Забыть адмирала!

Если мы говорим о вероятности несчастного случая, то револьверы, пожалуй, придётся отмести в сторону. Тем более что нигде в источниках слово "револьвер" не употребляется, а для военного человека револьвер и пистолет разнятся так же, как истребитель и бомбардировщик. Если все они пишут "пистолет", значит, у Прайса были пистолеты, и всё тут, а это совсем другое дело.

Какие бы пистолеты ни были у Прайса, они в любой момент могли преподнести ему неприятный сюрприз. Самые новейшие модели или стильный гладкоствольный кремнёвый ретро-образец - вроде русского дуэльного первой половины XIX века - ни один из них не был безопаснее, скажем, современного пистолета Макарова, который (уж поверьте!) совершенно не терпит даже мало-мальски безалаберного к себе отношения. Может быть, это был изящный дорогой современный пистолет работы знаменитого мастера, а может - старинный, который чем-либо был очень дорог адмиралу. Это практически не меняет дела. Главное - что все они весьма громоздки, ненадёжны и очень неудобны для самоубийства путём стрельбы себе в сердце.

Итак (по данной версии), адмирал вынул из ящичка бюро свои пистолеты, взял один из них, зарядил (по-видимому, со стороны дула), взвел курок и повернул к груди. Генерал-губернатор Муравьёв задает вопрос, для какой надобности Прайсу приспичило брать в руки пистолет за милю до русских батарей. Сложно сказать. Точно так же сложно сказать, для чего адмиралу Де Пуанту понадобилось возглавлять десант 5 сентября. Правда, возглавлял он его, сидя в самой последней шлюпке, но - на банке стоял, саблей размахивал и подчинённых на битву воодушевлял. Неужто место командующего было не на мостике своего флагманского фрегата? Как видим, нет (с точки зрения самого командующего). Как знать, может быть и Прайсу хотелось тряхнуть стариной, вот и начал засовывать пистолет за пояс (а курок взвёл автоматически - не забываем, что он жутко устал и пять суток почти не спал), курок сорвался или палец соскочил... А может, он действовал, как сомнамбула (опять же, по причине усталости), сработали старые рефлексы откуда-то из подкорки: раз в бой - значит, нужно нацепить кортик и засунуть за пояс пистолет. Поясные кобуры тогда только начали появляться во флоте, и то только для револьверов.

Проведём ещё один эксперимент. Попытаемся не спать в течение пяти дней, а на шестой проделаем какую-нибудь нехитрую и ставшую обыденной процедуру - например, заменим перегоревший предохранитель. Это куда безопасней, чем заряжать пистолет. Общеизвестно, что на седьмой день бессонницы у человека появляются галлюцинации и помешательство, а на десятый наступает смерть. Правда, это при условии полного отсутствия сна, но те краткие десятиминутные возможности поспать в течение последних пяти дней вряд ли добавили Прайсу душевных и физических сил.

Имеем ли мы право сбросить со счетов вероятность несчастного случая при обращении с оружием? Нет.

Но что, в таком случае, означает фраза "я совершил страшное преступление"? Что он имел в виду? Неужели - "я нарушил меры безопасности при обращении со стрелковым оружием, нечаянно застрелил себя и оставил всех вас без командующего, подорвав ваш боевой дух"? А что же тогда?

Профессор Майкл Льюис первым обратил внимание на то, что опытный адмирал Прайс в 1854 году был уже не тот отчаянный лейтенант из-под Копенгагена и Барфлёра, и даже не смелый коммандер из Балтимора, и уж конечно, не храбрый кэптен фрегата "Portland". Льюис предложил взглянуть на послужной список Прайса несколько другими глазами. И получилось: 14 лет службы - 19 лет отставки, 4 года службы - 8 лет отставки, 4 года службы (на берегу) - 3 года отставки. И только потом назначение на Тихоокеанскую эскадру. Итого выходит - на 22 года службы приходится 30 лет отставки! И далее Льюис фактически делает вывод о недееспособности Прайса как командующего: волнительность, неспособность принять решение, склонность к колебаниям и самобичеванию, нерешительность и опять же - в который уже раз! - боязнь ответственности. С мэтром истории радостно согласились все остальные исследователи Крымской войны - как английские, так и наши, включая уважаемого Алексея Игоревича Цюрупу, сумевшего первым из русских исследователей взглянуть на адмирала Прайса как на человека, а не как на трусливого полководца-агрессора, которому поделом.

Чтобы покуситься на самоубийство, нужны причины. Были они у Прайса? Нет, их не было. Он мог просто уйти из Петропавловска, оставив в нём "Аврору" и "Двину", и напасть на другое поселение. На Аян, например. Или пройтись к югу, найти остатки русской эскадры и разбить их - без "Авроры" русским на море пришлось бы ох как туго. Это в том случае, если причиной рокового выстрела считать боязнь позора поражения. Да какая же боязнь? Прайс и так никогда и никого не боялся, а тут имел превосходящие силы... Если это не причина, то что же?

В своей статье Льюис пытается дать ответ. Он отмечает, что блистательная служба в море чередовалась у Прайса с годами безрадостного топтания под стенами Адмиралтейства в попытках получить новое назначение. Это не могло не сказаться на психике адмирала, говорит Льюис, и, очень вероятно, он прав. Почему-то боевого офицера не брали на службу, и между строк у Льюиса (а за ним и у Джона Стефана, и у остальных) просматривается скрытое подозрение наличия у Прайса некоего изъяна, из-за которого ему постоянно отказывали. И, якобы, только после удачной (читай - выгодной) женитьбы на племяннице адмирала Тэйлора выживающему из ума Прайсу удалось добиться для себя последнего назначения, этакого "дембельского аккорда", который он так бесславно завалил. И всё сразу возвращается на круги своя - то есть к строчкам из "Словаря Национальной Биографии", похожим на презрительную пощёчину.

Что же до состояния Прайса в последние дни, предшествовавшие 31 августа 1854 года, то тут Льюис от анализа уклоняется, говоря, что "это дело более психиатра, нежели историка", и представляя адмирала потенциальным пациентом соответствующего медицинского учреждения. А вот как и почему славный боевой офицер стал чуть ли душевнобольным - английская история с её историками стыдливо умалчивают.

Прайса в документах часто называют стариком, стариканом. Ну да, 63 года - это не 36. Однако Де Пуанту было 68, и в ряду с британскими Напье и Дандасом Прайс опять же является самым молодым. Нет. Это не аргумент. А то получается, что британское Адмиралтейство прошляпило и послало командовать эскадрой на Тихий океан престарелого потенциального душевнобольного - они там что, совсем идиоты были? Вроде, не были123. Но: сначала вдоволь поиздевались над человеком, а потом отправили за тридевять земель командовать эскадрой, даже не утрудив себя постановкой ему конкретных задач.

Справедливости ради, следует сказать, что Льюис всё же упоминает о бюрократии, насквозь проевшей британское Адмиралтейство, но при этом он ни слова не говорит в защиту Прайса, ставшего её жертвой. Хотя, между прочим, далеко не факт, что Прайс, находясь в отставке, так уж постоянно околачивался у Адмиралтейства в ожидании нового назначения. Временная отставка для британских офицеров была вещью нередкой, чуть ли не нормой, через неё прошли и Барридж с Николсоном. Ведь может быть так: поплавал, повоевал - отдохнул, поправил здоровье, потом ещё поплавал, вырос в чине - еще отдохнул... Исполнял должность мирового судьи, должность, между прочим, выборную и почётную, и исполнял хорошо, раз выбирали опять и опять - всё же восемь лет! А потом снова потянуло в море... Так или не так?

Наверно, в этом и состоит беда настоящего моряка - его постоянно тянет в море, тянет всегда, до слёз, до тяжести в груди, даже когда он еле ходит по суше. Судьба, как правило, складывается так, что моряк вынужден возвращаться к жизни на берегу, но шелест пены, хлопанье парусов и стук блоков, крики чаек и пение штормового ветра в снастях будут преследовать его во сне и наяву всю жизнь, до самой смерти, а наверное - и после. Никто пока не нашёл этому объяснение, но это так. Особенно если моряк ходил на паруснике.

123

Хотя, глядя на бравые действия некоторых английских адмиралов и кэптенов в 1854-55 годах, невольно начинаешь сомневаться в умственных способностях адмиралтейских кадровиков.