Страница 9 из 21
— Он историк архитектуры, — сказала она, отметив про себя, что ни Ноукс, ни Вуллетт ничего не записывают. Достаточно лишь посмотреть на них, на этих вспотевших увальней в синих шерстяных мундирах, — они наверняка даже не слушали и уж тем более ни о чем не задумывались. Может, им слишком жарко думать. Ей стало жаль Беллоуза, усердного маленького инспектора из Лондона. Неудивительно, что он обратился за помощью к старику. — И готовит монографию о нашей церкви.
— Только никогда там не бывает, — вставил Реджи. — А уж тем более по воскресеньям.
Сыщик взглянул на нее, желая получить подтверждение.
— Он сейчас исследует какие-то очень старые деревенские ведомости, хранящиеся в библиотеке в Гэбриэл-парке, — сказала она. — Боюсь, я в этом не очень разбираюсь. Он пытается вычислить высоту башни в средние века. Все это он мне однажды показывал. Там больше математики, чем архитектуры.
Старик вновь медленно опустился в кресло, но на этот раз с совершенно отсутствующим видом. Больше он не смотрел ни на нее, ни на Реджи, да и вообще, насколько она могла заметить, ни на что не смотрел. Его трубка давно потухла, и он машинально ее раскурил, кажется, даже не замечая того, что делает. Четыре человека, сидевшие или стоявшие с ним в одном помещении, с удивительным единодушием ждали, когда он придет к какому-нибудь заключению. После долгой минуты беспрерывного курения, ему это, похоже, удалось.
— Паркинс, — произнес он четко и ясно, а потом ненадолго перешел на бормотание, которое миссис Пэникер не смогла разобрать. У нее сложилось впечатление, что он вроде бы читает сам себе лекцию. Потом старик снова вскочил на ноги и, не оглядываясь, направился к двери приемной. Похоже, что он о них совершенно забыл.
— А как же я? — спросил Реджи. — Скажите, чтоб меня выпустили, вы, старая калоша!
— Реджи! — миссис Пэникер ужаснулась. До сих пор он не сказал ни единого слова, которое хотя бы отдаленно напоминало выражение сожаления по поводу того, что случилось с мистером Шейном. Без тени стыда поведал о своем плане украсть Бруно у маленького еврейского беженца-сироты и о том, что копался в бумажнике мистера Паркинса. И теперь — пожалуйста! — грубит своему единственному, кроме нее, союзнику. — Ради Бога, неужели ты не видишь, в какую историю ты впутался на этот раз…
Уже в дверях старик обернулся с раздраженной ухмылкой.
— Ваша матушка права, — сказал он. — На данном этапе слишком мало улик для того, чтобы вас освободить, и слишком много косвенных доказательств вашей возможной причастности. Освободив вас, эти джентльмены нарушат свой долг. Иными словами, очень похоже, что это вы виновны в смерти мистера Шейна.
С этими словами он натянул охотничью фуражку и, на прощание кивнув миссис Пэникер, вышел.
VI
В Гэбриэл-парке старик уже бывал раньше, в конце девяностых. Тогда, как и сейчас, речь шла об убийстве, и в деле тоже было замешено животное — сиамский кот, ценой невероятных усилий обученный наносить редкий малайский яд, трясь бакенбардом о губы жертвы.
За прошедшие годы старинный особняк заметно обветшал. Перед прошлой войной пожар уничтожил северное крыло с наблюдательной башней, напоминавшей приоткрытое веко, — оттуда, прижав к груди свою драгоценную мяукающую Королеву Тай, бросилась вниз и разбилась насмерть эта великолепная и ужасная женщина, баронесса ди Сфорца. Местами еще можно было увидеть почерневшие бревна, торчащие из высокой травы, как ряд закопченных огарков. Главное же здание со всеми прилегающими пастбищами как раз перед нынешней войной было занято некоей Национальной исследовательской молочной фермой. Пасущееся там небольшое, но на редкость здоровое стадо галловейского мясного скота давало повод к глубочайшему скептицизму и шуткам соседей.
