А жизнь идет...

— Разве это вас устроит? — отвечал наполовину польщённый Август.

— Сделайте так, поддержите меня для начала! Если хотите, мы заключим письменный договор. Присядьте на минутку! — сказал нотариус и стал искать на своей конторке подходящий листок бумаги.

Но Август не пожелал связываться в тот день: он был занят своей фермой овцеводства.

— Я подумаю об этом, — сказал он. — Вот если вы хотите заключить контракт с вашими каменщиками, то это — другое дело.

— Каменщики! Подумаешь! — фыркнул нотариус. — Пусть они делают, что я хочу.

Безумный человек, — в этом не приходилось сомневаться.

Августу пришлось посоветовать Больдеману и его товарищам прекратить пока работу у нотариуса:

— А чтобы просуществовать это время, возьмите, ребята, вот эти пустяки!

— Да что же это такое? Это уж слишком, староста!

— Дорогие мои товарищи, с вами я делил и радость и горе! — сказал растроганный Август. — И вам не придётся нуждаться, пока я в Сегельфоссе.

Он забежал в банк за деньгами. Дела его шли отлично, великолепно; пусть все знают, как невероятно быстро развивается его дело. В банке был один Давидсен, и этот добряк Давидсен позволил себе заметить что-то — сделать маленький намёк, пожалуй, даже не словами, а скорее интонацией. Консул этого не сделал бы.

Началось с того, что Август сказал просто шутки ради и из снисхождения:

— Вы находите, вероятно, что я слишком много беру денег?

И на это Давидсен не возразил громким хохотом, и не стал уверять, что там, откуда эти деньги пришли, их ещё много осталось, и что Вандербильт не успеет, прежде чем умрёт, истратить все свои миллионы.

Нет, Давидсен имел скорее растерянный и несколько грустный вид, он сказал:

— Но ведь это же ваши деньги!

Консул никогда бы так не сказал. Августа слегка покоробило, и он спросил:

— Консула больше нет здесь?

— Нет, к сожалению, — отвечал Давидсен. — Теперь я один. Но я не пробуду здесь долго: слишком велика ответственность, В первый же раз, как сделаю ошибку, я уйду.

Август: — Но вы ведь не сделали ошибки, выдав мне эти немногие тысячи?

— Нет, конечно, нет! — отвечал Давидсен. Но на всякий случай он ещё раз посмотрел в банковскую книгу и сказал: — Нет, всё правильно.

Консул никогда бы не позволил себе проверять вторично по банковской книге.

— Мне бы нужно было поговорить с консулом, — сказал Август и ушёл.

Августа беспокоило дело с каменщиками. Нотариус Петерсен хочет заставить их работать на себя даром.

— Как посоветует мне консул? Что предпринять? Простите, что я вас беспокою!

Консул отвечал не сразу:

— В этих делах я плохо разбираюсь, или вернее, я ничего, в них не понимаю. Но я думаю, что окружной судья мог бы вам помочь. Мне кажется, что в голове нотариуса Петерсена начинает мутиться. Он писал мне несколько раз и всё просит меня продать ему все долговые обязательства, по которым мне должны, но я ему не ответил. Тогда он несколько дней тому, назад сам явился ко мне в контору и принёс с собой стул, на котором и сидел.

Август не позволил себе засмеяться в присутствии консула, придерживаясь делового тона, и сказал:

— Он придумал выстроить банк на своём пустыре вместо виллы, и теперь заставляет рабочих переделывать весь подвал, а платить за это не хочет.

Консул взглянул на часы:

— Мы ещё застанем судью. Вы поедете со мной?

Хорошо, что Август не одевался больше так пёстро, — его, пожалуй, можно было принять за консула, сидящего в автомобиле рядом с другим консулом: на голове котелок, белый, галстук, пиджак на шёлковой подкладке и белый носовой платок, выглядывающий из кармана. Ему не хватало только жёлтых перчаток.

Они вместе с окружным судьёй обсудили дело. Добиваться чего-либо путём суда слишком долго: разбор дела, отвод, решение, апелляция, новое решение и так далее; рабочим немыслимо начинать эту канитель, надо сделать что-нибудь частным образом. Судья сказал:

— Но вы, консул, и я, мы ничего не добьёмся от нотариуса: выставив его из банка, мы сделались его врагами. Но я думаю, что аптекарь Хольм сможет нам помочь: они старые знакомые, и я много раз присутствовал при том, как они грызлись и жестоко язвили друг друга, но всегда довольно дружески. Что, если бы вы, господа, поговорили с аптекарем?

