Алмон

– Здравствуй… – Леброн растерялся ничуть не меньше. – Я… ты меня знаешь?

– А ты, судя по всему, знаешь меня, – попыталась улыбнуться Анаис.

– Ну… да. А как ты здесь…

– Я тебе сейчас все расскажу. Пойдем, присядем туда, – и она кивнула на тот самый эркер, из глубины которого совсем недавно Сократ наблюдал, как Нэскей вытирает окровавленный стилет о портьеру.

Дракула задумчиво молчал.

Они перебрались в покои Палача, и старый вампир все пытался напиться, но хмель упорно не желал его одолевать.

– Как ты думаешь, Палач, что Патриций сделает с этим торговцем энергией?

– Уничтожит, что же еще, – равнодушно ответил молодой человек. – Хотя за такое сразу просто уничтожить маловато будет.

Леброну казалось, что Вселенная вторично обрушилась на него. Юноша с ужасом смотрел на Анаис. По возможности мягко она рассказала о произошедшем, и теперь эти слова с гулом и грохотом проносились по лабиринтам его сознания, доводя до умопомрачения. Леброн опустил голову и закрыл лицо руками.

– Нет… – прошептал он, – нет… не может быть…

Сквозь его пальцы заструились слезы, полные боли.

– Я не мог… не мог… убить маму и отца… – Леброн сдавил пальцами виски. – Что же я наделал… что же я натворил… Это я сделал! Это я натворил! Они мертвы… я убил их собственными руками… А я? Я-то почему до сих пор жив?

– Леброн, – Анаис обняла его за плечи, – не надо, не говори так, это сделал не ты, это сделало другое сознание, иная личность. У тебя есть друзья, которые помогут…

– Продолжать жить, будучи убийцей своих родителей? – он поднял голову и посмотрел на Анаис прозрачными голубыми глазами. – Как я смогу смотреть в лицо Ластении, Сократу и всем остальным? Как я вообще смогу с этим жить?

– Никто не осудит тебя, Леброн, – Анаис взяла его за руку, – пойми это. Все знают, что ты не виноват.

– Мне не легче от этого, – Леброн тряхнул головой, его черные кудри разлетелись по плечам. – А где все остальные? Надеюсь, они-то хоть живы? Больше я никого не убил?

– Идем, они ждут нас в Деревянной Столовой.

– Да, – он поднялся на ноги, – хочу увидеть Ластению и Сократа… а кто там еще?

– Терр-Розе Голубая Птица и Алмон. Терра – она королева Параллельных миров, а Алмон…

– Ага, да-да, – Леброн рассеянно смотрел куда-то в пространство, не слыша больше Анаис.

Мягкими шагами приближался к Марсу вечер, неся в ладонях скомканный синий шарф ночи, густо усыпанный драгоценностями звезд. Чуть позже он перевяжет этим прохладным шарфом теплую окровавленную рану Марса, успокоит жжение и боль, принесет облегчение, покой и сон…

Дэймос и Фобос, словно два кровяных шарика, окутывали Марс своими орбитами. В Торговую Гавань в очередной раз вошли корабли Ахуна, привезя новые винтики в махину Гавани. Все вращалось по своим давно изученным орбитам, по кругам Жизни и Смерти.

– Никак не могу во все это поверить, – Леброн залпом выпил бокал вина. – Значит, это вы вызволили меня из Дворца? – он посмотрел на огромного полуволка, одетого в очень странный наряд.

Алмон кивнул, рассматривая Леброна. Этот подавленный горем юноша не имел ничего общего с Нэскеем, хотя лицо было одним и тем же… Но, нет, черты лица тоже изменились, они стали спокойными и мягкими, исчезла остро отточенная жесткость.

– Я хотел бы увидеть маму и отца, хочу попросить у них прощения.

– Надо подняться на Семинебесную Площадь, – сказала Ластения, и толстяк с надрывом вздохнул.

