Страница 42 из 99
…Тихо холодею и испытываю жгучее желание забиться под кровать. Мама… Какие же у них гадкие физиономии, особенно у того, здорового! А губы, — так вылитый негр! Уж не канибалл ли? А может, он просто Нерон?
— Только подойдите, дебилы! — рычу я, приподнимаясь на постели. Етить твою-ууу, — я ещё и привязан!!! Выходит, я ещё и буйный. Одно легче, — не мне их, а им меня бояться стоит. После этого открытия я начинаю командовать:
— Эй, вы! Где сестра, где врач? А ну, зовите! А то встану, на лоскутки порву! Кто тут чистит шляпы? Ты, жирный каплун, принеси мне мою винтовку!
А сам замираю в ожидании, — а ну как не поверят в меня, страшного психа, и набросятся скопом?!
Похоже, они сейчас просто попадают не от страха, а от смеха, на пол. Один из дебилов поворачивается, наконец, к двери, и сквозь похохатывания кричит:
— Малой, иди сюда! Твой папа уже тут шутить изволит.
Через три секунды в «палату» влетает… Господи, своего сына я узнаю всегда!
— Сынок!!!
— Папа, дорогой, ты очнулся! — сын бросается мне на шею, словно мы не виделись лет десять. А может, так оно и есть?
— Сынок, что всё это значит? Что за столпотворение? Кто все эти люди? Подай папе быстренько выходной костюм, мы идём гулять в парк. Где это я?! Ой, найди папины тапочки, мы лучше домой сейчас пойдём, правда? Я заболел или уже умер? Что это за крокозяба справа, вся в бинтах? А я кушать хочу, знаешь? Ты бы папе хоть печенья какого принёс, дармоед! Куда вы меня вообще засунули? Развяжи меня, мой хороший… — вопросы и просьбы летят из меня почище пыли из-под мукомольной машины.
— Папа, не волнуйся. Ты просто после наркоза. Сейчас ты поспишь, и всё пройдёт. У тебя «отходняк», папуль…
— Отходняк?! — я снова покрываюсь холодным потом. — Так я что, — подыхаю? И склеивать ласты ты поместил меня в психушку?! Спасибо, мой родной, побаловал папу! — шиза вновь приударила за мной галопом. Остатки сознания начали нашёптывать, что я несу полную ахинею. Что всё не так уж плохо.
Но я не мог остановиться. Меня несло, и мне дико хотелось буйствовать:
— Развяжите полотенцы, иноверы-изуверцы! Нам бермуторно на сердце и бермудно на душе!!! — моей фантазии не было предела. Вылупив глаза, далёкий — далёкий мой разум на неведомой мне планете тихо шалел, глядя на мои выкрутасы. Мне кажется, он всерьёз обдумывал саму необходимость возвращаться на прежние позиции.
Сын гладил меня по голове, улыбался, утешал и чуть не плакал. Это я видел как бы со стороны. А эта, словно чужая половина, вопила, прыгала на топчане и материлась площадно, силясь вырваться на свободу:
— Ну, гнидозы, твари!!! Я всё равно развяжусь, знайте, и всех тут щас же поубиваю!!!
Рыча, напрягаю внезапно окрепшие мышцы. Вязка начинает страшно трещать. Психи у двери переглядываются опасливо и косятся на выход. Ага, собрались удрать от справедливого возмездия, трусливые твари?!
И тут в палате раздаётся спокойно — повелительное «А ну лёг, дорогой. Тебе нельзя волноваться»… Я подпрыгнул, озираясь: жена! Её голос. Точно, — входит сюда, в дорогих мне руках та-акой огромный шприц…
Боже, да я же в нём целиком помещаюсь! Вместе с лыжами. Чувствуя, что со страху вот-вот вырублюсь, начинаю ныть и канючить, внутренне краснея от стыда и ужасаясь собственных глупостей:
— Милая, они…это. Я не хочу укола. Ты же знаешь, как я боюсь этих уколов… Сделай сперва им, чтобы я видел, что это не больно… А они и часы мои украли…, а когда тот вон помер, он свет в ванной не выключил. Ну, пожалуйста… Купи мне марки, я повезу их к бабушке. «На прививку, первый класс! — Вы слыхали? Это нас!» — Пока я юродствовал, тонкая игла молниеносно вошла мне в руку. Вскрикнув, я услышал ласковое:
— Вот и не больно, правда? Ты поспи, дорогой, и всё будет хорошо.
Я покладисто киваю головой, изображая пряничного паиньку, а внутренне строю кровавые планы самого коварного в мире побега. Им меня не обмануть, я гений, просто почему-то у меня немножко заболел живот, поэтому доктор запретил мне ходить в цирк.
