Страница 70 из 147
Но теперь-то поздно, конечно… Деткин-Вклеткина мы почти уже потеряли – вместе с Хухры-Мухры и Случайным Охотником: из цепких лап северного деловитого Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, и острых коготков разодетой в пух и прах Бабы с большой буквы кто ж вырвется? Так будь ты хоть впредь внимательнее, беспечный мой читатель… если, конечно, трагическая судьба Абсолютно Правильной Окружности из спичек тебе вообще дорога! Потому что прямо вот сейчас, пока ты тут побалтываешь с автором, кое-что уже случается вне поля твоего зрения: все время же что-то случается в структуре художественного целого, не мне тебе это говорить. И это «кое-что» практически уже вопиет, потому что типический персонаж сию минуту отфутболивается в нетипические обстоятельства, о чем тебя уже предупредили в заголовке. А ты ведь знаешь, что бывает с литературно-художественным произведением, в котором типический герой оказывается вне типических обстоятельств? Правильно: литературно художественное произведение утрачивает реалистическую основу! Так что задумайся: то ли это, к чему действительно стремится душа твоя? Можешь, конечно, сразу не отвечать, но…
Сын Бернар практически гиб – или гибнул – не знаю, как языковой норме в данном случае угодно, а лично мне грамматически все равно. Я, конечно, могу заметить, что, если Сын Бернар гиб, то процесс был эпическим, а если гибнул, то драматическим, но я уже сейчас спешу ему на помощь и погибнуть не дам. Ибо, если мне грамматически все равно, то этически очень даже не все равно, погибнет Сын Бернар или нет. Во всяком случае, погибнет ли он по такой причине…
Если тут кого-нибудь интересует, по какой причине, то объясняю: по причине непомерности возложенной на него исторической ответственности. В конце концов, Сын Бернар все-таки только собака, то есть не человек, в чем легко убедиться, построив, по примеру Марты, хоть такой вот силлогизм:
Собака не человек
Сын Бернар собака
----------------------------------
Сын Бернар не человек.
Надеюсь, что после этого доказательства вопросов на данную тему больше не существует. Но даже если и существуют, то сейчас не до них – сейчас Сын Бернара спасать пора!
Простившись с Рединготом, который улетел на Сицилию, Сын Бернар сразу же и осознал, что отныне судьба Правильной Окружности из спичек лежит на его плечах. Плечей у Сын Бернара не было: у собак (которые, как мы помним, не люди) и вообще-то насчет плечей не густо. Так что, поместив судьбу Правильной Окружности из спичек на спину (спины у собак есть, замечу для порядка), Сын Бернар проникся ответственностью, первым делом отпустил всех ходоков на волю, запретил новым являться и лег у телефона. Картину эту можно было описать метким, как праща в умелых руках, выражением: «Ему не позавидуешь!»
И дело совсем не в том, что отношения с телефоном у Сын Бернара складывались как-нибудь необычно (он уже не раз успешно отвечал на многочисленные звонки в нашем присутствии!), – дело просто в том, что не каждый ведь станет обсуждать самую грандиозную из человеческих идей с собакой (опять см. силлогизм, предложенный выше). Это мы с вами привыкли к Сын Бернару настолько, что нам, грубо говоря, наплевать, человек он или собака, но требовать этого от тех, кто с ним еще не знаком…
Представим себе, что мы звоним в какое-либо учреждение и слышим:
– Слушаю Вас!
– Простите, с кем я говорю?
– С Сын Бернаром!
Есть ли у нас навыки реакции на речевые ситуации такого типа? Не пошлем ли мы в таком случае собеседника на место?
Чтобы изначально повысить к себе уважение человечества, Сын Бернар повесил в конторе на видном месте небольшой плакат:
«ЖИВАЯ СОБАКА ЛУЧШЕ, ЧЕМ МЕРТВЫЙ ЛЕВ.
– после чего, собственно, все и началось.
Прослышав об этом плакате, жители Города мертвых сообщили о его содержании кому следует, а его звали Лев, и он, как повелось в этом городе, был давно мертв, – стало быть, мертвый этот Лев и пришел в контору качать права.