Они поехали к аптекарю и были встречены серьёзным сообщением:

— Фру Петерсен обратилась вчера к доктору Лунду, пригласила его к своему мужу, который свихнулся. Доктор пришёл потом ко мне, — сказал аптекарь, — мы вместе отправились к нотариусу и долго говорили с ним. В том, что он свихнулся, не могло быть никакого сомнения. Он водил нас на постройку и объяснял, что хочет переделать её в банк. Это здание обойдётся ему в миллион, а подвал он выложит бронированными плитами. Фру ходила вместе с нами, плакала всё время и молилась богу. Мы решили с ней, что нотариусу необходимо съездить на Юг, я уговорю его и поеду с ним. Если эта поездка по морю не поможет, то я устрою его куда-нибудь в клинику.

Консул спросил:

— А вам удастся уговорить его поехать?

— Да, — сказал аптекарь, — мы уже пришли к соглашению, мы поедем за стальными плитами.

— Когда вы выезжаете?

— Сегодня вечером. С пароходом, идущим к югу.

— Жаль каменщиков, которые влипли в такую историю! Они остаются без работы.

Август: — Я предупредил их, чтобы они подождали, а там посмотрим.

— Но разве у них есть средства, чтобы ждать?

— Да, — сказал Август.

Они поехали обратно. Чёрт возьми, как сладко было пересекать город по всем направлениям, сидя с консулом в автомобиле, и самому приподнимать свой котелок, когда консул отвечал на поклоны прохожих! Август сам выразился бы, вероятно, так: совсем другое положение против прежнего.

Возле консульства они вышли из автомобиля.

— Одно к одному, — сказал консул. — Помните, На-все-руки, я рассказывал вам об одном англичанине, который должен был приехать сюда охотиться? Так, может быть, вы помните, что я просил вас также придумать какое-нибудь развлечение для него?

— Я уже думал об этом, — сказал Август. — Когда приезжает лорд?

— Сейчас он в Финмаркене удит лососей, но рыбная ловля скоро будет запрещена. Тогда он и приедет.

— В горном озере водятся форели, — сказал Август.

— Форели? Вот как!

— Да, поэтому, всё-таки можно будет удить рыбу, на муху.

Немного погодя консулу стало ясно, что сообщение Августа имеет огромную важность. Он сказал:

— В горном озере водится форель?

— Отличная форель. Я давно её заприметил.

«В горном озере — форель, и никто этого не знал, — размышлял консул. — Как же она туда попала? Вверх по Сегельфосскому водопаду не могут прыгать даже лососи».

Август объяснил, как всё это вышло: это отец консула давным-давно пустил форель в озеро, это он велел снести туда в двух вёдрах мальков, зародил жизнь в мёртвой воде — и никому не сказал ни слова...

— Откуда вы это знаете?

— Я говорил с человеком, который помогал при этом вашему отцу.

Консул старался не подавать вида, до чего поразило его это сообщение, но он чуть было не всплеснул руками. Они стали разбирать вопрос дальше:

— А разве ловля форелей не будет запрещена?

Но Август умел находить выходы:

— Во-первых, ловля форелей на удочку длится обычно на месяц дольше, чем ловля лососей в море и реках...

— Ну, а этого вполне достаточно, — прервал его консул. — Он не пробудет здесь месяца, самое большее — две недели, потому, что ему надо торопиться домой. А второе — что же?

— А во-вторых, в горном озере ведь не морская форель. Она не поднялась из моря и потому не может быть запрещена.

— Нет, конечно, нет. Но какой дальновидный человек был мой отец!

— Да, и сегельфосский старик тоже так думает. Изучающий и размышляющий человек, — сказал Август.

— Но как же этого никто не знал? — удивлялся консул.

Август: — Его помощник рассказал сам, что обещал отцу вашему молчать. Это должно было оставаться в тайне, чтобы люди не пришли и не выудили форель, пока она ещё не выросла.