Я вылечусь и убегу отсюда, потому что нельзя мне долго спать без пижамы. Потом вдруг вспоминаю, что на улице дождь, а я без калош… Твёрдо решив эти самые калоши украсть у врача, и прихватить у него пенсне, — я ведь так долго не ходил в кино, а в кино без пенсне не пускают, — я вдруг чувствую, что мне так хочется прилечь на эту подушечку, закрыть глазки…
— Эй, ты, моток ниток! Я тут посплю немного… Разбуди, когда будут жрать носить… ты это…мне…тоже возьми…
Уже засыпая, я твёрдо решил, что проснувшись, обязательно убью Мумию, а по его вонючим бинтам спущусь из Башни Страданий на землю, накопаю червей и убегу с этой красивой медсестричкой- укольшей на рыбалку…
XVII
… Судя по ощущениям разбитого в хлам организма, раннее утро. Минуты три лежу с закрытыми глазами. Свет двенадцативольтовых ламп не слишком ярок, но как-то непривычен. Значит, аккумуляторы заряжают исправно. Интересно, сколько уже сожрал генератор драгоценнейшей солярки?!
Грудь как-то странно давит с лёгким налётом болезненности. Как-то тоже ж странно не хватает воздуха. Ранен?! Да откуда? Что-то не припомню я удара в себя пуль…
Справа какой-то шёпот. Гришин и…кто? Слегка размыкаю веки. Видимо, тот солдат с простреленной стопой.
— Иван…
— Да, Босс!
Я открываю глаза. Тот уже без повязок, лицо в розовой, слегка сморщенной коже.
— Ну и рожа у тебя, Шарапов, — смотреть тошно…
— Да, масса Босс! Как скажете, масса Босс! — Гришин дурачится и смеётся как-то облегчённо.
— А скажи мне по секрету, Гришин, — я вчера чудил? — червячок стыда подозрительно нервно крутится в груди, словно у него жутко свербит в маленькой заднице…
— Да уж, было, Босс…знаете ли…, - Иван улыбается как-то смущённо.
— И что, все видели? Меня ведь вроде даже привязывали, как щенка? Впрочем, и тебя тоже, Терминатор…, так что особо тут мне не зубоскаль!
— Ну…видели почти все, Босс. Вы были неудержимы. Вот Вас и примотали мал-мала… А что до меня, так меня ещё б и приглушить надо было. Сам не свой я был, эт верно…
— Ото ж. И как, порадовал я вас клоунадой?
— Мы зааплодировали Вас, Босс, уж простите великодушно…
— Негодяи…, - беззлобно ворчу я. — Вот оставлю сегодня весь личный состав, кроме жены и сына, без похлёбки, тогда и посмеёмся все вместе.
— Как прикажете, масса Босс! Ради Вас, если партия скажет «контакт!», мы скажем «есть контакт!». А если Вы прикажете «Есть контакт!», — все будут есть контакт! — Мы уже хохочем с ним в голос.
— Шельма ты, Ивашка… Как твоё бренное чучело себя чувствует?
— Босс, завтра Николаевна меня уже под жопу мешалкой отсюда, дай ей Бог здоровья! Не чаял, что и выкарабкаюсь. Так что вручите мне, Ваш Высокоблагородие, праздничный сухарь, треух и берданку. Я по периметру хоть пробегусь! Хоть чаек постреляю, чтоб на позиции не срали. Заботу да уход отрабатывать уже треба, да и залежался!
— Да ты не геройствуй пока, Стрелок! Пока ещё тут, в обозе да «на лёгком труде», пошуруешь. А то на улице, знаете ли, мороз. Кожа у тебя новая, не одёванная. Жопа ещё с лицом смёрзнутся заново — не расклеим… Тут тоже работы невпроворот. На складе вон, — все перебрать, пересортировать. Бабы сами не поднимут бочки, да и коробки на стеллажах тяжеленные. Дам вон тебе в помощники мальков наших. Им трудотерапия не помешает, мускулы нарастить. Проведёшь там ревизию. Как я понимаю, нашего полку теперь прибыло?
— Да, Босс. Прибыло, и немало. Если б не Вы, только б ботинки до нас ихние и дотопали. Правда, Вы ж помните, — не все. Вот и паренёк из них, из выживших. Хороший, вроде, парень. Молодой ещё, но эт и хорошо, — не испорчен, понимаете, салом и махоркой.
Сидевший до этого тихо, как мышь, высокий, здоровый да розовощёкий детина лет двадцати двух — двадцати четырёх, когда я обратил на него, наконец, внимание, подскочил на кровати и вытянулся, балансируя перевязанной ногой и не сводя с меня немного испуганных глаз. И ещё больше краснея от смущения.