Страница 7 из 18
Отец встретил наследника резким вопросом:
– Когда мы едем в Данию?
– Я не могу ехать, па!.. – заикаясь от волнения, отвечал Александр. – Ты меня прости, па!.. Но я чувствую, что решительно не люблю принцессу Дагмару… И поэтому не хочу на ней жениться…
Лицо императора пошло пятнами:
– Ты что, хочешь, чтобы я так и пегедал всё это в Данию?
– Нет, я этого не хочу, – потупился цесаревич. Он вспомнил Машу и её письмо с согласием выйти за него замуж, набычился и упрямо проговорил: – Я решил отказаться от престола, потому что чувствую себя неспособным…
Государь побледнел и, картавя сильнее обычного, начал отрывисто бросать слова:
– Ты что думаешь… я по своей охоте на этом месте?.. Газве наследник должен так смотгеть на своё пгизвание?.. Ты, я вижу, сам не знаешь, чего хочешь!.. Ты с ума сошёл!.. Одумайся же наконец!..
– Нет, – тихо сказал цесаревич. – Это моё решение.
Император отвернулся и, не оборачиваясь, перешёл на военный тон:
– Если так, то знай! Я сначала газговагивал с тобой как с дгугом. А тепегь я гешительно пгиказываю тебе ехать в Данию. И ты поедешь! А княжну Мещегскую, – тут в его голосе появились знакомые ядовитые нотки, – я отошлю к тётке! Пусть сидит взапегти у стагухи Чегнышовой и не смеет появляться в свете!..
«Боже! Боже! – ужаснулся наследник. – Я, кажется, готов примириться со всем. Но никогда, никогда не утешусь, зная, что стал причиной немилости дорогой Маши! Что это за жизнь! Стоит ли жить после этого!»
– Па! – вырвалось у него. – Я готов на коленях молить тебя не выгонять княжну!..
– Убигайся вон! – зашёлся в крике император. – Я с тобой говогить не хочу и знать тебя не хочу!..
Цесаревич, волоча ноги, пошёл к двери, но его нагнал голос отца:
– Постой…
Это был уже совсем иной тон – виновато-мягкий и задушевный.
Цесаревич обернулся. Отец стоял к нему лицом. Из глаз его текли слёзы.
– Послушай меня, – кротко, почти нежно проговорил Александр II. – Я был сам совегшенно в том же положении, что и ты, пегед тем, как жениться. Я ведь тоже любил и тоже хотел отказаться от пгестола. Мой стгогий отец и твой дед даже собигался заточить меня в кгепость. Пготив своего желания поехал я в Дагмштадт и там обгёл своё счастье…
Наследник медленно обдумывал сказанное, переминаясь своим тяжёлым телом.
– Хорошо, папá, – наконец сказал он. – Я поеду в Данию…
4
А пока что Александр Александрович отправлялся в трёхнедельное путешествие по России.
Его сопровождали брат Владимир, преподаватель законоведения Победоносцев, профессор политической экономии Бабст и художник-маринист Боголюбов, внук Радищева. В свите состояли граф Перовский, адъютанты князь Барятинский и Козлов, перешедшие к нему от покойного брата, и камер-юнкер князь Мещерский. Государь стремился восполнить пробелы в образовании Александра Александровича, а заодно и отвлечь его от любовного чувства.
Интерес поездки заключался уже в том, что это было первое путешествие молодого цесаревича по России и первое его свидание с ней.
Такое же путешествие по России три года назад совершил в сопровождении Победоносцева цесаревич Николай. Правда, тогда маршрут был от Петербурга до Крыма; нынешний же предполагал знакомство с Волгой и её великими и малыми городами.
Будущий государь знакомился с Россией, и Россия знакомилась с ним.
Впрочем, будущий ли государь или просто великий князь, муж Марии Мещерской? Александр Александрович вспомнил своё последнее свидание с дусенькой, прощальные поцелуи и её слова:
– Я никогда не знала, что ваша любовь ко мне так сильна… А о своей любви к вам я не откроюсь никому…
В Китайском кабинете Петергофского дворца наследник перед отъездом меланхолически говорил Победоносцеву:
– Как я мечтаю найти пристань и дом свой! Как хочу обрести семью, покой, детей…
– Да, ваше высочество! – твёрдо отвечал Победоносцев, глядя сквозь очки своим немигающим взором. – Семья – основа государства, и потому первый человек в государстве обязан подавать нравственный пример всем гражданам.
