Страница 121 из 179
— Умненько придумано, — почтительно вздохнул Плетнев.
— Советские мандаты я привез самые свеженькие, так что пользуйтесь с полным к ним благоговением.
— Так-с, — протянул Плетнев. Потом спросил обеспокоенно: — А вот мы засаду поставили — большевистский обоз в город хлеб и фураж везет. Отменить засаду в связи с новыми действиями или как?
Приезжий, махнув пренебрежительно рукой, сказал:
— Нет, зачем же так ревностно, сразу? Разумное сочетание не повредит. Кстати, это даст вам повод потом покарать мужиков от имени власти за нападение на сей обоз.
— Умненько, — снова сказал Плетнев. Потом осведомился: — Прошу прощения, но если вы, так сказать, не почитаете «автономных», то на кого главную надежду кладете?
Приезжий взял из портсигара Плетнева папиросу, помял ее в пальцах и произнес строго:
— Очевидно, вы недостаточно образованны, господин Плетнев, и плохо знаете историю. Европейские государства не однажды оказывали друг другу услуги при подавлении революций. Естественно, такую же услугу окажут и нам, но бескорыстных услуг не бывает. Напомню несколько фактов: например, еще в шестнадцатом году американо-английская комиссия обследовала здешнюю губернию и убедилась в богатстве ее недр. Из этого следует, что Россия не пустыня Сахара. Так что вот, милейший: союзные державы имеют весьма серьезный опыт колониального владычества и, несомненно, наших доморощенных автономистов терпеть будут только временно, особенно этих, из сивых меринов.
— Выходит, Сибирь вроде Китая будет? — вздохнул Плетнев.
Приезжий ничего не ответил Плетнев помолчал потом спросил:
— Парнишек как прикажете? Отпустить илп, может, свезти куда подальше?
— Ну, зачем же крайности? — возразил приезжий — Дайте им на дорогу чего-нибудь съестного, и пусть уходят. А про меня скажите, допустим, скупщик из города.
— Отлично, — обрадовался Плетнев — А то неохота о ребят мараться, — и признался. — У меня, знаете ли, после каждого покойника бессонница.
— Ну вот, сегодня есть повод отлично выспаться, — сострил приезжий.
Погас фитиль в плошке, но никто не приходил к ребятам Ощупав доски, которыми быта забиты снаружи окна, Васятка сказал:
— Одна послабже будет.
Найдя обломанную резную ножку от стула, он подсунул ее под доску и, навалившись вместе с Тимой, отодрал Ребята вылезли из окна на балкон, а оттуда спрыгнули на кровлю крыльца. Спустившись на землю по оштукатуренной колонне, Тима хотел броситься к воротам, но Васятка, схватив его за рукав, кивнул на сарай, двери которого были открыты В сарае ребята поднялись по лестнице на сеновал, из сеновала через слуховое окно вылезли на крышу, с крыши забрались на дерево, растущее по другую сторону утыканного гвоздями забора.
Слезли с дерева и, проваливаясь по пояс в снег, вышли на дорогу. Но Васятка велел идти не к коммуне, а в сторону, где виднелась брошенная охотничья зимовка. Объяснил:
— Кинутся ловить — враз на конях по дороге поймают.
Давно уже исподволь начинала задувать серая, влажная предвеоенняя пурга. Жесткие тонкие ледяные чешуйки косо летели в воздухе, сталкиваясь, тяжелея, они падали взъерошенными комками.
Все сумрачнее становилось вокруг. Небо сомкнулось тучами, погасло. Потом пошел обильный снег. Но от его белизны не стало светлее. Даже деревья в трех шагах от зимовки окрылись в рыхлом сплошном снегопаде.
— Теперь пошли, — решил Васятка.
— Не заблудимся? — встревожился Тима.
— Так ведь пурга ровно всегда дует.
— Дует, а все ничего не видно.
— Надо так идти, чтобы в левую скулу все время пуржило, тогда не заплутаемся, — уверенно сказал Васятка.
Лешка всхлипнул и пожаловался:
— Вот съедят нас волки, тогда узнаем.
— Волки не станут в пургу из логова вылазить. Снег сейчас зыбкий, они по самое брюхо завязнут.
— А мы?
— Мы палками дорогу щупать будем. Нам брести легче.
Выдрав длинную хворостину из плетня, Васятка приказал:
— Я вперед пойду дорогу прокладывать.
