Страница 89 из 109
Бузотеров повязали и в цепях увезли в старую гетманскую столицу, Глухов. Думали, дальше, по петербургским тюрьмам пошлют, может, и в Шлиссельбург…
Но гетман приказал выдрать атаманов хорошенько – да на телегах и вывезти в пустую степь. Шкура – так пусть свою глупую шкуру сыромятной дратвой зашивает! Он – заводчик смуты!
Не хотелось гетману в это время малороссийские раздоры перед Петербургом выставлять. Да и казаков нужно было успокоить. Шарахаясь от милости к гневу и от гнева же – к милости, он сгоряча приказал секретарю Аристофану:
– А накатай-ка ты, братец, прошение на Высочайшее Имя! Да, да, как мы и раньше говаривали – о прибавке жалованья запорожцам.
– Бузотеры же?.. – отвечал осторожно секретарь.
– Ну и что? Кто из казаков не бузотерит? Пиши. Кнут и пряник! Кнут был? Теперь я им пряник суну.
Он и сам мало в это верил, но прибавка жалованья все-таки вышла. После уже узнал: нечто подобное послал Государыне и губернатор, сосед запорожцев. Мол, тревожное, Государыня, племя, успокоить надо. Ай да Мельгунбв! Батька управителя, который все еще возился с домом в Ямполе. Не прибавить ли и ему жалованья?
Но ведь не знаешь, где добро злом обернется. Весть о запорожской бузе пошла широко. Не она ли, в подогрев, вызвала новый поток подметных писем? Дурной пример заразителен.
Кто бы сейчас вспомнил Орлика Мировича и других прихлебателей изменника Мазепы? Пятьдесят лет прошло, эва! Удрав от своих же казаков, они верными псами служили крымскому хану. Неуж еще живы?! Но вот несло крымским ветром подметные письма! За подписью Орлика и Мировича. Гетман Разумовский знать их не знал да и фамилии-то запомнил, лишь заинтересовавшись своим предшественником в Батурине, изменником Мазепой, а вот поди ж ты!… Некий Орлик да некий Мирович из некоего Крыма поносили нынешнего правителя Малороссии распоследними словами.
И между прочим, обвиняли его в том, что он хочет отделить Малороссию от России. Хуже того, установить наследственное гетманство, как замышлял Богдан Хмельницкий. Не забывайте, православные, что с того вышло! Царем возомнил себя влезший на трон нищий казак. Благословенный гетман Мазепа в гробу, поди, переворачивается. Дайте срок: этот царствующий казачонок еще войной и на Московию пойдет. Может, и поделом – чего там бабе сидеть на троне? Да и столице Великой Руси сподручнее быть в Киеве – матери городов русских. Не в гнилом же петровском болоте! Только общего царя-то, уж коли так, лучше бы из бояр родовых выбрать. Иль перевелись все – казачьи пастухи править будут от моря Белого до моря Черного?..
Проще всего – в камин бросить подобную гнусь, да не топится по теплому времени новомодный камин. Хоть прикажи затопить! Ведь разносит крымским ветром по всей Украине подметные письма – разным почерком переписанные.
Самый верный способ свалить гетмана – царем-де себя возомнил! Только ли Орлик с Мировичем – кто-то еще помогает заводить поклеп на гетмана… В Петербурге ли, здесь ли, на «ридной Украине»? Пустые разговоры о наследственном гетманстве, а ссора с Императрицей смертельная. Как же можно с царями спорить! Кому мешает гетман Разумовский? Ишь, в угоду Екатерине Орлика вспомнили! Если бы его и не было, так для сплетен нужно породить… Но если и жив гнусный старец – как он может из Крыма уследить за здешними пересудами?..
Пора подумать, как перекрыть пути подметных писем. Разносят их спившиеся с круга людишки; пори не пори, они и не помнят, кто за горлач горилки сунул им очередное письмо, каждый раз с новым почерком. Когда охранники из гетманской корогвы пороли очередного забулдыгу, он останавливал:
– Пьянь ли в том повинна? Вот бы найти смельчака, кто б в Крыму старых псов удушил!…
С этой гневной мыслью он и отослал старшему брату письмо – совсем не в своем духе:
«Для пресечения сего мне кажется можно способ употребить, чтоб двух-трех бездельников (Орлика там, Мировича и иже с ними) ИСТРЕБИТЬ, которые в Крыму исстари живут, и будучи заражены старинными мыслями, по-старинному пишут и рассуждают, забыв то, что Украина после того времени, можно сказать, совсем переродилась, и совсем не то правление, не такие правители; не те почитай люди, и следовательно, не те уже мысли в них пребывают. Для успокоения все-го мне кажется, что можно сих плутов оттуда украсть или каким способом истребить…»
Вот до какой кровожадности дошел!
