Магия книги

Годы, проведенные в Доме Камуцци, оказались наиболее продуктивными в жизни Гессе. Был преодолен кризис, достигло вершины мастерство писателя, были написаны „Клейн и Вагнер“, „Последнее лето Клингзора“, „Сиддхартха“, „Курортник“, „Степной волк“, „Книга образов“ (очерки, воспоминания, заметки; 1926), „Нюрнбергское путешествие“ (1927), „Нарцисс и Златоуст“, „Паломничество в Страну Востока“, десятки рассказов, эссе, стихотворений и сотни рецензий. В Доме Камуцци продолжилась и издательская деятельность Гессе - трудами писателя вышло около 20 книг. Осенью 1924 года Гессе задумал выразить в материальном виде ядро своей книжной формации - при поддержке своего племянника Карла Изенберга запланировал издание серии произведений немецких писателей и их автобиографий периода 1750-1850 годов. Новый проект стал важнейшей издательской работой Гессе. Писатель неделями и месяцами просиживал в библиотеках, составил библиографию, которая заняла бы огромную книгу, написал необозримое количество заметок, свидетельствующих о буквально умопомрачительной филологической, философской, психологической и исторической эрудиции Гессе. Первоначально издание называлось „Дух романтизма“ и должно было выйти в трех томах. Гессе предложил издание Самуэлю Фишеру, но тот отложил проект на неопределенное время. Гессе, оставив рукопись у своего постоянного издателя, продолжил работу и расширил проект до 7 томов, дав ему заглавие „Классическое столетие немецкого духа 1750-1850 годов“; затем издание выросло до 12 томов, а в продолжение его на случай успеха предприятия было подготовлено 10 томов антологий и еще 8 томов, посвященных отдельным авторам. В 1931 году Гессе, видимо раздраженный колебаниями Фишера, дал заявку в издательство „Дойче ферлаганштальт“, которое поначалу ухватилось за эту идею, но, узнав, что Гессе одновременно хочет продолжить у Фишера издание серии „Замечательные истории и люди“ (книги отдельных немецких писателей, а также восточные и итальянские новеллы), из которой в 1925-1926 годах уже вышло шесть томов, отказалось от предложения. Несмотря на то, что для серии „Классическое наследие“ было уже подготовлено шесть томов, а к большинству из 30 томов всего издания были уже написаны предисловия, Гессе не продолжил поиск издателя (рукописи этого проекта до сих пор не найдены - видимо, они погибли в издательствах или во время бомбежек и пожаров или были сожжены гестаповцами при аресте преемника Фишера - Петера Зуркампа). Дело, вероятно, не в том, что издатели не доверяли Гессе, а в том, что не было спроса на старую национальную литературу, и писатель, поняв, что все его попытки разбудить интерес к „дедовщине“, пропитанной идеалами наднационального гуманизма, напрасны, навсегда утратил интерес к издательской деятельности.

Все большее сужение внешнего мира, сопровождавшееся у Гессе расширением мира внутреннего и магическим преображением его в духовность, в 1931 году обрело вещественный образ в подарке музыканта и врача, друга и мецената Гессе Ганса Кристиана Бодмера - в доме, построенном специально для писателя и названном Дом Гессе. Этот дом стал для Гессе прибежищем на всю жизнь, духовной крепостью и символом все более обретаемого тождества с родным домом и духовно интегрируемой собственной книжной формацией. В отличие от Дома Камуцци, экспрессивного и романтического, с балюстрадами, башенками, ступенчатыми щипцами, затейливыми карнизами, окнами и лепными украшениями, с пышным экзотическим садом, Дом Гессе покоил глаз предельной простотой, строго члененными классическими формами, а большой, похожий на парк сад, уход за которым стал органической частью жизни Гессе, тоже был простым и будничным. На втором этаже нового „пространства сознания“ находилась рабочая комната писателя - „студия“, как он ее называл, а под ней, на первом этаже, - собственно кабинет с большим старинным письменным столом посередине, заваленным бумагами, книгами, рукописями; рядом располагалась огромная библиотека писателя - комната, где принимали гостей, пили чай, слушали музыку в окружении четырех стен-стеллажей, до потолка заполненных книгами. Здесь стал реальностью идеал личной библиотеки, описанный в эссе „Библиотека всемирной литературы“, идеал создания своего „образа“ как образа духовного космоса и слияния с этим образом, обладания им внешне и внутренне - идеал трансцендентного вочеловечивания. Здесь библиофильская проза Гессе окончательно утратила дидактическую тональность, превратившись в равноправный диалог с родственным по духу читателем, включенным в сознание Гессе на правах „альтер эго“. Здесь чтение и писательство стало для Гессе процессом, в котором единый для всех смысл наполовину воспринимается, наполовину создается, - стало „балансом благородного взаимодействия изнутри и извне“, по выражению американского гессеведа Штельцига.