Лешка совсем изнемог от усталости и все время норовил сесть в снег; Тиме приходилось тащить его за РУку.
Идти в белом шевелящемся снежном мраке было тяжко. Ногами двигаешь, а идешь ли ты, неизвестно, перед глазами одна и та же кишащая белая мгла. И ноги вязнут в снегу по колено, будто их при каждом шаге кто-то дергает обратно. А если устанешь и присядешь, снег сразу завалит и замерзнешь под снегом насмерть.
Смерть — это когда все пропадет вокруг тебя. Словно во сне без снов, и нельзя проснуться. Ничего не увидишь, ничего.
А все будут жить как ни в чем не бывало, только ты один останешься лежать ледяной чуркой в снегу, и никто тебя уже спасти не сможет. Правда, папа говорил, можно оживить застывшую в льдине лягушку. Но Тима-то человек, а не лягушка, и он помрет в снегу насовсем.
К весне он протухнет, и если даже найдут, каким он, наверное, станет противным, хуже утопленника. И как будет страшно маме видеть его таким мертвым. Нет, нельзя садиться, хотя нет сил идти и так хочется присесть, немножко отдохнуть. А Васятка еще издевается, хвалит мокрую пургу и говорит:
— Отец не шибко выстегает нас за то, что плутали в тайге, потому что в хорошем духе будет от влажной пурги, — она всегда к урожаю.
И почему люди так много говорят о хлебе, когда столько пустой земли? Почему не засеют ее всю хлебом?
Бросили бы все дела на свете, взяли лопаты, вскопали землю и все ее засеяли.
Почему вообще люди так бестолково живут и не могут договориться друг с другом, чтобы разом сделать то, от чего все станут счастливыми? А кто такой этот остроносый? Почему он так ухмыльнулся, когда Васятка сказал, что они коммунарские? Ведь коммунаров даже в городе все уважают, а он так с ними поступил. Нет, он, верно, против коммуны. Тогда он враг? И если Тима помрет в снегу, то оттого, что он с врагами встретился? Значит, Тима — жертва, как и те люди, которых похоронили торжественно на площади Свободы?
Эти размышления Тимы были прерваны придушенным шепотом Васятки:
— Тихо! Кажись, кони едут.
Ребята остановились, замерли. Действительно, вскоре послышалось мерное буханье копыт по рыхлому снегу и громкое позвякпвание медных блях на сбруе.
Васятка приказал:
— Давай с дороги в сторону, а то враз изловят.
Проваливаясь в сугробах, разгребая снег, словно воду реки, ребята пробрались в таежную чащу и стали за толстыми стволами мохнатых кедров.
Мерной трусцой по дороге сквозь белый мрак снегопада прошли четыре подводы. И вдруг Тима, пораженный догадкой, воскликнул:
— Они же не с той стороны едут. Это другие. Может, Хомяков, а?..
— Тихо, — прошипел Васятка, — а то в снег зарою! — выждав, объяснил: А то, что обратно с погони едут, это ты понять можешь?
— Правильно, — разочарованно согласился Тима. Но все-таки усомнился: Почему четыре подводы, ведь могли на одной?
Этот довод показался Васятке убедительным, и он даже вздохнул огорченно, но, чтобы сразу не признаться в промашке, съязвил:
— А вот поди спроси. Если схватят — значит, они, а нет — значит, другие, — и скомандовал: — Давай веселей, теперь версты три осталось! По кедрачам опознал место.
Аккурат к рассвету дома будем.
И верно, к рассвету ребята приплелись в Сморчковы выселки. Подняв на руки вконец обессилевшего Лешку, Васятка, прежде чем войти в землянку, заботливо набил ему в штаны сена; затем, поколебавшись, сказал Тиме:
— Ну, тебя отец драть, пожалуй, не будет. Гость все же.
И робко толкнул дверь, висевшую на петлях из сыромятной кожи.
Появление ребят не произвело на Двухвостова особого впечатления. Он только сказал, прозорливо глядя на Васятку и Лешку:
— У печи сено из портков вытрясите-ка!
Васятка деловито и откровенно рассказал отцу о приключении в Плетневской заимке.
Против ожидания Двухвостов, который сначала слушал Васятку с насмешливой ухмылкой, стал серьезным.
Несколько раз переспросил о подробностях «ареста», потом вдруг торопливо подпоясался и, подойдя к двери, приказал: