Забыть адмирала!

Все же, после всего сказанного имеется кое-что большее, чем принятие "странности" относительно британского адмирала и всех людей на земле, делающих что-то столь чуждое их традициям. Мне это представляется уникальным случаем в истории Королевского Военно-морского флота, если не военно-морского флота вообще. Командиры, конечно, сводили счеты с жизнью - после поражения, например, или в преддверии поражения; или когда они уже совершили некую ужасную ошибку, пожертвовав жизнями многих из своих собственных людей. Но Прайс не был ни в каком таком положении. Он даже еще не начал свои действия; в любом случае, как и все его офицеры, он был полностью уверен в победе и еще не совершил никакой ужасной ошибки. Действительно, ничто не указывает более ясно на столь сильный умственный дисбаланс (не сказать "безумие"), чем выбор времени для самоубийства. Это был не только самый плохой момент, это было также наименее логично для человека, связанного боязнью подвести любимых им людей; момент, наиболее подходящий, чтобы послать их навстречу ненужному поражению и смерти, оставляя в замешательстве и подрывая их мораль.

Отчет капеллана, как выдержано в его послании, является, очевидно, весьма неадекватным, без сомнения, из-за ошибки его первоначального редактора. Это продолжение было трагическим, хотя и менее драматичным, чем его начало. Дело, которое сразу пошло хуже некуда, в последующих стадиях не показало признаков выправления. За Прайсом следовал его "старший помощник", который был сравнительно молодым человеком, сэр Фредерик Уильям Эрскин Николсон, на 15 лет моложе159 и командир с непрерывным восьмилетним стажем, офицер без опыта наполеоновских войн, но - наследственный баронет, сын выдающегося генерала и, как говорится, "свой" в высших кругах. Никакого умаления. Подобно своему предшественнику, он имел хороший боевой послужной список в более нижних чинах; и я наверняка не ошибусь, сказав, что его список был не намного меньше, чем у Прайса. И при этом он не может быть обвинен системой, лишившей его даже более, чем Прайса, фактически всего командирского опыта: он никогда не отвечал даже за походный ордер, не говоря уж о флоте.

Его первыми действиями было отложить атаку на 24 часа, и трудно обвинять его еще и в этом. Он, должно быть, был шокирован (да как и любой другой) столь внезапно обнаружив себя командующим, да еще по такой причине. Возможно, это довольно сложно для любого человека - выбросить за борт план своего начальника без того, чтобы испытать его в действии, но, тем не менее, теперь мы можем видеть, что это могло быть самым умным решением. Это был не только изначально непродуманный план с риском, не стоящим взятия, но он также вызвал и отсрочку, где был дорог каждый час; естественно, русские и использовали эту отсрочку для существенного укрепления своей обороны.

И пошло-поехало. Первый день был - чистый Севастополь, хотя, к счастью, в меньших масштабах. Как и там, проблемы корабельного огня против берегового не были оценены как следует. Корабли союзников держали слишком большую дистанцию и получили много больше повреждений и потерь, чем причинили сами. Фактически следует признать, что день был потрачен на разрушение одной или двух второстепенных батарей, которые были восстановлены уже к следующему утру.

Теперь, однако, под угрозой был престиж Королевского Военно-морского флота, и требовался человек, намного больший, чем Николсон, чтобы прекратить все это дело. Поэтому тремя днями позже он попробовал снова. На сей раз наши пушки преуспели в разрушении двух больших батарей; и, приободренный, он позволил себе попасть в западню. Введенный в заблуждение дезинформацией, вероятно, "представленной" ему тремя американскими китобоями-дезертирами, он высадил 700 моряков и морских пехотинцев, чтобы штурмовать береговой форт, который представлялся ключом ко всему городу. Тот форт оказался несуществующим, а вот что имелось на его предполагаемом месте, так это лесистый холм, который был вне огня нашей корабельной артиллерии. Моряки стойко штурмовали его, чтобы оказаться полностью окруженными превосходящими силами русских снайперов, скрытых в маскировавших их кустах. Затем последовала резня. Капитан Королевской Морской пехоты Чарлз Паркер, командуя десантной партией, был убит со многими из его людей; еще больше было ранено, а многие оставшиеся были взяты в плен. Только тогда флот отошел и, не производя никаких дальнейших усилий по взятию реванша, ушел через Тихий океан к Сан-Франциско. На следующий год - и это правда - он возвратился опять и "взял" Петропавловск весьма легко, видя, что русские демонтировали форты и эвакуировали город.

Выдержки из письма капеллана дают возможность несколько глубже проиллюстрировать этот печальный рассказ.

Все это было очень грустно. Как и отовсюду в англо-русской войне, некоторые из наших изуродованных соплеменников возвращались домой. После переваривания послания капеллана мы можем только утешать себя тем, что, в отличие от своих руководителей, тем людям было почти не в чем упрекнуть себя - ни тогда, ни после. В тот же самый день 12 сентября, когда мистер Хьюм писал свое послание, за тысячи миль от него британская армия впервые увидела Крымский полуостров. А неделей позже состоялось сражение под Альмой, "корона наших рядовых и кладбище генералов".

Джон Дж. Стефан

КРЫМСКАЯ ВОЙНА НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

(извлечение)

Фиаско в Петропавловске

Англо-французская экспедиция против Петропавловска летом 1854 года является той главой военно-морской истории, которую союзники предпочли бы позабыть. "Ежегодный Регистр" 1854 года упомянул о ней как о "печальной неудаче в Петропавловске"160 с серьезными основаниями, поскольку смерть британского Главнокомандующего от своей собственной руки и позорное отбитие предпринятой высадки едва ли являются подвигами, достойными похвалы - особенно, когда нападавшие наслаждались преимуществом в огневой мощи шесть к одному.

Многие аспекты экспедиции остаются неясными и по сей день, хотя заинтересованный обозреватель имеет доступ и к вахтенным журналам кораблей, и к переписке Адмиралтейства (большая часть которого уничтожена или отсутствует), и к дневнику злополучного командующего. Если судить по доступным свидетельствам, то ясно, что истоки неудачи лежат в решениях, принятых в Южной Америке за четыре месяца до сражения.

Объявление англо-французами войны с Россией (28 марта) застало контр-адмирала Дэвида Прайса, Главнокомандующего Тихоокеанской эскадры, в море, на пути в Кальяо из Вальпараисо на его 50-пушечном флагманском корабле "President". Вскоре, 9 апреля, в Кальяо к нему присоединился контр-адмирал Феврье Де Пуант, Главнокомандующий французской Тихоокеанской эскадры. Прайс знал, что военные действия с Россией могут вспыхнуть в любой момент, но почте из Европы тогда требовалось от одного до двух месяцев, чтобы достичь Перу. Главнокомандующий не мог сделать ничего, когда 15 апреля 44-пушечный российский фрегат "Аврора" пришел в Кальяо после шестидесяти трех дней перехода из Рио-де-Жанейро. "Аврора" оставалась в порту рядом с англо-французскими кораблями в течение одиннадцати дней, занимаясь пополнением провианта. Когда 7 мая прибыли новости о войне, "Аврора" имела чуть более, чем недельное преимущество, оставив Кальяо 26 апреля.

Трудно объяснить, почему Прайс и Де Пуант отложили преследование одинокого русского фрегата. Они имели приказ атаковать неприятеля и обладали достаточными силами, чтобы перехватить "Аврору". Дневник Прайса жалуется на недостаток угля и говядины, но кажется, что в корне бездеятельности лежит нерешительность. 9 мая Прайс написал своим капитанам в Вальпараисо и у побережья Мексики, назначив рандеву в Гонолулу на Сэндвичевых (Гавайских) островах, но в тот же день отменил этот приказ. Только 16 мая он определил встречу английских и французских военных кораблей у атолла Нукухива (Маркизские острова), находящегося приблизительно в 3 тыс. миль к западу от Кальяо. Эта задержка стоила союзникам драгоценного времени и внесла свой вклад в трагедию, которая еще ждет впереди.

159

Снова ошибка профессора. На 25 (прим. Ю. З.)

160

The A