Страница 15 из 49
Надо срочно что-то съесть. Компания «Мартин-Уайтинг» наверняка предлагает в нашей больнице бесплатный завтрак, но на это у меня нет времени.
Возле грузового лифта сложены грудой использованные подносы, и там я нахожу нераспечатанную пластиковую миску с корнфлексом и сравнительно чистую ложку. Молока нет, зато обнаруживается полупустая коробочка с взвесью магнезии. В известных обстоятельствах, поверьте, это как минимум не хуже, а то и лучше.
Я уединяюсь со своей добычей в пустой палате и, выбрав койку возле двери, сажусь на краешек матраса в желтых пятнах от мочи. Только я успеваю отправить в рот первую ложку, как из-за ширмы раздается голос:
— Кто здесь?
Доев свой завтрак — на это уходит четыре секунды, — я догоняю его еще одним моксфеном, а затем встаю и, обогнув ширму, подхожу к отнюдь не свободной койке.
Передо мной молодая женщина. Красивая, 21 год.
Красота в больнице — вещь редкая. Равно как и молодость.
Но сражен я не этим.
— Вот так сходство! — вырывается у меня. — Один в один.
— С вашей подружкой?
— Да.
На самом деле весьма отдаленное — что-то такое в глазах, а может, еще в чем-то, — но в моем нынешнем состоянии я малость обалдел.
— Неприятный разрыв? — спрашивает молодая женщина.
— Умерла, — отвечаю.
Она воспринимает это как шутку. Наверно, из-за моксфена у меня какое-то не такое лицо.
— И теперь вы спасаете людей?
Я пожимаю плечами.
— Банальная история, — замечает она.
— Если не считать того, что я отправил кучу народа на тот свет.
А про себя думаю: «Может, мне уйти, все равно то, что я несу, это не я, а наркотик».
— Медицинские ошибки или серийный убийца?
— Всего понемножку.
— Вы медбрат?
— Я доктор.
— На доктора вы не похожи.
— А вы не похожи на больную.
Это правда. Она пышет здоровьем — по крайней мере, чисто внешне.
— Скоро буду.
— Почему?
— Вы мой лечащий врач?
— Нет. Спрашиваю из любопытства.
Она отводит взгляд:
— Сегодня мне отрежут ногу.
Я, после короткой паузы:
— Решили ее пожертвовать?
Ее смех прозвучал резко.
— Да. Мусорному баку.
— А что с вашей ногой?
— Рак кости.
— Где?
— Колено.
Любимая территория остеосаркомы.
— Можно взглянуть?
Она откидывает покрывало, а вместе с ним задирается нижняя сорочка, открывая сияющий лобок. Обработан по моде: безволосый. Из промежности тянется ниточка с голубым тампоном. Я поспешно натягиваю покрывало.
Осматриваю колени. Правое заметно опухло, особенно задняя поверхность. На ощупь большое скопление жидкости.
— Ух.
— А если поподробнее?
— Когда вам последний раз делали биопсию?
— Вчера.
— И что нашли?
— «Кровоточащая аморфная железистая ткань».
Двойной «ух».
— И давно это у вас?
— Сейчас?
— Что значит сейчас? — спрашиваю.
— Первый раз, три месяца назад, опухоль держалась дней десять.
— Не понимаю. Она что, рассосалась?
— Да. А неделю назад колено снова разнесло.
— Интересное кино. Никогда не слышал ничего подобного.
— Вот и они говорят, что это редкий случай.
— А они не хотят подождать, пока она снова рассосется?
— Слишком опасная форма рака.
— Остеосаркома?
— Да.
— Что правда, то правда.
Если это действительно остеосаркома. Хотя хрен тут что поймешь.
— Я посмотрю снимок, — говорю ей.
— Зачем? Через пару часов ничего не останется.
— Все равно. Вам ничего не нужно?
— Нет. — Она помедлила. — Разве что массаж ноги, если вы не против.
— Я не против.
Щеки ее становятся красными, как полицейский маячок, но она выдерживает мой взгляд.
— Правда?
— Почему нет? — Я сажусь на край кровати и, положив ногу к себе на колени, принимаюсь разминать подъем ступни большим пальцем.
— О, блин. — Она закрывает глаза, по щекам текут слезы.
— Извините, если что не так, — говорю.
— Не останавливайтесь.
Я продолжаю массаж. Через какое-то время губы ее раздвигаются, и с них слетает едва различимое:
— А языком?
Я поднимаю на нее взгляд:
— Что?
— Ногу, извращенец, — говорит она, по-прежнему с закрытыми глазами.
Я поднимаю ее ногу и провожу по подошве кончиком языка.
— Выше, — просит она.
Вздохнув, я облизываю всю ногу, с внутренней стороны, почти до самой промежности. После чего встаю, задавая мысленно себе вопрос: «Интересно, как бы сложилась твоя карьера, если бы ты вел себя как профессионал?»
— С вами все в порядке? — спрашиваю.
Она в открытую плачет:
— Лучше некуда. Мне отрежут ногу.
— Мне очень жаль. Зайти к вам попозже?
— Да.
— О'кей.
Хотел добавить «Если со мной будет все в порядке», но воздержался. Зачем напрягать человека.
ГЛАВА 8
Зимой девяносто пятого Локано вновь решили покататься на горных лыжах, на этот раз в местечке Бивер Крик, Колорадо, и пригласили меня. Но я отказался и поехал в Польшу. Не для того чтобы убить Ладислава Будека, человека, отправившего мою родню в Аушвиц, клянусь Богом.
Причина была гораздо хуже. Я уверовал, что существует нечто под названием «Судьба» и что, если ничего не планировать, она сама выведет меня на Будека. Вот тогда и пойму, быть ли мне теневым киллером Дэвида Локано, которому поручают убирать с дороги всех подряд, русских и итальянцев. И попутно охранять его сына. Ну а пока я могу тешить себя мыслью, что, отклонив это приглашение, я доказал самому себе: это неправда, что семейство Локано стало для меня ближе собственной родни.
С медицинской точки зрения, это на первый взгляд странное решение отдаться в руки вымышленной сверхъестественной силе — как будто у вселенной есть сознание или такая сила — вовсе не характеризует меня как ненормального. «Руководство по диагностике и статистике», разбирающее всевозможные отклонения психики, вносит ясность в этот вопрос. Оно утверждает: бредовой может считаться только «ложная идея, основанная на неправильном умозаключении о внешней реальности, которое поддерживается вопреки всеобщим представлениям, а также вопреки неопровержимым и очевидным доказательствам либо свидетельствам обратного». С учетом же количества людей, покупающих лотерейные билеты, стучащих по дереву во избежание сглаза или уверенных в том, что в природе не бывает случайностей, кажется, нет такой завиральной идеи, которая подпадала бы под понятие патологии.
Все так называемые умственные расстройства ничего не говорят о человеческом уме. По моим ощущениям, существует примерно одиннадцать градаций интеллекта и по меньшей мере сорок разновидностей глупости.
Что касается последних, то с ними я знаком не понаслышке.
Поскольку шансов найти Ладислава Будека были невелики, я решил хотя бы посмотреть достопримечательности. Первым в моей программе значился первобытный лес, где во время войны прятались мои предки. Прилетев в Варшаву, я заночевал в дерьмовой гостинице, доставшейся кому-то в наследство от коммунистов, в Старом городе (вроде как столице Старой страны), съел странного вида мясные козявки на завтрак и сел на люблинский поезд. Оттуда я ехал автобусом вместе с прыщавыми девочками-подростками из католической школы, которые всю дорогу щебетали о минете. Мой запас слов на польском — весьма скудный, при довольно сносном произношении — слегка пополнился.
За окном дымящие трубы сменялись бараками. Будь я поляком, я бы, наверно, тоже сказал: «Как я мог знать про холокост, если вся страна напоминает один большой концлагерь!»
Быть поляком — ха, очень надо.
Наконец автобус пришел в такой захолустный городишко, что там было всего четыре фабрики, и я сошел. Разбитая грунтовая дорога шла по краю леса. Уточнив время возвращения, я оставил рюкзак у дежурной и отправился дальше пешком.