Сольная партия

– И вы тоже, мсье Девиль?

– Похоже, что так, мадемуазель. Кэтрин снова обернулась к Фергюсону:

– Могу я теперь идти?

– Да, конечно. Уж кто-кто, а вы точно заслужили право присутствовать на последнем акте пьесы. – Когда доктор Рили скрылась за дверьми концертного зала, Фергюсон склонился над окошком машины. – Он вот-вот начнется. Хотите пойти послушать, мэтр?

– Не особенно, бригадир, – покачал головой Девиль. – Видите ли, как ни странно это может показаться в сложившихся обстоятельствах, но фортепиано никогда не относилось к числу моих любимых инструментов.

В „Зеленой комнате" Микали поправлял галстук перед зеркалом. Преви дожидался его у двери. В комнату вновь заглянул администратор.

– Пора, джентльмены.

Преви улыбнулся и протянул Микали руку.

– Удачи, Джон.

Тот широко развел руки в стороны.

– Удача – пустое слово. Для великого Микали нет ничего невозможного.

Алберт-Холл ломился от публики. Помимо лож и балконов, около полутора тысяч зрителей толпились на галерке и на пространстве перед сценой. Большинство из них составляла молодежь, одетая, по старой традиции заключительного дня фестиваля, в самое лучшее.

Когда Преви, а за ним Микали вышли на сцену, их встретил рев такой оглушительной силы, какого Микали еще никогда в жизни не слышал. Кровь быстрее побежала у него по жилам. Возбуждение стало нестерпимым.

Он беспрестанно раскланивался. Преви смеялся и тоже аплодировал. Микали перевел взгляд на ложу рядом со сценой и увидел Кэтрин Рили. Он проложил себе путь через оркестр, вынул из петлицы гвоздику и бросил ей.

Кэт поймала цветок на лету и, не выпуская его из рук, ответила музыканту долгим задумчивым взглядом. Потом поцеловала гвоздику и кинула ее назад. Микали снова укрепил цветок в петлице и послал девушке воздушный поцелуй. Публика взревела от восторга, когда он вернулся к роялю и положил руки на клавиши.

В зале воцарилась мертвая тишина. Преви, верный своей привычке, встал совсем близко от рояля. Он полуобернулся к Микали, став вдруг очень серьезным. Повинуясь взмаху палочки, оркестр взял первые ноты. Из-под пальцев Микали полилась божественная музыка.

Келсо свернул на Принс-Консорт-роуд и притормозил у бордюра. Не выключая двигателя, он повернулся к Моргану.

– Что еще я могу для вас сделать, полковник?

– Лучшее для тебя – забыть, что ты вообще меня когда-нибудь видел.

– Договорились.

Морган, одетый в привезенные старшим сержантом старую шинель и твидовую кепку, вышел из машины и склонился над окном.

– Спасибо, Джок. А теперь убирайся, и подальше.

„Кортина" уехала. Морган поднял воротник шинели и направился к служебному входу. У статуи принца-консорта он остановился и огляделся вокруг. У крыльца стояли три полицейских в форме. У остальных дверей также расположилось по меньшей мере по одному полисмену. Всюду, куда ни падал его взгляд, он видел блестевшие под дождем форменные шлемы.

Вдруг из-за угла появился грузовик и затормозил у служебного входа. На его борту красовалась фамилия одного из лучших в Лондоне пивоваров. Три или четыре грузчика в плащах и капюшонах начали доставать из машины ящики с пивом под бдительным оком полицейских.

Морган метнулся через дорогу и замер в тени, отбрасываемой грузовиком, дожидаясь подходящего момента. Два молодых полисмена со смехом повернулись друг к другу. Грузчик с ящиком скрылся за поворотом. Не колеблясь ни секунды, Морган обогнул грузовик, подхватил следующий ящик и, водрузив его на плечо, устремился к двери.

Полицейские громко рассмеялись чему-то, но они уже остались позади. Оставив слева будочку вахтера, Морган свернул в коридор, следуя за впереди идущим грузчиком, который явно направлялся в один из баров концертного зала.

