Окончательное решение.

Старик резко открыл глаза, и улыбка теперь стала более искренней и жесткой.

— Все еще здесь? — спросил он.

— Сэр, если можно…

— Ну, ладно, — старик сухо усмехнулся исключительно про себя. — Я взвесил все нужды моих пчел. И полагаю, что мог бы уделить вам несколько часов. Так что я помогу, — он поднял длинный палец, словно предостерегая, — найти мальчику попугая. — С большим трудом, но давая понять, что ни за что не согласится даже на малейшую помощь, старик тяжело оперся на черную исцарапанную палку и поднялся на ноги. — А если нам случится по ходу дела повстречать настоящего убийцу, вам же будет лучше.

IV

Старик опустился на одно колено. Левое. Правое больше ни на что не годилось. Дорога заняла у него чертовски много времени, и каждый шаг сопровождался жутким хрустом. Но дойдя до цели, он принялся за работу весьма энергично. Стянув перчатку с правой руки, он сунул палец в смешанную с кровью грязь на том месте, где истекла в землю жизнь Ричарда Вулси Шейна. Потом, как старый фокусник, засунул руку в карман, подшитый к подкладке плаща, и извлек оттуда лупу. Она была в оправе из бронзы и украшена черепаховым панцирем, а по ободку вокруг стекла шла трогательная дарственная надпись от единственного настоящего друга его жизни.

С беспрерывным пыхтением и мычанием старик копошился на двадцати квадратных футах ровной земли, словно это была отвесная ледяная поверхность Каракорума, наводя свои любимые линзы на все, что покрывало или окружало роковое место, расположенное в тесном промежутке между густыми зелеными ограждениями на Хэллоуз-Лейн, где ранним утром того же дня хозяин дома мистер Пэникер обнаружил тело своего квартиранта Шейна с раскроенным черепом. К несчастью, тело уже унесли неуклюжие люди в тяжелых сапогах. Остался лишь еле заметный отпечаток — искривленный крест в дорожной пыли. На правом колесе принадлежащего убитому автомобиля — весьма шикарного для коммивояжера, распространяющего оборудование для молочных ферм, — старик заметил центростремительный след и умеренную степень потемнения перьеобразных кровавых брызг на белой боковине покрышки. Хотя полицейские, осмотрев машину, извлекли оттуда подробнейшую карту Суссекса, кусок чистого резинового шланга для дойки коров, кусочки клапана и трубы, несколько глянцевых проспектов аппарата «Лактрола Р-5», производимого фирмой «Чедбурн и Джоунс», замусоленную книгу Тредли «Распространенные болезни дойных коров» издания 1926 года, старик полез в автомобиль еще раз. Копаясь в нем, он беспрестанно что-то бормотал, не отдавал себе в этом отчета, время от времени кивал головой, озвучивая свою часть разговора и демонстрируя определенную раздражительность по отношению к невидимому собеседнику. На все это ушло почти сорок минут, но когда он выбрался из машины, чувствуя, что сейчас правильнее всего было бы прилечь, в руках у него были боевой патрон 45 калибра для того самого необъяснимого «Уэбли» и невыкуренная сигарета «Мюрат» египетской марки, которая — если предположить, что она принадлежала убитому — свидетельствовала о еще более непредсказуемых глубинах его жизненного опыта или романтичности. Наконец, старик поковырялся в мульче, покрывавшей землю позади зеленых ограждений, и нашел кусочек расколотого черепа с кусочками кожи и волосами, незамеченный полицией, пребывавшей теперь в крайнем замешательстве.

Он передал ужасную улику без всяких эмоций. Ему доводилось видеть мертвецов в различных состояниях: проститутку с улицы Чипсайд, сброшенную с перерезанным горлом вниз головой по ступеням набережной Темзы, глазницы и рот которой были заполнены кровью; похищенного ребенка, зеленого, как водяной, засунутого в ливнесток; белый, как бумага, остов пенсионера, которого убивали мышьяком десяток лет; скелет, растасканный коршунами, собаками и бессчетными насекомыми, отбеленный и поскрипывающий в лесу, с развевающимися, как флаги, лохмотьями одежды; горсти зубов и костной стружки на лопате с сероватым обличающим пеплом. Не было ничего, совсем ничего примечательного в кривом иксе, который наспех набросала смерть в пыли на Хэллоуз-Лейн.

Наконец он убрал лупу и выпрямился, насколько сумел. В последний раз окинул взглядом местность вокруг зеленых ограждений, автомобиль, покрытый, словно брезентом, пылью, отметил поведение грачей, направление дыма, поднимающегося из трубы над домом викария, где топили углем. Затем повернулся к молодому инспектору и некоторое время молча разглядывал его.