Патриций, Дракула и Палач сидели в Бриллиантовой Зале и пили ежевичное вино. Каждое лето на далекую Землю отправлялись специальные люди из Дворца для того, чтобы собрать ароматные чернильно-фиолетовые ягоды, перевезти их через Космос и приготовить вино для Георга…

Повелитель, немного осунувшийся после бессонных ночей, сидел в кресле и плавно покачивал любимым кубком, украшенным драгоценностями Космоса. Дракула с Палачом, как могли, старались развлечь его беседой и свежими Дворцовыми сплетнями. Патриций молчал, разглядывал вино в своем кубке, время от времени глубоко вдыхая аромат. Видя, что Георг их совсем не слушает, вампир с Палачом постепенно смолкли. Владыка еще раз вдохнул аромат ежевичного вина и медленно произнес:

– Да-а-а… именно здесь, в этом бокале находится суть, простая, как мир, сложная, как жизнь, и одинокая, как я. Это пьянит, уносит, растворяет, делает рабом и всемогущим одновременно. Вдохни, Дракула, почувствуй, как маленькие иголочки ежевичных стеблей кольнут ноздри, и дурманящий запах леса, птичий щебет, сладкий знойный покой заполнят твое естество. А теперь попробуй, прикоснись к этому колдовству не только обонянием, но и вкусом. Крошечные сладкие, удивительно душистые, терпкие капельки, слегка лизнув твои губы, защекочут язык, приятно царапнут нёбо, а после веточка спелой ежевики впитается в горло, скользнет по пищеводу и мягко, будто молодая травка, устелет желудок, наполняя его прекраснейше приятной истомой. И всё. Ты раб. Раб этой жизни и смерти, ты вынужден повиноваться этим покалываниям и прикосновениям, ежечасно, ежеминутно обязан вдыхать этот терпкий аромат, ты должен смачивать губы в сладких каплях, иначе просто утратишь смысл жизни…

Слушая его тихий гипнотизирующий голос, Дракула зачарованно смотрел на Повелителя, сжимая в руке бокал ежевичного вина, и не понимал, к чему Патриций клонит. Когда Повелитель смолк, вампир откашлялся и спросил:

– Владыка, а причем здесь вино? Мы же говорили о…

– Я рассказывал тебе не о вине, – вздохнул Георг, – я рассказывал тебе о власти. Той самой власти, которой так жаждешь ты.

Леброн подошел к золотым скульптурами Аргона и Олавии, встал на колени, склонил голову и длинные черные волосы упали ему на лицо. На Семинебесную Площадь он поднялся один, чтобы никто не мешал его покаянию.

Скрестив руки на груди, Алмон стоял у окна и смотрел на окутанный вечерней дымкой сад. Полуволк казался удивительной скульптурой, его лицо с яркими волчьими глазами напоминало лик неведомого древнего божества, и Ластения невольно залюбовалась им.

– Алмон, – сказала она, – оставайся с нами насовсем, живи во дворце, а?

– Я бы с великим удовольствием, – улыбнулся он в ответ, – но есть одна причина, по которой я не могу этого сделать.

– Какая?

– Я занимаю слишком много места.

– Какой ужас! – засмеялась Ластения. – Но отчего-то мне кажется, что в этом доме ты как раз поместишься. Мы могли бы жить здесь все вместе, счастливо и дружно.

– Не думаю, – сидевшая в кресле Терр-Розе покосилась на Сократа, – и этому тоже есть причина, очень большая и толстая причина.

– Заметьте! Она первая начала!

– Почему так долго нет Леброна? – поспешно произнесла Ластения. – Может, опять что-то случилось?

В этот момент юноша вошел в залу, он был бледен, его глаза лихорадочно горели.

– Спасибо, что все это время вы были рядом с Ластенией и поддержали ее, – бесцветным голосом произнес он. – Если не ошибаюсь, вы – Терр-Розе?

Терра кивнула.

– Пожалуйста, помогите мне сделать Шар Лицезрения, я хотел бы поговорить с Патрицием.

– Конечно.

– Я хотел бы поговорить с ним наедине.

– Хорошо, пойдем куда-нибудь, я сделаю Шар и оставлю тебя.

– Только ты, парень, будь настороже, – проговорил им вслед Сократ, – приоткрывай время от времени двери и проверяй, не подслушивает ли эта честная дама.

Осень Марса наслаждалась своей светлой, но короткой жизнью. Она упивалась любовью к небу и желтым листьям, страстью к птицам и воздуху. Осень даже и представить себе не могла, что кто-то может быть несчастен в ее время или может оказаться вдруг счастливее неё.

После разговора с Леброном Патриций долго сидел за столом в кабинете, затем вышел из покоев.