– Хочешь сказать, что ты лучше меня? – спросил он Сын Бернара с порога.
– Садитесь, пожалуйста, – уклончиво ответил Сын Бернар: искусство коммуникации было знакомо ему не понаслышке.
– Спасибо, – удивленно сказал мертвый Лев, сразу утрачивая неприязнь, и сел.
– Чай или кофе? – предложил Сын Бернар.
– Кровь! – сказал мертвый Лев. – Мы больше кровь пьем…
– Как интересно! – сказал Сын Бернар, искусный собеседник. – А вот это слово «больше», которое Вы только что употребили, оно что в точности означает? Что Вы не только кровь пьете, но и…
Мертвый Лев растерялся: первый раунд был выигран Сын Бернаром. (Следивший за этой борьбой судья международной категории подошел к Сын Бернару, вывел его на середину комнаты и поднял ему правую лапу высоко к потолку, от чего Сын Бернар привзвизгнул щенком.)
– Кофе… – пробормотал мертвый Лев, попавший в логическую ловушку под названием «деление понятий».
Сын Бернар надолго исчез – варить кофе, предложив на это время гостю в тот же самый момент и изданные брошюры об Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Когда Сын Бернар вернулся с кофе, мертвый Лев читал.
– Не буду Вам мешать! – сказал Сын Бернар, выигрывая время, а вместе с тем и второй раунд. Судья международной категории снова вывел его на середину комнаты и снова поднял ему лапу – на сей раз заднюю, вследствие чего Сын Бернар по вековой привычке, присущей собакам, написал на судью международной категории, чего тот, впрочем, не заметил, а значит, и не оценил.
– Спасибо, – сказал мертвый Лев Сын Бернару, подчеркивая тем самым свое поражение во втором раунде.
Сразу после того, как мертвый Лев прочел брошюры, Сын Бернар, даже не дав ему опомниться, проникновенно спросил:
– Вам нравится Гете?
– Очень! – сказал мертвый Лев, в простоте своей не подозревая, что таким образом проигрывает и третий, заключительный, раунд.
Судья международной категории вручил Сын Бернару золотую медаль победителя и удалился, а мертвому Льву ничего не оставалось, как признать преимущества противника. Он давился горячим кофе и тупо смотрел на Сын Бернара.
– Какой же вывод из всего этого следует? – спросил тот, поигрывая золотой медалью победителя.
– Что Вы лучше меня, – пришлось подытожить мертвому Льву.
– Не это ли требовалось доказать? – осторожно поинтересовался Сын Бернар.
– Это и требовалось, – нехотя согласился мертвый Лев.
– Значит, Вы будете моим подчиненным, – быстро нашелся Сын Бернар. – Мне как раз нужен подчиненный, одному уже не справиться.
Впрочем, даже при наличии подчиненного работы было слишком много. Сын Бернар явно не годился на ту роль, которую только что отвел ему писательский произвол. Дело в том, что Сын Бернар был Санчо Панса.
Позволяя себе такое сравнение, автор отнюдь не имеет в виду, что у Сын Бернара есть литературный прототип. Лишний раз возвратившись к силлогизму, на который уже три раза (вроде) приходилось ссылаться, читатель лишний раз и поймет, что Санчо Панса (человек) и Сын Бернар (собака) в реальности вообще не могут быть сопоставлены каким-либо корректным образом. Но могут быть сопоставлены их литературные функции, которые, стало быть, и сопоставляются. Функции эти, так прямо и сказать, одинаковы. Подобно тому, как Санчо Панса в основном существует при Дон Кихоте, Сын Бернар в основном существует при Рединготе.
Вообразим, что Дон Кихот надолго покинул Санчо Пансу и поручил тому бороться с ветряными мельницами… – конечно, Санчо Панса ни за что бы не справился, причем не потому, что Санчо Панса не обладает для этого необходимыми личными качествами, а только и исключительно в силу своей литературной функции – быть «тенью» Дон Кихота, а больше ничем не быть.
Потому-то, поместив Сын Бернара (каким бы гениальным он ни был, а он поистине гениален!) в центр событий в качестве организатора и вдохновителя всего, автор, в общем-то, понимал, на что шел. Но шел.