Ожидание

К окну подбежал на четвереньках и занавеску зубами тянет. Так ведь можно и разорвать.

— Андрюшка! — кричит дядя Гена. — Сейчас дождёшься!

Бабушка на улицу дверь открыла, веник взяла. Как взмахнёт веником:

— Зюка! А ну пошёл, бесстыдник, во двор!

Андрюша хрюкнул и сразу выбежал.

— Я тоже Зюкой хочу! — закричал брат Серёжа.

И выскочил за Андрюшей на четвереньках. Теперь самый младший брат, Всеволод, ползёт. У него руки короткие! Он животом за порог зацепился. Но всё-таки перелез и свалился в траву. Теперь визжит. Он будто такой маленький поросёнок. Я тоже в траве барахтаюсь и визжу. Мне трава уже в рот попала. Я пятачком тычу Всеволода, а он катается на спине и смеётся. Мы такие игривые Зюки!

Вдруг меня кто-то лягнул. В скулу. Больно всё-таки. Я смотрю — это Андрюшка. Он опять лягнул. И ещё кричит:

— Я тебя лягаю! Ты видела?

— А поросята не лягаются, — говорю я. — Ты что — лошадь?

Тут бабушка откуда-то нам кричит:

— Эй! Вы где? Идите сюда!

Мы на дорогу выскочили. У нас перед дачей заросшая дорога — в гусиной лапке, мелкая такая трава. А где же бабушка? Только сумка стоит, а в сумке — бутылки из-под молока. Никита Нечаев едет на велосипеде и звенит нам в свой звонок, чтобы мы сумку скорей убрали. Но нам некогда! Мы бабушку ищем.

Никита свалился, и велосипед отлетел в лопухи. Теперь там колёсами крутит. Думает, он ещё едет. А Никита коленку трёт и кричит:

— Я из-за вашей сумки чуть не упал!

— Ты как раз упал, — говорю я.

— Нет, я спрыгнул, — отказывается Никита.

— А вот упал, — говорю я.

— Ты сама в крапиву упала, — говорит Никита.

Это я упала ещё весной. Нашёл что вспомнить! Мне дедушка только-только привёз двухколёсный велосипед «Школьник». И я, конечно, сперва упала. Мне так обидно стало из-за этой крапивы! А дедушка смеётся! Я говорю: «Ты зачем мне купил этот велосипед?! Он в крапиву падает!» А дедушка ещё сильнее смеётся. Я тогда быстро влезла на велосипед и вдруг сразу поехала. Больше уже не падала.

— Думаешь, ты из-за нашей сумки упал? — говорю я. — Просто ты не умеешь ездить.

— Я в самом густом лесу ездить могу! Ни одного дерева не задену!

— Врёшь! Ещё как заденешь!

Мы с Никитой так друг на друга смотрим.

Раньше мы с ним очень дружили, а теперь не очень. Сама не знаю почему. Так получается. Я ему отвечу, и он мне ответит. И сразу поссоримся. Вера Семёновна, Никитина бабушка, считает, что было гораздо лучше, когда мы вообще разговаривать не умели. Мы тогда с Никитой ходили за руку. За руку друг друга возьмём и идём молча. Никита мне даст конфету. Если, конечно, есть. Потом я ему дам. Если в кармане найду. И опять идём, молча.

Но мы с Никитой рано начали разговаривать. Я просто не закрывала рта. Дедушка уже не может, говорит: «Где там у тебя выключатель?» У меня выключателя нет, я не телевизор. А вот Никита был тогда молчаливый, это верно. Придёт к нам на дачу: «Здравствуйте». Все, конечно, ответят. «Давай рисовать?» — предложу я. А Никита уже больше не говорит. Сразу берёт карандаш и рисует. Молча. Бабушка говорит: «Ну, Никита, что скажешь?» Никита поднимет голову, задумается. «Здравствуйте», — скажет. «Да это мы уж слыхали», — смеётся бабушка. Тут дедушка говорит: «Что нового, Никиток?» Никита опять подумает-подумает, потом опять: «Здравствуйте». И дальше рисует. «Очень ново, — смеётся дедушка. — С тобой не соскучишься». — «Он просто не хочет, — говорю я. — Он может, но он сейчас не хочет…»

Мне с Никитой никогда не скучно. Он же мой старый друг.

— Может, ты правда спрыгнул, — говорю я. — А у нас бабушка потерялась. Ты не видел?

А Никита говорит вдруг:

— Отдавай Адика! Это всё равно мой кот, а не твой!

Вот мы из-за чего последнее время ссоримся. Из-за Ардальона. Тут Андрюша кричит:

— Вон она! Вон! За шиповником!

Какая у нас бабушка! Это не бабушка, а прямо пройда. За шиповник залезла и там лежит в траве. Думает, мы её не найдём. И ещё выглядывает! Мы её сразу нашли, от нас не скроешься.