Сорок лет назад, вспоминал старик, чтобы содержать особняк, требовался целый полк прислуги. Теперь же некому было подстригать плющ, красить оконные рамы или заменять выпавшую черепицу на крыше, где за пять лет владычества исследовательской фермы вместо величественного строя труб можно было видеть лишь антенны и провода, делавшие крышу похожей на перевернутую корзинку для вязанья. Самих же фермеров-исследователей в городе почти не видели, но было замечено, что некоторые из них говорят с акцентом далеких центрально-европейских стран, где, по-видимому, не знают о том, что галловейская порода коров — мясная порода, непригодная для производства молочных продуктов. Южное крыло, отделенное от главного здания с его мнимой заботой о молочных нуждах нации, пребывало в запустении. Один или два уцелевших призрака Кэрлью обитали на верхнем этаже. А в огромной старинной библиотеке — в той самой, где старик с помощью удачно подставленной банки с сардинами, разоблачил преступного представителя семейства кошачьих — мистер Паркинс в компании с несколькими другими учеными, по возрасту или здоровью непригодными для военной службы, изучал уникальный архив налоговых ведомостей, бухгалтерских книг и материалов судопроизводства, собранный семьей Кэрлью за семь столетий владычества над этой частью Суссекса.
— Простите, сэр, — сказал молодой солдат, сидевший за маленьким металлическим столом в маленьком металлическом домике в конце ведущей к особняку дорожки. Строение из новых и весьма дешевое. Нельзя было не заметить, что в кобуре у солдата револьвер «Уэбли». — Без соответствующих документов вход воспрещен.
Внук — или правнук? — Сэнди Беллоуза, непреклонного и неустанного разоблачителя шарлатанов, предъявил свое удостоверение.
— Я расследую убийство, — сказал он гораздо менее уверенным голосом, чем хотелось бы его предку или старику.
— Я о нем слышал, — сказал солдат и сделал такое лицо, что показалось, будто он и впрямь переживает смерть Шейна. Это печальное выражение показалось старику любопытным. Затем на лице у солдата вновь появилась безмятежная улыбка. — Но, боюсь, полицейского значка недостаточно. Национальная безопасность.
— Национальная… Мы находимся на молочной ферме, правильно я понимаю? — воскликнул старик.
— Молоко и производство молочной продукции необходимы воюющей Англии, — молодцевато произнес солдат.
Старик повернулся к правнуку Сэнди Беллоуза и, к своему раздражению, заметил, что молодой человек готов принять эту явную ложь. Инспектор вынул из бумажника визитную карточку и набросал на обратной стороне несколько слов.
— Могу я попросить вас передать эту записку мистеру Паркинсу? — спросил инспектор. — Или устроить, чтобы ее передали?
Солдат прочитал записку на обороте и задумался. Потом взял телефонную трубку и что-то тихо сказал.
— Что вы написали? — спросил старик.
Молодой инспектор приподнял одну бровь, и старику показалось, что через десятилетия на него смотрит лицо Сэнди Беллоуза, раздраженное и изумленное.
— А вы разве не догадываетесь? — ответил инспектор.
— Не дерзите, — сказал старик и добавил еле слышно, скривив рот на сторону: — Вы написали: «Ричард Шейн мертв».
— Какая печальная новость! — объявил Френсис Паркинс. Они сидели в большом зале в конце южного крыла, прямо под библиотекой. Когда-то здесь размещалась столовая для прислуги. И старик, разыскивая отравителя, за этим же столом беседовал с обслуживающим персоналом. Теперь зал тоже использовался в качестве столовой. Разрушенные города из чайных коробок. Обертки от печенья. Газовая горелка для чайника и едкий запах сожженного кофе. Полные окурков пепельницы. — Это был прекрасный человек.
— Несомненно, — подтвердил старик. — А еще он украл попугая.
Мистер Паркинс был высокий худой человек, одетый как университетский профессор, в хороший, но замусоленный твидовый костюм. Его голова казалась слишком большой для шеи, кадык для горла, а кисти рук для хрупких бледных запястий. Руки у него были умные и выразительные. На носу были маленькие очки в стальной оправе, в стеклах которых отражался свет таким образом, что нельзя было разглядеть глаза. Он производил впечатление человека спокойного и уравновешенного. Реакция Паркинса на исчезновение попугая не давала никакого ключа к разгадке, но что-то в его словах настораживало: