Страница 21 из 67
Лю побежал к дому.
На пороге он столкнулся с Эльдаром и протянул ему гильзу с запиской.
Записку читали у лампы все разом: и Эльдар, и Инал, и Казгирей. В записке было всего несколько слов: «Куропатка сама полезла в большевистские силки — не избежать тебе, Казгирей, сковородки».
Все трое перехватывали записку из рук в руки, когда на пороге показался громадный Аюб. Не своим голосом он произнес только одно слово: «Эльмес» — но все поняли, что это значит: «Жираслан угнал Эльмеса».
— Свадьбу не портить! — повелительно сказал Инал и поглядел в сторону Веры Павловны. — Каким бы ветрам ни подставляла лиса свою шкуру, все равно она принесет ее меховщику. Ты, Эльдар, немедленно скачи в погоню... А конники твои ртами смотрят. Так ты им утри рты. Скачи немедленно и не возвращайся без головы разбойника. Не говорил ли я вам в свое время: никакой амнистии, кровь бандита и конокрада нельзя переделать. Каждый день доказывает правоту Инала. «Нетерпимый!» «Деспот!» Что вы будете делать без этого деспота, всем вам свернут головы, как курам. Как куропаткам... Свернут раньше, чем вы попадете в «большевистские силки». Что смотришь, что удивляешься, Казгирей? Или мало мы нарубили из-за тебя дров? Еще придется рубить. Ведь этого разбойника мы помиловали десять лет назад по твоей просьбе... Разве не так? А сегодня, ты слышал, просят выпустить на волю еще одного клеветника-бандита... Ну ладно, пока хватит. Продолжайте свадьбу!
По рассказам Инала Вера Павловна знала, кто такой Жираслан, чего от него можно ожидать. Уже по дороге из Пятигорска Сарыма не раз с тревогой озиралась, когда скопление встречных подвод мешало ехать и машина сбавляла ход. Сарыма призналась Вере Павловне, что она боится встречи с Жирасланом. «Ведь он способен на все, — говорила Сарыма, — а теперь он разъярен, как барс».
Как ни странно, но никто не спросил Лю, как попала к нему записка от Жираслана, — Эльдар ускакал вдогонку за дерзновенным, Инал, по-видимому, сейчас больше всего был озабочен тем, чтобы выходка Жираслана не нарушила торжество. Только Казгирей подозвал к себе Лю.
— Где ты взял эту записку, Лю? Кто тебе передал ее?
— Жираслан.
— Но где же ты с ним встретился?.. Впрочем, Лю, мы поговорим об этом потом. Удивительные дела!
Пиршество приостановилось, люди встали из-за стола. Женщины, исполняющие обязанности хозяек, показались в дверях. Старенькая, со следами былой красоты Амира благодарила стариков и других почетных гостей за внимание, оказанное столу. Тут же с испуганным выражением лица стояла Урара.
— Пусть каждый глоток, выпитый за этим столом, будет так же целителен, как молоко матери, — бормотала она, желая хоть чем-нибудь проявить свое участие и гостеприимство.
Казгирей всегда считался одним из самых блестящих джигитов Кабарды. Он и теперь не потерял своего обаяния. Обе женщины — Вера Павловна и Сарыма — направились к выходу, где их ожидал Инал. Казгирей шагал позади, положив одну руку на рукоять кинжала, другой рукою поправляя пенсне.
Две женщины, две красавицы, одна светловолосая, другая смуглая, черноглазая, но с такою же матовой нежностью лица, плыли впереди, как две луны, обе в легком, в белом. Инал подошел к Сарыме (танцевать с Верой Павловной ему не полагалось), Казгирей взял руку Веры Павловны. Неутомимая молодежь расступилась, очищая на полянке перед конюшней место для новых танцев, гармонисты взяли первые аккорды кафы Инала, первая пара — Инал и Сарыма вышли на середину.
За ними шли Казгирей и Вера Павловна. Веселье продолжалось, но на душе Лю было скверно.
Как могло случиться, что он невольно стал предателем? Но кого он предал — Жираслана или Эльдара, а может быть, Казгирея? Не напрасно же Казгирей только что посмотрел на него с таким укором.
В тягучие аккорды гармошки и прихлопывание ладошами то и дело продолжал врываться могучий храп со стороны хлева. Лю побежал туда и, прислонившись к стене, громко разрыдался. Лю был сейчас самым несчастным человеком в большом ауле, продолжающем праздновать свадьбу Инала.
ДЖИГИТЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Жансох не чувствовал себя вправе идти на свадьбу Инала, он оставался в Бурунах с учениками. По прежнему он был и Жансох, и Джонсон, и учитель, и учком. Беззлобно он ожидал часа, когда передаст свои полномочия Казгирею. По-прежнему при каждом удобном случае он вытаскивал свою маленькую книжечку, напоминавшую амдег — арабскую азбуку, по которой учатся арабской грамоте в медресе. Выслушав вернувшихся со свадьбы музыкантов с не меньшим любопытством, чем большекружечники, столпившиеся вокруг, он не преминул тотчас же отыскать в своей книжечке подходящее слово и изрек:
— Фантасмагория!
На этот раз никто не заинтересовался значением замысловатого слова, все снова и снова просили то Лю, то Сосруко повторить рассказ об удивительных событиях, случившихся на свадьбе в Прямой Пади. Лю и Сосруко немалых усилий стоило умолчать о том, что казалось им действительно самым интересным, о том, что они скрытно привезли завернутые в тряпки револьверы, найденные в могильнике.
И вот наступил день, когда Жансох вынужден был освободить свою комнатку и переселиться в общежитие к ученикам, — Казгирей приехал.
В интернате не сразу узнали об этом, а лишь после того, как чей-то незнакомый голос начал раздаваться то на дворе, то на кухне у Матрены. Казгирей приехал незаметно, не так, как в первый раз, не на великолепном «линкольне» Инала и даже не на разбитом «фордике» Шрукова, а на линейке, с чемоданчиком, кое-что было еще завернуто в бурку. Как раз в этот момент Лю и Сосруко, окруженные толпой ребят, может быть, в сотый раз рассказывали, как ловко Жираслан увел знаменитого коня Эльмеса.
— Эх, если бы у вас был револьвер, — неожиданно пропищал Аркашка, — вы бы взяли его в плен. Тр-р-р. — Аркашка повел правой рукой с воображаемым револьвером и вдруг замер: прямо по направлению предполагаемого выстрела стоял статный джигит — это был долгожданный Казгирей.
— Здравствуйте, джигиты просвещения, — приветствовал он новых своих подопечных, — кого же это вы расстреливаете?
Аркашка, смутившись, потупился и молчал. Вообще получилось совершенно так, как в то утро, когда неожиданно в дверях появился милиционер Ахмет, впрочем, с той разницей, что появление Ахмета испугало, а появление Казгирея обрадовало ребят.
Замешательство быстро прошло, все почтительно окружили Казгирея. Сосруко, чувствуя себя старшим среди других, сказал:
— Салям алейкум, Казгирей. Это не в тебя стреляли, в Жираслана.
— Алейкум салям, — отвечал тот. — Я думаю, что пока нет необходимости хвататься за оружие, давайте лучше возьмемся за перо, за книгу, за музыку... Есть много прекрасных вещей на свете, кроме винтовок и кинжалов... Давайте в самом деле будем джигитами просвещения. А?
Так произошла первая встреча нового заведующего интернатом Казгирея Матханова с его воспитанниками.
Стараясь хоть чем-нибудь утешить смущенного Жансоха, Казгирей оставил его своим помощником. Но теперь Жансоху не приходилось, как прежде, сбрасывать одеяла с ленивцев или брызгать на них по утрам холодной водой. Сосруко вскакивал даже раньше других и каждый раз с вопросом:
— Казгирей не искал меня?
Ребята смеялись: мол, действительно искал, чтобы послать на стройку в агрогород, но не решался разбудить.
А Лю как-то брякнул:
— А как же Казгирею подойти к твоей кровати, когда у тебя под подушкой колотушка от барабана!
Сосруко метнул грозный взгляд в сторону Лю и многозначительно заметил:
— Валлаги! У меня под подушкой больше, чем только колотушка от барабана.
Лю понял его. И с тревогой подумал, что это неосторожно — держать под подушкой револьвер. Он, Лю, аккуратно обмотал свой револьвер тряпками и закопал в надежном месте во дворе еще несколько ночей назад.
До завтрака Лю сбегал в комнату к Казгирею. Лю никогда не видел прежде такого одеяния, какое по утрам носил Казгирей. Он был в остроносых турецких домашних туфлях с загнутыми носками и в пестром шелковом халате. Он, как всегда, приветливо встретил Лю.