Страница 16 из 21
— Пока тут посидите, поговорите, а я пойду к себе-ласково сказала Любовь Герасимовна. — Накурили! Форточку откройте Много не пейте, а то еще передеретесь и стеклам не сдобровать.
Барышев окончил училище по первому разряду. Его манера держаться кое-кому кажется заносчивой. Ярцев встретил его, как и меня, сначала недружелюбно, настороженно. Потом некоторое время отношения были официальные. Вдруг приглашает в гости, заводит разговор о том, что пора бы остепениться. Демонстрировал благополучие семейного счастья. "Вот какая у тебя, дескать, перспектива!" Но Роме эта перспектива не по душе.
— Что ты по вечерам делаешь? — спросил меня Барышев.
— Макаренко читаю.
Барышев с удивлением на меня посмотрел.
— Вот уж ни к чему это!
Я начап горячо доказывать, сколь это нам необходимо.
— Пусть этим занимаются политработники. А мы-специалисты! — оборвал он, — Я и без педагогики справляюсь, и, как ты мог убедиться, неплохо!
— Как же ты этого добился?
— Точно объяснить не могу. Чутье, что ли… на таких, кто к военному делу страсть имеет.
— Но ведь в армию идут не по страсти, а по призыву.
— То-то и оно! — вздохнул Барышев.
— Что ж, по-твоему, надо создавать "рыцарские дружины"?
На одной страсти к военному делу далеко не уедешь.
— Слыхал!
— Ну и что?
— Послужишь, так и узнаешь. Я ведь не на собрании говорю.
И ты — не замполит. Давай перейдем к более существенным вопросам сегодняшнего вечера…
И Барышев, играючи, прищурив глаз, заглянул в бутылку, горестно вздохнул и вылил остатки вина в пустые бокалы.
— А как же с отстающими? — продолжал я. — Ведь двигаться вперед можно только всей массой.
— В том-то и беда! — живо отозвался Барышев. — Я бы еще лучших показателей добился, если бы… не от одного Омельянова избавился. Но раз ты педагог, то у меня совесть чиста! Ведь его от меня комбат к тебе перевел. Он-то еще способный, водка его губит. А есть и такой-Склепиков-того сколько не учи, толку не будет!
— Ты в этом уверен? А о том подумал, что он еще, может быть, весь в гражданке? Его оторвали от привычного дела, от родных и близких. Ты разве не знаешь, какими героями оказывались на войне именно такие люди? Дай ему освоиться, привыкнуть, поверь в него!..
— Ну, ладно, хватит! — с досадой проговорил Барышев. — Я думал, ты что-нибудь припас для дня рождения. Давай это дело поправим. Еще не поздно в ресторан на станции!
— Нет, не пойду, Роман! Спать охота!
— Ну и спи! А мне тоже одному неохота! Да и не с каждым пойдешь. Иной меры не знает, песни орет, а то еще слюни распустит. Противно. Прощай!
И Рома Барышев, крепко обняв меня по-мужски, слегка раскачал за плечи, потом сжал мою руку и, приняв подтянутый вид, ушел.
В теплый летний день Ярцев объявил:
— Волохов, завтра выезжаем в лагерь Н.
Утром погрузил в машину раскладушку, чемодан с бельем, и в путь.
Н. встретил жарой, пылью и комарами. Грузовик с трудом преодолевал слой песка. В лагере развернули палатки, установили турник, брусья и коня.
Батарея получила приказ выехать в район горы Каланчевая для оборудования огневых позиций. Моему взводу предстояло вырыть окопы для двух орудий. Солнце уже высоко поднялось, когда ко мне подошел офицер-наблюдатель-старший лейтенант Шариков.
— Посмотри, как у тебя люди работают! Не торопятся!
Я подошел к брустверу окопа и сказал Крюхе:
— Дайте-ка мне лопату!
Он отдал.
— Смотрите, как надо рыть траверс!
И я начал энергично, как приходилось в училище, кидать землю.
Глядя на меня, солдаты начали работать дружнее.
Когда я возвратил лопату Крюхе и направился в палатку, офицер-наблюдатель поравнялся со мной и приглушенно заговорил:
— Вот я тебе скажу, лейтенант! Не нравится мне твое отношение к солдатам. Хочешь у них дешевый авторитет заслужить. Все равно у них хорошим не будешь. Они всегда чем-нибудь недовольны. Солдат отслужил свое и уехал домой. А тебе служить двадцать пять лет! И на тебя будут аттестацию писать! Вот об этом и думай!
"Ну, нет! — мысленно возражал я. — Мне эта «философия» не по душе. Требовательность должна быть сердечной. Солдат и офицер — прежде всего советские люди".
Ранним утром по лагерю прошла весть: к нам приехал командующий войсками округа.
Офицеров построили перед большой картой, укрепленной на длинных тонких столбах, врытых в землю. Возле нее с указкой стоял полковник в очках, с академическим значком.
Командующий округом, сухощавый, небольшого роста, с длинными усами, похож на старого шахтера в генеральском мундире.
Развернув грудь и поглаживая вислые усы, он оглядел строй и, поздоровавшись, кивнул полковнику с указкой.
Тот начал излагать оперативный замысел предстоящих учений, время от времени поворачиваясь то к нам, то к карте, слегка касаясь ее кончиком указки.
Оперативный замысел состоял в том, чтобы устроить наступающим огневой мешок.
Командующий сделал знак полковнику — вы свободны! — и попросил пить.
Все засуетились, но воды не оказалось. Командующий, видно, страдал бронхитом, часто отхаркивался. Принесли воду в термосе, теплую. В жаркий день пить такую воду-удовольствие небольшое.
Отпив несколько глотков, командующий снова разгладил усы и развернул грудь, глаза его сверкнули. Люди, стоявшие в строго, ждали, что же он скажет.
— Ваша дивизия, — сказал он, — заняла первое место в округе по боевой подготовке. Вот почему вы будете представлять округ на атомных учениях. Вспоминаю, как в трудную зиму 1941 года вызвали меня в Ставку: "Даем вам новые пушки. Только поступили на вооружение! Ну как, довольны?" спрашивают. "Разрешите, — говорю, — опробовать, как эти пушки стреляют!" "Что ж, опробуйте!" Опробовал. Оказывается, хорошо бьют. Вот я ими ударил по неприятелю и, как говорят, оправдал доверие. А теперь доверие оказывают вам. Опробовать, как действует атомное оружие.
Постоять за Родину, если империалисты вздумают применить его.
После новой паузы командующий продолжал:
— Очень важно вовремя поощрить людей. И вы, товарищ генерал-майор, обратился он к командиру нашей дивизии, — примите меры к поощрению лучших. Отличники-наша гордость!
Слушая этого человека с лицом старого русского мастерового, я думал, как просто и скромно говорит он о таком, далеко не простом, ратном деле.
А сколько таких дел совершил он и такие, как он!
Интересно, как воспринимает его заботу о людях старший лейтенант Шариков? Неужели не устыдился своей «философии»?
Н. преобразился. Прокладывают новые дороги, бульдозеры роют укрытия. Протягивают подземный кабель, И вот мы стоим одетые в противоатомные костюмы, увешанные снаряжением.
Командир дивизиона поставил задачу на марш.
Колонна тронулась.
Машины набирают скорость. Миновали деревню. Ребятишки машут руками, бегут за нами. А вот и спуск. Надо умело тормозить.
Свернули на проселочную дорогу, уже видны подготовленные заранее наши огневые позиции. А дальше — гора с вышкой. Оттуда будут проверять нашу боевую готовность.
Вот мы развернулись, закатили пушки в окопы, автомашины пошли в укрытия.
Орудия, под маскировочной сеткой, расчехленные, готовы к стрельбе.
Нас часто проверяют. Пришел и замполит дивизиона майор Костров. Онхочет побеседовать с солдатами перед сигналом «Атом». Снова напоминает им об опасности атомного излучения, как вовремя укрыться, как предохранить себя от радиации. Все это они учили. И все же малейшая небрежность может привести к тяжелым последствиям. Можно заболеть лучевой болезнью. И, чего греха таить, коль скоро такие учения проводятся впервые, есть еще опасность неизвестности!
— Что ни говорите, а страх перед неизвестностью испытываем все мы. Его надо преодолеть. Тогда нам и атом не будет страшен.
Так ведь? — улыбается замполит.
Солдаты, затаив дыхание, слушают.
Простившись с нами, замполит уходит, надо полагать, в другие подразделения, чтобы и там подбодрить людей. А мы нетерпеливо ждем сигнала.