— Что-то не так? — спросил внук Сэнди Беллоуза. До сих пор старик воздерживался от вопроса, жив или умер его дед, — слишком хорошо знал, каков будет ответ.

— Вы славно поработали, — сказал он. — Высший класс.

Инспектор улыбнулся и перевел взгляд на понуро стоящего у маленького зеленого велосипеда констебля Куина. Констебль пощипывал усы и сердито смотрел на грязно-багровую лужу у себя под ногами.

— На Шейна действительно напали, и удар сзади был довольно сильный — в этом вы абсолютно правы. Но скажите, инспектор, как это вяжется с вашим предположением, что покойный появился неожиданно, застигнув врасплох младшего Пэникера, который удирал с украденным попугаем?

Беллоуз начал было говорить, но замолчал, коротко и устало вздохнув, и покачал головой. Констебль Куин оттянул вниз усы, пытаясь скрыть появившуюся на губах улыбку.

— Расположение и частота следов указывают на то, — продолжал старик, что в момент удара мистер Шейн торопливо шел, держа что-то в руке, и это что-то, готов поспорить, было весьма тяжелое. Поскольку ваши полицейские нашли его чемодан и все личные вещи у садовой калитки, как будто их должны были вот-вот уложить в багажник автомобиля, и поскольку клетку попугая нигде не обнаружили, я полагаю, разумно было бы предположить, что в момент убийства удирал как раз Шейн с клеткой в руке. Вероятнее всего, Бруно сидел в клетке, хотя, думаю, необходимо тщательно осмотреть окрестные деревья, и чем скорее, тем лучше.

Молодой инспектор повернулся к констеблю Куину и кивнул. Констебль перестал теребить усы и всем своим видом выразил крайнее удивление.

— Неужели вы, сэр, при всем моем уважении, требуете, чтобы я терял драгоценное время, пялясь на деревья и разыскивая…

— Не беспокойтесь, констебль, — подмигнув, обратился к нему старик. Он не счел нужным излагать свою гипотезу — естественно, одну из нескольких, — что африканский серый попугай Бруно достаточно умен, чтобы придумать, как сбежать от своего похитителя. Люди, в особенности полицейские, имеют привычку недооценивать способность животных осуществлять, часто с изрядным артистизмом, самые омерзительные преступления и рискованные трюки. — Его хвост нельзя не заметить.

Казалось, несколько мгновений констебль Куин не мог сдерживать движение мышц нижней челюсти. Потом он повернулся и затопал по улочке к затянутой сеткой калитке, ведущей в сад викария.

— Что касается вас, — старик повернулся к инспектору. — Вы должны собрать всю информацию о жертве. Конечно, мне понадобится осмотреть тело. Подозреваю, мы можем обнаружить…

Послышался женский вопль, сначала уверенно-громкий, даже можно сказать, выводящий нечто, похожее на мелодию. Затем он рассыпался на ряд коротких сдавленных вскриков: ой-ой-ой-ой-ой…

Инспектор припустил в ту сторону, не дожидаясь старика, который шаркал, прихрамывая, следом. Когда старик доковылял до сада, то на зеленом пространстве увидел несколько знакомых предметов и существ, словно специально расставленных для достижения желаемого эффекта или предполагаемой цели, как шашки или шахматные фигуры для королевского развлечения. Глядя на них, он пережил ужаснувшее его мгновенное головокружение, когда оказался не в силах ни определить количества этих фигур, ни вспомнить их названия и назначение. Он почувствовал — всем своим существом, как ощущают силу притяжения или инерции — неизбежность провала. Победа возраста над разумом состояла не просто в отупении или замедлении мыслительных процессов, а в их стирании — так столицу пустыни заметают тысячелетние пески. Изощренные узоры его интеллекта были выбелены временем, остался лишь пустой белый клочок. Испугавшись, что его начнет тошнить, он поднес ко рту набалдашник палки. Губам стало холодно. И ужас тотчас же отступил, благодаря грубому металлическому вкусу сознание вновь пришло в норму, и старик вдруг понял, что с невыразимым облегчением смотрит всего лишь на двух полицейских, Беллоуза и Куина, мистера и миссис Пэникеров, стоящих по обе стороны птичьего прудика, красивого еврея в черном костюме, солнечные часы, деревянный стул и куст боярышника, усыпанный цветами. Люди глядели на самый верх соломенной крыши дома викария, где таинственная неопознанная рука поставила последнюю фишку в этой игре.