Старший брат несколькими словами охладил его пыл:
«Уймись, младшой! Перемелется – мука будет. Из нее пирогов тебе знатных напекут, да под венгерское-то, а? Испей лучше за мое здравие. Славно аппетит поднимает».
Гетман испил и брату послал его любимого винца. Право, смягчилась душа.
Следующее письмо, уже канцлеру Воронцову, писал совсем с другим настроением, в своем житейском тоне:
«Провизия моя венгерских вин из Токая пришла благополучно, о чем я по причине нынешних обстоятельств немало сомневался. Не мог я оставить, чтобы с в.с. оною не поделиться, из которой теперь имею честь послать в.с. десять анталов, из всякого сорта по одному, в.с. усмотрите, что нынешнего года венгерские вина очень хороши. Прошу оные в здравие употреблять».
V
Не подметные письма, а какой-то ропот в народе тревожил гетмана. На базаре толковали о «самостийности». В шинках бурчали, что горилка подорожала – с пятнадцати копеек до двадцати за ведро. У казаков – кони в несусветный рубль поднялись. У баб – плахты больно линючие стали. У кузнецов – сабли некому сбывать, потому что гетман ни с кем не воюет…
Да и мирное время – не время. Вот угоди ж ты народу!
А он-то, ценя эту мирную тишину, все бьется над реформами… Так ли уж мало сделано? Уже при новой Императрице прошла перепись населения, чтоб показать – что есть Малороссия. Многих трудов и поклонов потребовал указ об уравнении чинов малороссийских с великороссийскими. Екатерина милостиво, на первых-то порах после переворота, приняла прошение гетмана, но потом оно чуть не затерялось в недрах комиссии, толковавшей права и вольности дворянства. Слава богу, гетман Разумовский был в этом дворянском сборище, довел свой очередной прожект до указа.
Схожим оказалось и «Положение о рангах Малороссийских». Оно тоже немало попортило крови гетману, прежде чем облеклись в сенатский указ..
Да и все остальное, начиная с учреждения земских судов, отмены пошлин и запрещения российской армии, проходящей через Малороссию, обирать поселян. Провиант? Фураж? Извольте покупать, как везде делается. Даже губернатору Мельгунову, отцу своего управителя, не позволил армейский грабеж.
Могли бы после всего этого и благодарить гетмана его любимые хохлы?
Как бы не так! Чем дальше шло время, чем больше стекалось в Петербург доносов на гетмана, тем настырнее и свои хохлы становились. Начали уже в открытую кричать:
– Извычай нарушается!
– Старинные вольности ганьбят!
– Разумовский – ды швидкий ли на розум?
– Самостийность нашу не борониць!…
Не понимают, дурные, что криками своими только ухудшают положение гетмана. И Малороссии, само собой.
Разумовский поспешил созвать генеральное собрание. То ли малая рада, то ли некая ассамблея.
Полковники, старшины, сотники, разных чинов городские управители. В театре сели, где еще витал дух Ваньки-Каина. Не слишком-то трезвы были собравшиеся, да и мало что понимали в угрозе, нависшей над гетманом. Одно умели – орать:
– Батько, неможно жити без войны!
– Веди в якой ни есть поход!
– Наши сабли с тобой, батько!
– Гуторят, на Крым вдарим?..
Вот так: он помышлял, чтоб двух-трех горлопанов изловить, а они хотят целой казацкой ордой, не спросясь Государыни, броситься в Крым. Как в прежние времена бывало.
Разумовский в самом начале собрания, под гетманским стягом, под гордо вскинутой на руке булавой заявил:
– Если вы так будете кричать, булаву-то у меня отберут, смотрите!
Лучше бы о том не заикался… Сейчас же громогласно вспомнили: