Крылатые семена

— Эге, Калгурла, — сказал он, — ну и живот же у тебя вырос! Решила завести джи-джи?[7]

— Джи-джи! Вздор болтаешь, — ответила Калгурла, и улыбка промелькнула на ее хмуром смуглом лице.

Старуха опустилась на землю возле Динни и перевела на Салли взгляд, говоривший о затаенном страдании.

— Нутро болит, — пробормотала она, словно оправдываясь.

— Скажи Ральфу, Чтобы он зашел ко мне, когда будет в Боулдере, я дам ему лекарство, — сказала Салли.

— Угу! — Калгурла оглядела своих соплеменников, стоявших и сидевших на корточках подле нее.

— Вот этот, — движением подбородка она указала на мужчину в грязных синих штанах, кутавшегося в обтрепанное старое пальто, хотя солнце сильно припекало; на макушке у него лихо торчал котелок, из-под которого ниспадали на плечи длинные патлы с засохшими на них комьями грязи. — Это надири.[8] Попрыгает на животе — и человек здоровый.

— Он из спинифексов, — пояснил Ральф. — Пришел к нам далекой дорогой, из Улди.

— Настоящий дикарь — очевидно, откуда-нибудь с гор Мак-Доннелла, — шепнула Пэт Динни. — Мне, по правде сказать, он не нравится — наверно, нарушил закон своего племени, а может, скрывается от полиции.

Сердитый взгляд спинифекса сверкнул из-под длинных грязных волос, и он пронзительно крикнул что-то Ральфу. Спинифекс прохаживался взад и вперед с видом человека, облеченного неограниченной властью, и был явно встревожен появлением непрошеных гостей.

Высокий старик могучего телосложения, весь голый, лишь с повязкой вокруг бедер да красной шерстяной тряпкой, стягивавшей его курчавые темные волосы, открывая высокий лоб, поднялся с земли и пристально поглядел на спинифекса. Старик не произнес ни слова, но спинифекс проворчал что-то и юркнул в толпу женщин.

— Бардок, мой отец, — отрекомендовал его Ральф, явно гордясь стариком, который держался с таким достоинством.

Пэм уже вытащила свой блокнот, и ее карандаш залетал по белой бумаге. Несколько женщин неслышно подошли и стали сзади, громко выражая свое изумление при виде того, как быстро возникает в альбоме фигура Бардока. Заметив, что его рисуют, старик опять уселся на корточки.

— Эти люди не из одного с тобой племени, Калгурла? — спросил Динни.

— Уайа, нет, — ответила Калгурла.

— Вонгаи разбрелись по всей стране и перемешались между собой, — сказал Ральф. — Вот этот из Норсмана, — Ральф указал на сморщенного старика в засаленной пестрой вязаной шапочке, голубой фланелевой куртке, какие носят подростки, и потертых шерстяных штанах. — А тот — с Лейвертоновых холмов.

Уроженец Лейвертона — сильный, рослый парень с широким расплющенным носом и более темной, чем у других, кожей, — поняв, что речь идет о нем, просиял улыбкой.

— Он только один почти совсем черный, — тихонько сказала Пэт. — Все остальные — бронзовые.

— Послушай, Калгурла, — не унимался Динни. — Как назывались те вонгаи, которые давно-давно кочевали вокруг Кулгарди и Калгурли? Еще до того, как пришел белый человек, до того, как нашли золото…

Калгурла покачала головой, словно не желая ни вспоминать те времена, ни говорить о них.

— Ну, расскажи же, — упрашивал ее Динни. — Ведь ты помнишь своего отца, Калгурла. Как звали его народ?

Динни вынул из кармана кисет с табаком — глаза Калгурлы жадно впились в него. Она вытащила трубку из-под своей грязной куртки, и Динни набил ее. Мужчины постарше столпились вокруг, горя желанием получить свою порцию табаку. Динни передал кисет Бардоку, и он пошел по рукам, пока совсем не опустел. Пэт достала из кармана брюк золотой портсигар и высыпала сигареты, которые тут же разобрали Ральф, Дунгарди, а за ними и остальные. Сигарет не хватило на всех, и, видя, что такое угощение раскрывает перед ними сердца, Пэт окликнула Пэм; та тоже вынула золотой портсигар и раздала его содержимое окружившим ее женщинам.

Ральф что-то недовольно сказал Калгурле, взял сухую ветку и, присев на корточки, начертил на песке круг. Внутри его он нарисовал несколько пересекающихся линий — границы расселения племен: ялиндарра, юлбарра, какарра, вилура — север, юг, восток, запад. Затем он разделил круг на секторы: на северо-востоке — кили, на юго-востоке — муррини, дальше на восток — йилбарра, на северо-западе — ваулу, на юго-западе — яберу. Калгурла не соглашалась с Ральфом и начала с ним спорить. Единственно, что мог вывести Динни из их пререканий, это что вонгаи из племени ялиндарра пришли с севера, а вонгаи из племени какарра — с юга.

— Калгурла говорит, что слово «вонгаи» из языка племени эджудина, — пояснил Ральф. — Теперь племена перемешались, разбрелись, и все мы называем себя вонгаи или вонгудда. Это одно и то же, только на разных наречиях.

— Но ведь мы хотим знать, как назывались тогда племена, Ральф, — возразил Динни. — Помнится, один человек из Норсмана говорил, что он из племени мульба.

— Кабул, — пробормотала Калгурла и начала что-то объяснять Ральфу на своем наречии.

— Калгурла говорит, она из племени кабул, ее племя кочевало вокруг Кулгарди и Калгурли, — перевел Ральф. — Дуиди, ее муж, пошел на север с одним из первых старателей, и она тоже пошла с ним. Они долго жили с племенем ялиндарра. Потом там была большая война. Дуиди умер. И Калгурла вернулась к своему племени.

Откуда-то, жужжа, как рассерженный шмель, снова появился спинифекс. Он был явно встревожен приездом белых и их расспросами о названиях племен. Он разогнал женщин, окружавших Пэм, а на остальных прикрикнул, чтобы они не позволяли девушке рисовать себя.

— Усатый Джонни говорит, это плохо, когда белая женщина забирает у тебя тень, — со смехом объявил Ральф.

— У австралийских кочевников существует такое поверье: если кто фотографирует или рисует их — значит он забирает у них тень, и человек после этого умирает, — объяснила Салли, заметив недоумение Пэт. — Молодежь, вроде Ральфа, этим уже не запугаешь, а старики все еще боятся.

— Моя жена Люси, — сказал Ральф, указывая взглядом на молодую женщину, подошедшую и ставшую с ним рядом. Ее распущенные волнистые волосы, очень светлые да еще выгоревшие на солнце, казались неудачно выкрашенными. На солнце они отливали золотом. Однако, по словам Динни, это была чистокровная австралийка. Динни доводилось встречать и других австралиек с такими же волосами, и это были вовсе не метиски.

Люси — очень стройная в своем бледно-голубом ситцевом платье — фыркнула и спряталась за спину Ральфа. Она держала за руку мальчика, совсем голенького, если не считать изодранной рубашонки, едва доходившей ему до пупка.

— Мой сын, — с гордостью и любовью заявил Ральф.

В эту минуту от толпы отделилась худенькая девочка, очень грязная и оборванная.

— А это Вероника, — сказал он. — Она сильно болеет. Вся в болячках.

При взгляде на это заброшенное маленькое создание с большими голодными глазами у Салли заныло сердце. Она догадалась, что у девочки венерическая болезнь. Надо как-то спасти бедного ребенка. Но Салли знала, что кочевники решительно воспротивятся всякой попытке увезти Веронику из лагеря. Девочка, конечно, уже обещана в жены кому-то из мужчин.

Старуха с воспаленным морщинистым лицом и красными глазами подбежала к Веронике и увела ее прочь.

— Надири сказал, что это болезнь белых, — пояснил Ральф. — Старая Гининга боится, что придет полиция и заберет девочку.

Салли оделила детей леденцами, яблоками и апельсинами и дала несколько пачек печенья и две банки джема Калгурле — она знала, что старуха поделится с остальными.

Тем временем Пэм успела познакомиться кое с кем из женщин.

— Это Мэри Хохотушка, — сообщила она и рассмеялась, глядя на дебелую молодую женщину в красном платье, очень чистенькую и круглоглазую. — Она работает на ферме у миссис Браун. А это Канэгира. Бедняга — ее прозвали Сломанный Нос!

Нос Канэгиры, застенчивой широкоскулой женщины, действительно был сломан — над ее большим перекошенным ртом торчал какой-то обрубок. Видно, еще в детстве кто-то нанес ей сильный удар по лицу. Карие глаза Канэгиры смотрели так печально, словно она ни на минуту не забывала о своем уродстве. Ее рваное голубое платье было все в грязи.

7

Джи-джи — младенец (местн.).

8

Надири — знахарь (местн.).