Как все бросимся на неё!

Стали бабушку трепать, чтоб она не пряталась. Андрюша с Серёжей её за одну руку тянут, а мы с Никитой вцепились в другую. Но разве бабушку сдвинешь! Всеволод на неё сверху залез и за сарафан дёргает.

— Эй! — кричит. — Вставай!

— Вы бабушку растерзаете, — вдруг говорит кто-то.

Это доцент Большакова. Когда к ней из города приезжают, сразу спрашивают: «Где тут дача доцента Большаковой?» Её дачу легко узнать: ни картошки нет, ничего, весь участок травой засеян, ровной такой, и перед домом висит жёлтый гамак. В гамаке лежит доцент Большакова в панамке и читает книгу. Бабушка хотела ей дать клубничных усов, а доцент Большакова ей говорит: «Спасибо. А что с ними делать?.. Ах, сажать? Нет, эта роскошь мне ни к чему. Столько работы накопилось на отпуск!» А сама не работает, только читает.

Иногда к доценту Большаковой приезжает сын. Толстый и с усами. Вообще-то он уже старый, хоть и сын. Тогда он лежит в гамаке, тоже читает. А доцент Большакова выносит из дома кресло и читает сидя. Вдруг она говорит: «При чём тут ноль?» — «Ноль? — переспрашивает её сын. — Это же абсолютный ноль». Непонятно, как он видит, потому что лежит в гамаке. «А-а, — говорит доцент Большакова. — Прости, я не заметила». И они дальше читают. Уже солнце село. Доцент Большакова говорит: «Будем ужинать?» А сын говорит: «Очень возможный вариант». Она опять говорит: «Как ты относишься к яичнице из яиц?» А сын говорит: «Допустим, положительно». После этого оба уходят в дом, и больше уже ничего не слышно.

А «бабушкой» доцента Большакову никто не зовёт, хотя она с моей бабушкой родилась в один год. Но ведь внуков у неё нет. Какая же она бабушка? Просто доцент!

— Вставай! — кричит брат Серёжа. — Ты бабочек раздавишь!

— Бабочка! — кричит брат Андрюша. — Ты бабушек раздавишь!

— Эй! — кричит Всеволод. — Эй! Эй! Эй!

— Сколько их… — говорит доцент Большакова.

— Кто их считал, — смеётся моя бабушка.

Нас много. Раз детей много, значит, хорошая жизнь, бабушка просто в этом уверена. Доцент Большакова смеётся, она согласна. У её сына жизнь, например, неважная: он завкафедрой и ещё студенты! На конгресс тоже надо ехать. Жениться буквально некогда, она уж на своего сына махнула рукой. А вот нас доцент Большакова никак запомнить не может — сколько нас. И ещё она до сих пор не запомнит, кто из нас чей. Вот я, к примеру, чья?

— Тоже от среднего сына?

— А я уж сама не помню, — смеётся бабушка. — Наша — и всё.

— А младший ещё не женился?

— Кто его знает! Вроде не говорил.

— Весёлая у вас бабушка, — говорит доцент Большакова.

— А у нас вся семья такая, — смеётся моя бабушка.

ВСЁ ЕЩЁ ВОСКРЕСЕНЬЕ…

Наша семья никак не помещается за столом. Если бы мы на полу могли есть! Но на полу мы весь суп прольём. И ещё неизвестно, как бы это Ардальон перенёс. Подумал бы, что у него хозяева ненормальные. Он и так, наверное, думает. Андрюша арбуз ест с сосиской. Серёжа солёные огурцы уплетает с мёдом. Это после киселя-то! А Всеволод блюдце вылизывает, будто он кот. Дядя Владик вообще поёт за столом. Если вкусно, он всегда поёт. Ардальон вздрагивает, когда дядя Владик поёт. Но мы привыкли.

— Всё! — говорит Всеволод.

Он теперь ложкой размазывает по клеёнке. Мы уже пообедали.

— Что надо бабушке сказать? — говорит тётя Лера.

Всеволод сопит и слезает со стула.

— Ну?! — говорит дядя Гена.

Всеволод мотает головой и сопит.

— Спасибо, Всеволод, — смеётся бабушка. — Ты так хорошо меня накормил! Так вкусно было!

— Пожалуйста, — говорит Всеволод.

Бабушка уже посуду помыла. Целую гору! Тётя Лера только подумала, что эту посуду, пожалуй, неплохо помыть. А бабушка уже успела. Как она успела? Дядя Гена вполне бы мог эту посуду вытереть. Он умеет. Он дома каждый день вытирает, помогает жене. Но посуда сама на солнце высохнет! Это же дача. Дядя Владик тоже хотел принять участие. Он пока лимонад допивал. А потом собирался стереть со стола. Но бабушка уже и это успела.