Еще до переезда в Дом Гессе горькая нота, звучащая в концовке „Нарцисса и Златоуста“, вновь пробуждает в писателе конфликт с его книжной формацией. Гессе, глядящийся в образ Златоуста, вновь ощущает недостижимость полноты бытия, возможности объединить в себе и художника и человека. „Я стал писателем, но человеком я не стал, - писал Гессе в 1929 году. - Я достиг лишь частичной цели, но главной я не достиг... Моя жизнь - это только работа“. В крещендо исповедей, достигшем апогея в „Нарциссе и Златоусте“, творческая формация, по выражению самого Гессе, казалась „полностью устраненной и уничтоженной... перебесившейся и выжженной“. На месте развеществленного идеала Я оказалась пустая форма с контурами Я-сознания. Этой пустой формой был архетип „самости“, и, вероятно, осознание этого при пересмотре всего сделанного (свои дневники 1920 года с рассуждениями об опасности исповеди в художественном творчестве Гессе, видимо, тогда перечитывал; они были опубликованы в 1932 году) вызвало у писателя прилив энергии. В 1929 году была задумана, а в 1930-1931-м написана повесть „Паломничество в Страну Востока“, одно из эзотеричнейших, сложнейших и наиболее „книжных“ произведений. Подлинный мир духа, скрытый в „Лаушере“ за красиво разрисованным занавесом жизни, в „Степном волке“ реющий перед Галлером „царством бессмертных“, а в „Нарциссе и Златоусте“ - образом Матери Евы, стал в „Паломничестве“ сферой, магически завороженной в целое жизни, сферой книжной культуры, личной биографии и творческого восприятия писателя.

Символический „крестовый поход“ в таинственную Страну Востока - не в географический регион, а в воображаемое царство психократии - изображает биографию Гессе предыдущих двенадцати лет его жизни, биографию, выраженную в том числе и через важнейшие для сознания писателя культурные содержания-фигуры. Паломники, члены некоего Братства (повесть эта новаторская переработка синтеза двух господствовавших в любимом Гессе XVIII веке жанров „романа о братствах“ и „романа-путешествия“) - искатели истины из всех времен и пространств; среди них и друзья Гессе, и герои его произведений, и исторические лица, и герои любимых книг Гессе, и, конечно, сам Гессе, кроющийся под личиной некоего Г. Г., скрипача, и слуги Лео. Прием Г. Г. в Братство, год испытания, дезертирство через несколько месяцев, десятилетние страдания в одиночестве, толкающее к самоубийству отчаяние, месяцы изнурительных усилий обрести себя, попытки восстановить связь с Братством и окончательный прием в его ряды соответствуют реальным событиям и художественным автобиографиям писателя как проекциям этих событий после отъезда из Берна в 1919 году. Г. Г. ищет в походе прекрасную Фатиму. Открытый мальчиком Гессе в дедовом экземпляре „Тысячи и одной ночи“ образ Фатимы (ночь 983-я) в „Паломничестве“, как явствует из архивной карточки Фатимы в Архиве Братства, наиболее, пожалуй, книжном из всех произведений Гессе символе творческого комплекса писателя, оказывается собирательным символом всех „околдовывающих“ женских персонажей в произведениях Гессе, реальных женщин в его жизни и мифологических существ вплоть до праматери Евы. Фатима - скрытое указание на то, что вместе с Г. Г. она потенциальная прародительница всего мира культуры, содержащая в себе все архетипы „самости“ - „средоточие происшествий, точка схода, в которой соотносятся и становятся единством все факты“. Живым воплощением Фатимы является Нинон Ауслендер, идущая вместе с паломниками. Фатима не будет найдена, Г. Г. не встретится с Нинон, утратится возможность единства, если не отыщется Лео, исчезнувший вместе с оригиналом древней Хартии Братства. С исчезновением Лео, проекцией дезертирства Г. Г., Братство начинает распадаться, как распадается мир на бессмысленные фрагменты без связующей силы любви и деятельного служения. Появление Лео, который оказывается тайным главой Братства, суд над Г. Г., повторное принятие в Братство, пустота в архивном разделе Г. Г., а в пустоте две сросшиеся фигурки - Г. Г. и Лео, немощь и цветущая сила - ведут к магическому событию: содержания прозрачных фигурок начинают обмениваться своими субстанциями, и становится ясно, что субстанция Г. Г. со временем без остатка перетечет в образ Лео, который, как и „волк“, является образом связи и посредничества между мирами „земли“ и „неба“. Претворение колдовства книги в магию книги предстает процессом непрерывного и вечного единения с собой и в себе - со всеобщностью жизни и духа. Эта высшая идея Гессе дает материал и плоть его последнему, масштабнейшему произведению „Игра в бисер“, которое было посвящено Паломникам в Страну Востока. Замысел „Игры“ родился еще в 1927 году, работу над ней Гессе начал в 1932-м, а закончил в 1943-м.