Каждый вкладывал в свои слова особый смысл. Если цесаревич мечтал о фрейлине Мещерской, то Победоносцев позволил себе завуалированный намёк на императора. У Александра Николаевича роман сменялся романом, хотя главной фавориткой оставалась княжна Александра Сергеевна Долгорукая, которую за решительность и влияние на царя прозвали «La grande Mademoiselle»[22]. Впрочем, никто не предполагал, что её скоро сменит дальняя родственница Александры Сергеевны – семнадцатилетняя княжна Екатерина Долгорукая…
Но можно ли упрекнуть учителя, наставляющего своего царственного воспитанника в добродетелях! Владимир Александрович хотел было срезать профессора-правоведа, но вовремя прикусил язык. В Петербурге вовсю шушукались о любовных похождениях юного великого князя, и Победоносцев в своей иезуитской манере мог бы без промедления поставить его на место.
– Поймите, Константин Петрович, – с затаённой грустью сказал цесаревич, – я однолюб и, конечно, буду верен своей избраннице по гроб жизни…
– Знаю, ваше высочество. И всем сердцем радуюсь этому, – отвечал Победоносцев. – Так будьте же теперь таким однолюбом и в отношении к вашей великой невесте – России!..
Из Петергофа путешественники отправились поездом до Твери, некогда удельного княжества, соперничавшего с Москвой. Там наследника встречали губернатор князь Багратион и губернский предводитель дворянства князь Мещерский, дальний родственник Маши. Александр Александрович познакомился с героем войны 1812 года семидесятивосьмилетним литератором и поэтом Фёдором Глинкой и с ветераном-декабристом Матвеем Ивановичем Муравьёвым-Апостолом, восьмидесяти двух лет, которому некогда смертную казнь заменили бессрочной каторгой и который был прощён Александром II.
Наследник плохо знал писания Глинки и охотно передал нить разговора князю Мещерскому.
– Вашими «Письмами русского офицера»[23] зачитывалась вся Россия! – говорил камер-юнкер. – А что пишете вы теперь?
– Полноте! Что я могу нынче писать, – добродушно отвечал старик. – Сейчас я перешёл в разряд читателей…
Мещерский знал о едкой эпиграмме, которой наградил Глинку Пушкин, именовавший его «Кутейкиным в эполетах»[24]. «Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!» – вспомнилось князю. Но он знал и о том, что сам Глинка, боготворивший Пушкина, на это не сердился, прощая гению его колкости.
– Но вы ещё и прекрасный поэт, гордость России, – не унимался Мещерский.
– Бог с вами, – улыбнулся Глинка. – Я всего лишь деятель заштатных годов литературы…
– Заштатных? Ничего подобного! – возразил Мещерский и продекламировал:
22
«Всесильная барышня» (фр.).
23
«Письма русского офицера» – книга Ф. Н. Глинки (1786 – 1880), поэта, публициста и прозаика, впервые вышедшая в 1808 и значительно дополненная новыми материалами в издании 1815 – 1816. О содержании произведения даёт представление её полное название во втором издании: «Письма русского офицера о Польше, австр. владениях, Пруссии и Франции с подробным описанием похода россиян противу французов в 1805 и 1806 гг., а также Отеч. и заграничной войны с 1812 по 1815 год. С присовокуплением замечаний, мыслей и рассуждений во время поездки в некоторые отеч. губернии».
24
Речь идёт об эпиграмме А. С. Пушкина:
Четверостишие написано по поводу переложения псалмов Ф. Н. Глинкой.
Фита – буква, которой подписывал Глинка свои произведения в печати (с неё начиналось, по старой орфографии, имя автора: Фёдор).
Кутейкин – персонаж комедии Д. Фонвизина «Недоросль», семинарист, пересыпающий свою речь церковнославянскими выражениями, производящими комическое впечатление в бытовом общении.
…в эполетах… – Глинка был гвардейским полковником.
Ижица – последняя буква старого алфавита, которую Пушкин и его современники считали излишней.