Приоткрытая дверь справа выходила на лестницу. Морган скользнул в нее, поставил ящик в темном уголке и оказался в одном из характерных для Алберт-Холл длинных извилистых коридоров. На противоположной двери виднелась табличка с надписью „Выход". Он открыл ее, переступил порог и оказался в начале прохода, упиравшегося в сцену. И его глазам наконец предстал Джон Микали.

Близился финал. Микали разминал пальцы в ожидании, пока оркестр исполнял главную тему. Он всей грудью втягивал воздух, готовясь к тому огромному физическому напряжению, которого требует от музыканта заключительная часть концерта.

Он, не отрываясь, смотрел на дирижера, дожидаясь сигнала, и вдруг за плечом Преви увидел, как в дальнем конце зала приоткрылась дверь и в проеме возникла фигура Моргана.

Потрясение было настолько велико, что на миг он замер, словно обратись в камень. Кэтрин Рили, не сводившая с него внимательных глаз, проследила направление его взгляда, но к тому моменту Морган уже шагнул назад и прикрыл за собой дверь.

„Боже, – подумал Микали. – Он жив. Ухитрился выжить, скотина, и вот теперь пришел за мной". В голове его промелькнула строчка из японского стихотворения: „Никто так не одинок, как самурай. Возможно, только тигр в гуще джунглей".

Он не испугался, напротив – преисполнился злобной радости и какого-то странного восторга. Преви резко кивнул, и Микали, как солдат в атаку, бросился в финал концерта, который, при всем богатстве своего репертуара, любил больше всего. Никогда в жизни он не играл так великолепно.

Когда отзвучали последние аккорды, зал сотрясся от аплодисментов такой силы, каких ему ни разу еще не доводилось слышать за всю карьеру музыканта. Рукоплескали все. Оркестр, Преви, публика. Зрители с протянутыми руками устремились к сцене.

Он глянул в ложу. Кэтрин Рили стояла, вцепившись в перила и не отводя от него потрясенного взгляда. И тут Преви подхватил Джона под локоть и увлек за кулисы.

У порога „Зеленой комнаты" стоял администратор с двумя бокалами шампанского в руках.

– В жизни не слышал ничего подобного, – объявил он, в то время как зрители принялись скандировать имя пианиста.

Микали отпил шампанского и с легкой усмешкой спросил:

– Я хорошо играл, маэстро, или только местами?

Преви, сам немало взволнованный, поднял бокал.

– Друг мой, в жизни время от времени случаются великие мгновения. Сегодня, бесспорно, был один из них. Примите мою глубочайшую признательность.

Микали улыбнулся, отпил шампанского и бросил взгляд через плечо туда, где смыкались два коридора. Где-то там в лабиринте огромного здания, скрывался Морган. Возможно даже, он притаился вон в том темном углу.

Тогда, на вилле, он сказал, что хочет рассчитаться с Микали лично. Не было оснований полагать, что он изменил свое намерение. В конце концов с тех пор ничего не изменилось.

Зал шумел все требовательнее.

– Пошли, Джон, – сказал Преви. – Если мы не вернемся, они полезут на сцену.

Когда они снова возникли в свете юпитеров, зрители принялись выкрикивать имя пианиста и на сцену обрушился поток цветов, студенческих шарфов и шляп. Зал аплодировал стоя, преисполненный благодарности за соучастие в великом событии.

Джон с улыбкой раскланялся, помахал публике, послал Кэтрин Рили воздушный поцелуй. Но его ни на миг не покидала одна-единственная мысль: уйти со сцены можно только через коридор, в конце которого ждет Морган – наверняка ждет.

И вдруг его осенило. Он повернулся, пожал руку первой скрипке и, сделав несколько шагов, оказался на краю сцены. Под ним, на глубине четырех метров, шел проход между креслами, ведущий в главное фойе.

Микали наклонился вперед и, обращаясь к ближайшим к нему зрителям, воскликнул: – Вы прекрасны! Никакие слова не в силах описать моих чувств. Я больше не в силах справляться с волнением.

Он поставил ногу на край сцены и – провалился. В зале раздались вскрики, тут же сменившиеся громовым хохотом. Микали удачно приземлился. Хлопнула дверь, и он исчез.

Теперь хохотали и аплодировали все, даже оркестранты, ибо за всю историю Королевского Алберт-Холла никогда еще ведущий исполнитель не покидал сцену столь необычным образом.