Страница 89 из 99
— Молчать, сержант!!! Молчать!!! — рёв Данилова потряс стены. — Ваши люди, говорите?! Если вам лично и вашим людям угодно там просто бесславно сдохнуть, — извольте! Я разрываю наши отношения, договорённости, и даю вам всем полную свободу действий на том проклятом перевале! Остальные нужны мне здесь живыми! Жи-вы-ми, слышите? Вот и доставьте их мне сюда! А Вы… Вы можете идти победить, или сдохнуть там, как герои, разгребая задними лапами навозные кучи капитана Стебелева! Это как Вам больше нравится, сержант. И не забудьте прихватить туда всех своих пока ещё живых товарищей! С ведёрками и совочками для сбора полагающегося вам в виде «боевых» и сверхлимитного гонорара говна.
— Господин полковник!!! — сержант почти верещал от злости, тиская клапан кобуры…
— А если..- постепенно повысил опять голос Данилов, — если Вы, сержант Орлов, намерены всё-таки, невзирая на этот, кажущийся позорным шаг, жить и дальше, согласно вашим же неуёмным желаниям… и жить хорошо, — я, именно я, — приказываю Вам, — он ткнул пальцем в направлении узкой груди Орлова, — слышите, — приказываю! — Вам и вашим людям отойти. Или Вы предпочитаете остаться жить там, — в веках и в песнях?!
Стискивающий кулаки сержант мелко трясся и порывался что-то возразить. Проклятый, траханный Долдон!!! В тот день он фактически нанял их, заставив посулами и описаниями ждущих их повальных беспредельных «благостей» поверить в приемлемое даже сейчас будущее, а для этого вроде бы оказалось необходимым сперва схватить за глотку собственных однополчан-офицеров. Чтобы те, как он выразился, «не мутили им воду своей неуёмной и неуместной в новом мире сомнительной порядочностью».
Однако, поскольку те оказались плотно окружёнными бойцами, их пришлось уничтожать всех. Но уже в прямом бою. Всё это время полковник умело подогревал аппетиты примкнувших к нему людей. Он взахлёб им описывал, что они теперь-де будут, — ну просто нарасхват.
Что, стоит им только появиться хоть где-нибудь, в любом месте, их примут с распростёртыми объятьями, и будут холить и беречь. Словно идолов-спасителей. А вышло…
На деле вышло так, что как только они появлялись вблизи каких-либо населённых пунктов, их либо просили уйти, либо встречали огнём. Чтобы приобрести что-то из еды или необходимых вещей, им приходилось это отнимать, беря практически каждое селение штурмом. Потому что однообразное питание и отсутствие некоторых вещей, привычных в обиходе, заставляло их всё это где-то искать.
Однако самим ковыряться в мутных волнах, подобно тем, рассекающим на катере дурным толпам, что они не раз видели в бинокль со стороны затопленной Кубани, они не собирались.
Армия, активно копающаяся в отбросах, хуже самих находимых ею отбросов. Она подобна худым, юрким свиньям, торопливо и с возмущёнными криками отталкивающим рылом собратьев от вожделённого, гниющего в чане картофеля. Так им говорил полковник. Так они все, подражая ему самому, и считали.
Для этого существовало некое гражданское рыло. Чьим уделом и было обрабатывание воинства. По крайней мере, так было всегда при том долбанном государстве, которое так не вовремя решило нырнуть и пускать пузыри! Бросив их посреди хаоса.
Вот только теперь почему-то граждане холопы ни в какую не соглашались никого кормить сверх имеющихся собственных ртов. И начинали лихорадочно палить в солдат, едва те только появлялись в пределах видимости. Словно понимая, с чем те к ним идут.
И никто вовсе не хотел видеть у себя их «в гостях», словно они были какими-то нелюдями, прокажёнными. Разъярённые всем этим, они вынуждены были убивать всех, стирая посёлки и хутора с лица земли. Сжигая дотла и потроша их, словно сова неосторожного зайца. Раз им не нужна армия, то и они армии ни к чему!
Уже с осени по местности гуляли страшные байки о неизвестных якобы «бандах», устроивших не один «Маутхаузен». А им приходилось, просто приходилось, делать это! Убивать мирных жителей ради собственного благополучия, чёрт бы всё это побрал!!! Или части было не выжить. Часть превратилась бы невесть во что! Без жратвы и самого необходимого нет и не может быть дисциплины. Без мыла охотнее чешутся, чем маршируют.
Однако полковник уверял, что знает, как решить эти проблемы. Поэтому, когда в самом начале их, нескольких наиболее опытных бойцов и офицеров, пригласил вдруг для «беседы» за стаканчиком коньяка Данилов, они вышли от него в полной уверенности, что сегодня ими был сделан абсолютно правильный, единственно сейчас возможный, выбор. Возможно, и единственный правильный выбор за всю их не столь долгую предшествующую жизнь.
Они превратились в наёмников.
Внутри собственной страны. И в преступников, превращающих в мёртвое мясо мирное население. В солдат, нарушивших присягу, в грабителей, убийц не хуже тех, от кого они давали клятву защищать эту угробленную небом страну…
И теперь эта крыса шелудивая, сделавшая их изгоями, приказывает им «отойти»?! «Приказывает»?! И при этом держит, как бы невзначай, руку у пистолета на столе? У снятого с предохранителя пистолета!
Несколько секунд они молча сверлили друг друга взглядами, думая каждый о своём. Затем, очевидно признав логичность слов Данилова и вспомнив, видимо, всё ещё имевшую вид заманчивости, сохранявшуюся возможность некоторых перспектив, боец выдохнул, отнял руку от портупеи и поправил несвежий воротничок.
— Чёрт с Вами, полковник… Мы отойдём. Мне нелегко будет объяснить всю эту бредь Жарову, Крестцову и Мажене, но я попытаюсь. Однако я искренне рассчитываю, что Вы же подробно затем и объяснитесь нам всем, что конкретно Вы сейчас задумали, и за что мы положили там бездарно и без цели столько людей…
— Безусловно, сержант… Бе-зу-слов-но… — Данилов казался уже олицетворением радушия, твёрдости, уверенности и решимости. Он хлопнул несильно ладонью по крышке стола, словно давая этим понять, что разговор он считает закрытым. — Идите, сержант, идите и выполняйте. — Данилов невозмутимо поднял стакан с уже совсем холодным чаем, приподнял его, салютуя, перед Орловым, и не спеша, словно смакуя, выпил до дна. Словно подчеркнув этим жестом, что последнее слово осталось за ним.
Притихшие в коридоре посыльные замерли, когда мимо них ошпаренным чёртом пролетел, словно весь покрытый кипящий маслом, сержант Орлов.
Спустя два с половиной часа группировка, вяло отстреливаясь и пятясь, начала понемногу оставлять позиции и по частям скрываться за гребнем недавно, с таким трудом занятой ею, скалы.
На ущелье опустилась тишина, нарушаемая лишь всхлипами раненых и умирающих, шумом падающей с высоты воды да бормотанием торопливого ручья, убегающего вниз в своём вечном и равнодушном стремлении к морю. Он радовался одному обстоятельству.
В его воде больше не было крови.
VI
— Сидим, сидим пока, не высовываемся….не высовываемся, ребятки….ждём… — тяжело дыша, похудевший и осунувшийся за эти, бесконечно долгие для себя дни, Стебелев решил не спешить с выводами и не попасться на возможную уловку противника. Кажущееся несколько несуразным отступление могло таить в себе угрозу. Кто его знает, что там ещё удумали такие крученые рыбы, как Орлов и Жаров… Да и эта тварь, — Маженя, — тоже… На выдумку горазд.
Затаившись и держа наготове оружие, все ждали. Потихоньку дозаряжали полупустые магазины автоматов. Допивали последние крохи воды, которую смогли насобирать во время ночного затишья. Смачивали ею тряпки на стволах, меняли осторожно положение тел и присматривались к ландшафту до рези в сетчатке, силясь в наползающей в ущелье туманной дымке уловить какое-то подозрительное движение.
Однако прошло некоторое время, а ничего необычного и опасного не происходило. Посланные назад, в тыл, бойцы донесли, что в темнеющих горах не происходит ничего такого, что могло бы указывать на печальные для «вторых» движения или приготовления «даниловцев».
По склону сверху зашуршал осыпающийся крохотный щебень. Стебелев вскинул автомат даже раньше головы, однако это к нему скатывался на задней точке молодой «разведчик».