Страница 22 из 67
Лю тяготился необходимостью таиться от Казгирея. Случалось, он и ночью просыпался и спрашивал сам себя: хорошо ли это, что он не говорит Казгирею о тайне своей и Сосруко, о том, что у них есть револьверы, о том, что они собирают порох и пули? Но сказать об этом Казгирею было так же трудно, как и не говорить. Все в старой комнате выглядело теперь по-другому. Кровать, на которой еще так недавно лежал ушибленный Лю, Жансох покрывал простым серым одеялом, теперь же она была застлана красивой леопардовой шкурой. На стене была развешена бурка, на бурке скрещены кинжалы... А книг! Лю никогда не видел столько книг. Были тут и тяжелые китапы, арабские книги, страницы которых покрыты вычурными письменами; но Лю больше нравились русские книги, в них встречались интереснейшие картинки. Казгирей обещал, как только Лю начнет бегло читать по-русски, подарить русскую книгу для чтения, в которой много стихов (Лю особенно нравилось, что стихи напечатаны длинными столбиками). Кабардинские книги-учебники отпечатывались латинскими буквами, но Лю знал от Астемира, что скоро и кабардинские книги будут печататься не латинскими буквами, а русскими. Об этом говорил и Казгирей.
— Да, Лю, скоро будет установлен русский алфавит. Ты должен хорошо овладеть русским языком, если хочешь быть настоящим просвещенным джигитом.
— А просвещенный джигит может скакать на коне и стрелять? — спрашивал Лю.
— Валлаги, может. Просвещенность всему помогает. Просвещенный джигит и на коне держится красивее, чем непросвещенный. Но теперь, Лю, близится время, когда в руках лучше держать книжку, чем кинжал. Это хорошенько запомни. Говори это и товарищам.
— Когда же так будет? — не терпелось Лю. — Когда построят агрогород?
— И агрогород поможет. Но главное зависит от нас, от нас с тобой. — И вдруг Казгирей Спросил: — А скажи мне, Лю, этот маленький Таша, Цыш, как вы его называете, он, оказывается, брат Ахья, сын балкарца Казмая?
— Да, Цыш сынок Казмая, брат Ахья.
— Это тот самый мальчик, который держит уразу?
— Он уже не держит уразу, — возразил Лю, — мы ему сказали, что ураза — это червь.
— Хороший мальчик этот Таша... Но какой же он печальный, — сказал Казгирей.
— Ему жалко Ахья и сестру Фаризат, которую выгнал Иная.
— Инал не выгнал Фаризат, — строго заметил Казгирей, — он ее оставил ради другой жены, потому что хочет иметь сына, а Фаризат не имела сына. Не надо говорить: выгнал. Это нехорошо, это неправильно. И вот что я тебе скажу, Лю: никогда не прибегай к грубым выражениям, все хорошее укладывается в вежливые слова, и только нехорошее требует грубых выражений.
Лю смутился: в самом деле, не заводить же Иналу двух жен. Астемир давно говорил, что большевики против гарема. И не надо ругаться, лучше хвалить; и может быть, для того только, чтобы похвалить Матрену и этим загладить свою грубость, Лю сказал:
— А Матрена сегодня сварила суп с мясом.
— Да, да, Лю, пора идти завтракать.
В столовой все весело и приветливо встретили Казгирея. Матрена стояла у края стола, важная и довольная. Из огромной кастрюли валил пар, Матрена ждала распоряжения Казгирея, чтобы начать разливать суп, а в стороне, у окна, Дорофеич стучал о подоконник черенком ножа и что-то сердито выговаривал маленькому Таша. Мальчик же, очевидно, только что плакал и продолжал всхлипывать, утирая нос рукавом.
Истощенный уразой, Таша заболел куриной слепотой. Об этом не хотели говорить Казгирею. Жансох, Матрена и Дорофеич решили лечить Таша усиленным питанием. Матрена принесла из дому добрый кусок свиного сала, но, зная, что Таша не будет есть кашу или картошку со свининой, стала тайком сдабривать пюре или кашу растопленным салом. До сих пор эта уловка удавалась, но кто-то из мальчиков подсмотрел, что Матрена кладет в пюре Таша топленую свинину, и сегодня, увидев суп с мясом, проговорился:
— У нас нынче завтрак будет не хуже, чем у Таша, и даже лучше — у него со свининой, а у нас с говядиной.
