Страница 7 из 41
— Все равно велит следовать за ним.
— Запросите: «На каком основании? Мы за пределами запретных зон».
— Отвечает: «По распоряжению уполномоченного».
— Черт… кто там у них уполномоченный… Токио или левая нога какого-нибудь адмирала… Штурман! Поднимите сигнал протеста. Пусть и уполномоченный читает. Думаю, в бинокль ему все пока видно.,
В переговорах наступила пауза. Эсминец продолжал болтаться на волнах. Дым относило в сторону «Ангары». На крыло мостика вышел стармех:
— Небось по начальству докладывает про наше упрямство. Серьезный корабль… Четыре торпедных аппарата… пушки. — Стармех потянул носом. — А топливо у них, между прочим, дрянь, как и у нас.
— Спасибо за идею, — оживился капитан, подтолкнул краснофлотца. — Передай: «Запас топлива, воды ограничен, повторяю просьбу произвести досмотр на месте».
Эсминец сигнал принял, однако ответа не дал.
— Может быть, помолчим-помолчим — и разойдемся? — с надеждой проговорил стармех. — Однако зашевелились!
На палубах появились матросы. Одна группа расчехлила пулемет, другая начала спускать шлюпку, И сразу же замигал прожектор:
— Говорят: «Я зайду на судно», — тут же отчеканил наблюдатель.
Откуда-то вынырнул юный пассажир. Стармех погнал было его в каюту, но капитан удержал. Пока ведь тихо. Игорь осмелел, спросил:
— Николай Федорович, а досмотр — это обыск?
— Обыск. Скажу даже больше: шпионаж в пользу третьей державы.
— Какой третьей?
— Фашистской Германии, с которой Япония в союзе. Думаю, уже сегодня содержимое наших трюмов будет известно немецкому посольству в Токио.
— Разве сахар — военная тайна?
— Во время войны тайна не только сколько у нас пушек, танков и солдат, но и все, что нужно солдату, — сахар и хлеб.
— И мы сами пустим узнать военную тайну?
— Придется. Понимаю, о чем ты думаешь… «Капитан Рябов в Мальчиши-Кибальчиши не годится». Но ведь Мальчиш-Кибальчиш, если помнишь, когда был в плену у буржуинов, прикладывал ухо к холодному полу, чтобы слышать, как на помощь скачет красная конница. А теперь красная конница, танки и самолеты далеко на западе. У нас нет здесь иного оружия, чем выдержка и достоинство, чем наша гордость. Ясно, «адмирал»?
— Можно, я останусь с вами, здесь?
— Ради любопытства?
— А вдруг нужно будет кому-нибудь что-нибудь срочно и секретно передать?
— Хорошо. Нужно будет — воспользуюсь.
Игорь всматривался в приближающуюся шлюпку. Мерные взмахи весел. Одинаковые спины матросов. На корме офицер: сидит важно. Сжимает эфес сабли. Зачем она моряку, он же не кавалерист? Игорь до сих пор только в книжках читал про самураев: как их разбили на Халхин-Голе, как храбрый комиссар Иван Пожарский погиб на сопке Безымянной у озера Хасан, защищая границу. Распевал песню о трех танкистах. И вот теперь японская шлюпка подходит к их пароходу. Японский матрос цепко ухватился за штормтрап, подтянулся к борту. И офицер, опираясь о головы, плечи матросов, стал перебираться с кормы на нос, чтобы первым подняться на «Ангару».
— Теперь, Игорь, катись по трапу вниз. Приказываю пока быть рядом с мамой. Ты лично отвечаешь за нее.
Третий помощник сжег секретные документы и уже стоял у штормтрапа, готовый к приему незваных, но все же гостей. Японцы с ловкостью прирожденных мореходов карабкались вверх. Господина офицера пришлось поддержать за локоток, потому что тот зацепился каблуком о собственную саблю и едва не свалился с фальшборта на палубу. Однако и тени насмешки не заметил офицер на лице русского. Холодная вежливость. Жест руки, приглашающий следовать за ним. У двери каюты капитана третий помощник приостановился, одернул китель, поправил фуражку подчеркнуто тщательно, неторопливо. Неожиданная остановка, явно продемонстрированная почтительность к своему начальству сбили с темпа и несколько разозлили офицера. Он нетерпеливо громыхнул саблей.
Капитан сам открыл дверь салона.
— По распоряжению уполномоченного офицер досмотра лейтенант Ято, — на довольно сносном русском языке представился японец.
— Капитан Рябов. Мой помощник Соколов.
— Капитан имеет право говорить только при свидетелях? — ухмыльнулся Ято.
— Но вы тоже вошли в каюту не один, а в сопровождении вооруженного матроса. В дверях вижу второго. А там маячит к третий.
— Это для голосовой связи с сигнальщиком.
— Принимаю объяснение.
Ято потребовал судовые документы и без пререканий получил их. Внимательно изучал каждую страницу. Время от времени он отрывался от бумаг, что-то резко выкрикивал часовому, стоявшему в дверях, а тот передавал фразу дальше, сигнальщику.
— Я бы просил дублировать ваши переговоры на русский или английский язык.
— Это удлинит мою работу, — отказался Ято.
— Мы располагаем временем, не так ли, Олег Константинович?
Соколов неопределенно пожал плечами.
— Капитан не спешит домой? — ехидно спросил офицер.
— С тех пор, как приказано лечь в дрейф,
— А вы не теряете выдержки, капитан.
— Как и мое государство, соблюдающее строгий нейтралитет по отношению к Японии. Итак, что же дальше? Идет четвертый час нашего совместного дрейфа.
— Думаю, что это только начало. — Ято отвалился на спинку дивана, жестом этим давая понять, что он, и только он, в данной ситуации хозяин положения. — Я уполномочен зачитать вам письменное заявление, — и вынул из кармана сложенный вчетверо листок. Торжественно начал чтение:
— «Японская империя имеет строго справедливую позицию по отношению к СССР, который является нейтральным государством…»
Оторвал взгляд от текста. Но эти двое русских не отреагировали на столь торжественную преамбулу.
— «…В настоящее время Япония ведет войну против Великобритании и США, поэтому Япония не может не обращать внимания на любые действия, которые могут помешать нашим операциям на море. Ваш пароход вступил в запретный район наших оперативных действий…»
— Протестую, — резко прервал его капитан. — Район, в котором мы находимся, согласован с вашим правительством для плавания советских судов. Если бы он был закрыт, мы немедленно получили бы уведомление из Владивостока.
— Этот вопрос будет исследоваться, — недовольно буркнул лейтенант и продолжил чтение:
— «…отправил по радио шифрованную телеграмму, когда увидел эскадру».
— Я категорически отвергаю обвинение в передаче данных об эскадре!
— Вопрос будет исследоваться…
«Поэтому вы обязаны следовать в порт Японской империи для подробного выяснения обстоятельств».
Ято положил текст заявления на столик. Выкрикнул:
— В случае отказа будет открыт огонь!
На Рябова, казалось, это предупреждение не подействовало. Он не спеша раскурил сигарету. Сам внимательно перечитал текст. Задал вопрос:
— Вы камикадзе, господин Ято?
— Я не пил чашу сакэ. — Лейтенант не понимал, куда клонит этот русский.
— Ну, чашу сакэ мы можем заменить рюмкой водки. Тонуть придется вместе.
Ято осклабился:
— Шлюпка у борта. Мы успеем отойти.
— В этом случае не успеете.
Ято прокричал что-то связному. В каюту ворвались пятеро матросов, направили карабины на Рябова и Соколова. Щелкнули затворы. Дуло карабина покачивалось на расстоянии нескольких сантиметров от лица Олега Константиновича. Он не смог бы даже шевельнуться, если бы матросы напали на капитана. Он отвернулся от вороненого дула, встретился взглядом с Николаем Федоровичем. На его лице, по-прежнему непроницаемо спокойном, он искал ответа на вопрос: «Что вы делаете? До какой грани решили дойти? Ведь в шифровке Владивостока ясно сказано: „Сопротивление не оказывать“. Значит, все еще не так плохо. Если бы война, тогда было бы сказано — не отдавать судно любой ценой. А значит, даже ценой жизни… Но ведь такого приказа нет. Так что вы делаете, капитан?» Но ему почудилось, что Рябов даже усмехнулся. Открыл ящик письменного стола. Соколов знал, там лежит пистолет. Однако Николай Федорович вытащил пачку сигарет, распечатал ее, щелкнул зажигалкой. Затем поднял трубку телефона: