Крылатые семена

Телеграмма Чарли произвела впечатление разорвавшейся бомбы.

«Приезжайте немедленно. Дэн тяжело болен. Ползучее воспаление легких».

В полном смятении Салли запихнула какие-то вещи в чемодан и в тот же день выехала вечерним поездом. Наутро она была в Перте, но экспресса на юго-запад ей пришлось ждать до вечера, и лишь на следующее утро она прибыла на станцию Ворринап, где ее встретила Марион — старшая дочка Дэна; вид у Марион был убитый, глаза заплаканные.

— Ох, бабушка, я знаю, как это ужасно для вас, — всхлипнула она. — Папа прохворал всего несколько дней и вдруг… этой ночью… его не стало.

Салли не могла вымолвить ни слова, так сразило ее это известие. Марион взяла ее под руку и повела к скамейке. Они посидели там, пока Салли собралась наконец с силами и кое-как дотащилась до повозки, в которой приехала за ней Марион. Повозка покатила по знакомой дороге, обсаженной кустами, въехала в душистые заросли, протарахтела по мостику, перекинутому через неторопливую серебристую речку… Марион рассказывала бабушке о том, как пришла к ним эта беда, но ее слова почти не проникали в сознание Салли. Она отупела от горя и понимала только, что Дэна больше нет и что эта высокая смуглая девочка, одетая, как мальчик, в бриджи для верховой езды, — его дочь.

— Я не успела переодеться, — сказала Марион. — У нас сейчас столько работы. Надо загонять коров, доить их и отправлять сливки в факторию… Что бы ни случилось, мы должны работать.

Чарли и Марион помогли Салли выйти из повозки и под руки ввели ее в дом. Салли была очень смущена своей слабостью, ей совсем не хотелось быть обузой для жены Дэна. Но этот жестокий удар судьбы отнял у нее последние силы; и она неподвижно лежала на постели в комнате, которую отвела ей Чарли, стараясь преодолеть боль, раздиравшую тело и душу.

— Ох, Дэн, Дэн, — не помня себя от горя, восклицала она. — А я-то думала, что ты в безопасности здесь! Почему ты должен был умереть? Почему все мои сыновья ушли от меня? Кому нужно было отнять у меня моих сыновей?

— Он был счастлив здесь, мама, — сказала Чарли; она плакала, сидя у ее постели. — Мы с ним хорошо ладили… Мне кажется, Дэн нигде не был так счастлив, как в Ворринапе, он очень его любил.

— Знаю, — сказала Салли устало. — Ведь я сама мечтала о том, чтобы он поселился здесь. Когда он сюда приехал и ему сразу полюбились эти места, я просто не верила такой удаче. А потом ты, Шарлотта, подарила ему свою любовь и сделала его еще более счастливым. И я радовалась, что Дэн будет тут иметь то, чего он был лишен на приисках, где жизнь такая тяжелая, особенно для юношей.

— Ну, жизнь на молочной ферме тоже нелегкая, — возразила Чарли. — В прежние времена, когда не было недостатка в работниках, а Ворринап был просто скотоводческой станцией, пожалуй, не так трудно приходилось. Но Дэна уже и тогда не покидали заботы. Он закладывал и перезакладывал ферму и жил в вечном страхе, что мы ее потеряем. Он слишком много работал. Особенно когда началась война. Двое наших работников ушли на фронт. А Дэн говорил, что раз уж он не может взять в руки винтовку, так должен хотя бы кормить солдат.

— Еще бы, — сказала Салли с горечью. — Он, верно, помнил, что говорил ему Лал в прошлую войну: «Снабжение должно идти бесперебойно. Ты в Ворринапе, малыш, можешь сослужить армии хорошую службу — не хуже, чем мы на фронте».

— Зима была ужасная, — продолжала Чарли. — Месяц за месяцем лили дожди. А Дэн во всякую погоду работал под открытым небом от зари дотемна. Даже когда простудился, и тут не захотел лечь в постель. Я видела, что он просто изнуряет себя работой, но заставить его продать хотя бы одну корову и не принимать все так близко к сердцу было невозможно. И только когда уже ему заложило всю грудь и он едва мог дышать, удалось мне уговорить его лечь в постель и послать за врачом. А врач живет от нас за шестьдесят миль. Когда он приехал, Дэн был уже без сознания и бредил. Доктор Томсон сказал, что везти его в больницу бесполезно. Тогда я послала вам телеграмму.