Таша вне себя бросился на кухню с ножом в руках, все ужаснулись, решив, что Таша хочет зарезать Матрену. Но Таша не хотел зарезать Матрену, он исступленно кричал:
— Ты давала мне свинину, так теперь ты же должна пустить мне кровь. Режь меня, прошу тебя, умоляю тебя, Матрена, режь меня, пусти мне кровь.
Великолепный завтрак был омрачен. Казгирей, подозвав Таша, вместе с ним поднялся к себе наверх. Они долго там о чем-то говорили, потом Казгирей вернулся вниз — наступило время уроков, а Таша остался в комнате Казгирея один. Казгирей успокоил его, накормил пряниками и шоколадом, которые были у него в ящике, напоил сладким какао и уложил спать в свою кровать. Все это, конечно, стало известно позже, после уроков, после обеда, к вечеру, когда повеселевший Таша вернулся к товарищам.
В ту ночь Лю и Таша долго перешептывались. Сосруко все не приходил. У самого Сосруко было одно чрезвычайно важное дело, в которое он воздерживался посвящать даже своего постоянного компаньона Лю. Сосруко готовил взрыв: спрятавшись в отдаленных кустах. покрытый к тому же ночной темнотой, делал из консервной банки нечто вроде бомбы. Где-то он достал селитру, подсыпал в нее порох из охотничьих патронов, выпрошенных у охотников, добавил мелких острых камешков; всю эту смесь высыпал в банку, и теперь оставалось только разрешить задачу: каким способом вызвать самый взрыв, что может послужить фитилем для бомбы? Впрочем, назначение взрыва тоже не было ясно Сосруко. Так, на всякий случай... На всякий случай они должны быть готовы ко всему. До самого Жираслана должен дойти слух, что джигиты просвещения из интерната в Бурунах, возглавляемые Казгиреем Матхановым и Сосруко, вооружены до зубов, не так-то просто взять их голыми руками.
Как все изменилось с приходом в школу Казгирея!
Теперь ребята старались не опаздывать к завтраку, быстро строились во дворе, быстро и весело занимали свои места в столовой. Сосруко с загадочным видом, стоя на крыльце, пропускал вереницу будущих джигитов просвещения. Все с нетерпением ждали, что нового скажет Казгирей за завтраком. Это вошло в обычай. Почти каждое утро Казгирей сообщал что-нибудь новое — приглашен новый учитель по арифметике; будут куплены новые, настоящие парты; предполагается всех ребят одеть в униформу; не сегодня-завтра Казгирей начнет разучивать с учениками не только новые марши, но и пьесу для постановки на сцене...
Все это было необыкновенно интересно. И вот сегодня ребята увидели во дворе нового джигита, беседующего с Казгиреем, и справедливо решили, что это и есть новый учитель по арифметике, а раз учителя пригласил Казгирей, то несомненно, он учитель замечательный. Пусть он будет требовательный, но зато он наконец обучит ребят арифметике, и тогда уже никому не удастся обсчитать ни их самих, ни их родителей ни на базаре, ни на мельнице, ни в магазине.
Новый учитель, которого звали Селим, Селим Карданов из Нижнего Баксана, вежливо отказался от завтрака, хотя сегодня опять был вкусный суп с мясом и Матрена уже предчувствовала удовольствие налить Казгирею и новому учителю полные миски. Вероятно, желая щегольнуть перед новым человеком своей стряпней, она с особенной щедростью зачерпнула из кастрюли, когда наливала миску для Казгирея. Следующей шла миска Сосруко. И что же? Ни слова не говоря, Казгирей отдал свою миску силачу Сосруко (может быть, это было и справедливо), а сам взял его миску. Казгирей старался это сделать незаметно, но Сосруко, растерявшись, не сразу сообразил, чего хочет Казгирей, и пробасил:
— Казгирей, ты ошибся, ты оставил мне свою миску, тут же больше мяса.
— Вот и хорошо, — нашелся Казгирей, — тебе, Сосруко, нужно есть больше мяса, если хочешь соревноваться с Любом.
Все кругом рассмеялись. Посмеялся и Селим, новый учитель по арифметике. Он сидел за столом в шапке, согласно старому кабардинскому обычаю. Казгирей, собираясь что-то сказать, запнулся, как бы решая, стоит ли говорить, и, решив, что именно сейчас-то и нужно об этом говорить, извинился перед Селимом и сказал так: