Страница 79 из 86
– Почему ты молчишь, Михаил? – говорила Малевская, не сводя с него глаз. В них появилось что-то новое, необычное для Малевской. Сурово сжались тонкие брови, всегда весёлые, ласковые глаза жгли горячим голубым пламенем. Она глубоко и с трудом дышала.
– Почему ты молчишь, Михаил? – настойчиво и нетерпеливо повторила она и, опять не получив ответа, продолжала: – После того, что ты… что ты… пережил за эти сутки, разве не… жестоко было бы подвергать тебя тем же… или, может быть, ещё худшим испытаниям?..
– Нина… – не поднимая глаз, глухим голосом прервал её Брусков. – Нина… Прошу тебя… Не говори об этом…
– Я имею столько же права остаться в снаряде, как ты… как Никита! – страстно продолжала Малевская. – И никто этого права отнять у меня не может!.. Никита останется… Это его право и… его… обязанность… Он останется один на один с другим человеком… в самый тяжёлый… в самый опасный момент… когда придётся собрать всё мужество своё… всю силу…
Её голос задрожал, и, тяжело дыша, она на мгновение остановилась. Потом, почти шёпотом, продолжала:
– Сможет ли другой человек поддержать в нём это мужество? В тот час, который, может быть, будет последним… Так… только так стоит вопрос, Михаил!.. После того, что произошло…
– Нина!.. Нина!.. Замолчи!..
Брусков вскочил со стула. Он смотрел на Малевскую глазами, полными мольбы и растерянности.
– Ты думаешь… – с усилием проговорил он, – ты думаешь только о Никите…
– Потому что он остаётся безусловно… И он имеет право на товарища…
– Подожди, Нина… – протянул к ней руки Брусков. – Дай сказать… Разве я для тебя и для него уже не товарищ?
Малевская протестующе тряхнула головой.
– Глупость!
– Подумай же и обо мне, Нина!.. Подумай, как я покажусь на поверхности вместо тебя! Что я скажу там, Нина!.. Ты права, я не должен был мотивировать своё требование тем, что ты – женщина. Но факт остаётся… Там, на поверхности, ещё существует, ещё действует неписаный закон, что женщина должна в первую очередь… Пойми, Нина, ты гонишь меня на позор… Он останется со мной на всю жизнь!..
С упрямой складкой на лбу Малевская смотрела на носок своей туфли.
– Все знают на поверхности, что ты заболел… Это достаточное основание…
– Но моя совесть, Нина! Ты сомневаешься во мне?.. После всего, что я пережил и передумал, я знаю, что до конца буду с Никитой…
Почти задыхаясь от волнения, он опустился на стул.
– Я верю тебе, Михаил, – тихо, но твёрдо сказала Малевская, – и всё же я буду настаивать перед Никитой, чтобы он оставил именно меня. Путь он сам решает. А теперь прекратим этот разговор… Мне нужно закончить работу. Да и тебе следует им помочь. Полежи, отдохни и пойди к ним.
Она повернулась к своему столику и принялась за киноаппарат. Но руки дрожали, перед глазами стоял туман, а сердце билось с такой силой, что казалось – разорвётся грудь…
Опустив лицо на руки, Брусков застыл на стуле в неподвижности.
В каюте наступило долгое молчание. Изредка сквозь опущенную крышку люка глухо доносились голоса Мареева и Володи из нижней камеры.
Мареев показался в люке неожиданно, почти испугав Брускова и Малевскую.
– Ты уже встал, Михаил? Ну, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, Никита… Очень хорошо… Я собирался спуститься к тебе…
– Мы с Володей уже порядочно успели… Зарядили аккумуляторы, проверили моторы, буровой аппарат… Ну, что же, пойдём, Михаил! Работы ещё много… А как у тебя, Нина?
– Сейчас кончу.
– Прекрасно!.. Потом возьми на себя продовольственный вопрос.
– Хорошо. Через десять минут займусь этим.
– Ну, идём, Мишук!
Он пристально посмотрел на Брускова.
– Ты что-то неважно выглядишь… Может быть, ты лучше полежишь, отдохнёшь?
– Да нет же, Никита! – торопливо возразил Брусков. – Я прекрасно себя чувствую… Пойдём, пойдём…
Но у самого люка он вдруг остановился.
– Одну минуту, Никита! Ты решил уже? Я останусь с тобой?
Мареев в нерешительности развёл руками.
– Право, не знаю… совершенно ли ты здоров? Нина! Ты ведь вроде врача экспедиции… Как ты думаешь, он совершенно оправился?
От этого неожиданного вопроса Малевская на мгновение растерялась, но потом твёрдо и решительно сказала:
– Да! Он совершенно здоров! Но имей в виду, Никита, я возражаю против моего отъезда в торпеде… Я не менее здорова, чем Михаил, и у меня не меньше права остаться здесь. Я прошу тебя не отправлять меня. Я дождусь с тобой помощи с поверхности…
Мареев пристально смотрел на Малевскую, потом перевёл глаза на Брускова.
– Я говорил уже тебе, Никита, – невнятно сказал Брусков. – Я не могу… не могу появиться на поверхности… оставить тебя…
Он замолчал.
В мучительном раздумье стоял Мареев. Потом покачал головой.
– Вы мне задали тяжёлую задачу, друзья мои… Но если Михаил настаивает, если он здоров, то отправиться должна будешь ты, Нина!
– Никита! – бросилась к нему Малевская. – Почему? Почему именно я? Почему такая несправедливость?
– Нина… – Мареев взял её руки. – Нина, я знаю всё, что ты скажешь… Да, это несправедливость! И всё-таки я не могу нарушить правила: "Женщины и дети – первыми в шлюпку!" Это долг. Это обязанность каждого командира в момент крушения судна.
– До каких же пор! – в отчаянии и бессильной ярости закричала Малевская. – До каких пор вы будете проводить эту унизительную грань между мужчиной и женщиной? До каких пор вы будете считать женщину второразрядным человеком?
Мареев криво усмехнулся и сказал тихо:
– До тех пор, дорогая, пока женщина является носительницей нашего будущего, наших будущих поколений, счастливых, радостных людей страны социализма… Можешь ли ты считать это второразрядным?.. В этом, я думаю, новый смысл старого правила о шлюпке. Может быть, я ошибаюсь, но я верю…
Малевская закрыла лицо руками и опустилась на стул. Плечи её вздрагивали.
– Успокойся, Нина, – продолжал Мареев всё так же тихо. – Подумай, и ты поймёшь, что иначе нельзя… Кроме того, Михаил здесь нужен как радист.
Он с усилием повернулся к Брускову.
– Пойдём, Михаил!
К часу ночи большая часть работы была закончена. Мареев отправил товарищей спать. Малевская и Володя нуждались в отдыхе перед отправлением в дорогу, особенно перед долгим и тяжёлым маневрированием, связанным с выходом торпеды из снаряда и переходом её на вертикаль. Брускова тоже нельзя было переутомлять.