воскликнул профессор. — И пароход тоже. Стоит лишь купить билет или показать чиновнику паспорт — и все! Это уже след! А там, где след, там и охотник… Нет-нет, нужно что-то совершенно неконвенциональное.
— Например?
— Например, туннель… — Серебряков округлил глаза. — Туннель прямиком в Полосу. Туда даже мафия не сунется.
Ами Бергер открыл рот от изумления. Снова туннель. Да что, они тут все помешались на этих туннелях? Бред какой-то…
— Вы хотите сказать…
Профессор мелко-мелко закивал головой.
— Да-да… Мы с Леночкой начали рыть туннель. Давно, еще до этого случая. Прямо как чувствовали. Уже на целых пять метров углубились. Неплохо, правда? Но теперь нужно заняться этим на полном серьезе. Теперь нужно быстрее, профессиональнее. Потому что времени у нас мало, сами понимаете. Пока они там в Мюнхене поймут, что случилось, пока организуют новых исполнителей… Сколько это займет — месяц? Два?
Ами перевел дух.
— Так, — сказал он. — Теперь понятно. Сделаем так, Альександер. Прежде всего, успокойтесь. Я постараюсь вам помочь.
— Слава Богу! Вы не представляете…
— Поверьте мне, представляю, — оборвал его Ами, вспомнив сумасшедшие глаза Сироткина. — Причем в деталях. Итак, прежде всего успокойтесь. Затем идите домой и успокойте госпожу Элену. А я тем временем попробую успокоиться сам. Туннель — дело возможное, но непростое. Заниматься им следует на свежую голову. А если я сейчас не лягу спать, то свежей головы у меня не будет еще долго.