Вот как, значит, все это произошло, думала Салли. Три дня и три ночи Чарли не отходила от постели Дэна; две старшие девочки ухаживали за скотом и доили коров.

Даже похороны нужно было устроить так, чтобы они не помешали вовремя подоить коров. Хоронили Дэна на другой день, после полудня. Салли не хотела присутствовать на похоронах, не хотела видеть Дэна в гробу, Он должен остаться для нее живым, сохраниться в ее памяти все тем же ласковым, добросердечным мальчиком, а не суровым незнакомцем, каким он, верно, стал. Он был последним из ее сыновей, и вся ее тоска по Дику, Тому и Лалу вылилась в этой неутолимой скорби, с какою она оплакивала Дэна.

Но прошло еще несколько дней, и Салли почувствовала, что не может сидеть сложа руки и предаваться скорби, когда у жены и детей Дэна забот и хлопот по горло. Повседневная работа на ферме должна была идти своим чередом, за коровами и свиньями требовался неустанный уход. Салли старалась помочь, чем могла, но вскоре убедилась, что от нее очень мало пользы; она как-то странно отупела и не могла ни на чем сосредоточиться.

— Все должно идти по-старому, — с упорством отчаяния твердила Чарли. — Нужно заботиться о детях и поддерживать порядок на ферме. Я уверена, что мы как-нибудь справимся. Марион уже давно стала правой рукой Дэна, ну и я, конечно, тоже кое-что смыслю в хозяйстве.

Салли могла только дивиться тому, как семья Дэн» управляется без него. Скоро жизнь на ферме вошла в привычную колею. Ранним утром и в сумерках коровы гуськом тянулись к доильным навесам. Жужжал сепаратор. Телята мычали в загоне рядом с амбаром. Свиньи были вовремя накормлены, яйца собраны. Марион все дни проводила на ферме — загоняла коров, чинила доильные машины, отвозила масло в факторию. А Чарли доила коров, следила за работой сепаратора, чистила, мыла, сушила, старалась содержать аппараты в чистоте. У каждого из детей были свои обязанности. Гвенда стряпала и выполняла работу по дому. Сузи, Юнэ и Пэгги были еще совсем маленькие девочки; они ездили в школу верхом на неоседланной старой белой кобыле — в те дни, когда ее не запрягали пахать или возить сено. Однако и они помогали доить коров, кормили телят и птицу. Даже пятилетний Джон носил из сарая дрова и ходил за матерью по пятам, стараясь показать, что помогает ей во всех делах.

Салли чувствовала, что ей пора возвращаться на прииски. Она подметала пол и стряпала, помогала Гвенде стирать, гладить и чинить детское белье, и все же польза от нее была невелика. Она видела, что только причиняет лишнее беспокойство семье Дэна.

Салли прощалась с этим домом, где протекло ее детство, и слезы застилали ей глаза, словно она знала, что видит его в последний раз.

Ворринап! Дом из белого камня, фруктовый сад в пене яблоневого цвета, ослепительно зеленые выгоны, а за ними — сверкающая на солнце речка и темная, красновато-коричневая полоса лесов на горизонте! Никогда еще эта картина не казалась ей столь прекрасной. Ее отец, один из первых новоселов Юго-Запада, своим топором вырубил здесь когда-то девственную чащу. А Дэн! Как любил он эту усадьбу, как ухаживал за ней, как гордился приростом стада, расширением пастбищ, различными усовершенствованиями, которые он вводил в своем молочном хозяйстве или фруктовом саду! Трудно было поверить, что он перестал уже быть неотъемлемой частью Ворринапа. Сияло солнце, щебетали птицы, яблони цвели, и работа на ферме шла заведенным порядком, так, словно Дэн по-прежнему был здесь и наблюдал за всем, гордясь делом своих рук, радуясь успехам.

Что же будет дальше с Ворринапом? — думала Салли. Впрочем, она не сомневалась, что Чарли, еще до замужества не хуже Дэна знавшая толк в молочном хозяйстве, сумеет управлять фермой так же или почти так же хорошо, как он. Притом Чарли обмолвилась как-то, что Марион собирается выйти замуж за их соседа — этот парень сейчас на фронте, на Новой Гвинее. Чарли думала, что, возможно, когда кончится война, Марион со своим мужем возьмут на себя заботы о Ворринапе.