Страница 14 из 58
— Что значит — допрыгался? — в груди у Ромки екнуло. — Что с ним такое?
— А то, — бабушка горестно вздохнула, — по тиливизиру показали твоего Мишку. Он с какими-то архаровцами ларек ограбил. А продавец в больницу угодил.
— Не может быть! — Ромка почувствовал слабость в ногах и присел на стул. — Он же не такой…
— А вот оказалось, что такой. — Бабушка разгладила на коленях передник. — Вот так смотришь — вроде приличный мальчик, а он по ночам ларьки грабит. А я еще раньше сердцем чуяла…
— Да ничего ты там не чуяла, — отмахнулся Ромка и бросился к телефону, чтобы срочно позвонить Саньке.
Но, сделав два шага, остановился.
Что толку ему звонить!
Во-первых, его нет дома, а во-вторых…
Во-вторых, Санька наверняка скажет: так ему и надо, вору в законе недоделанному.
Ромка вздохнул и, пройдя в свою комнату, снял с полки том Джека Лондона, в котором у него хранились праведные сбережения. Взяв из них десять рублей, Ромка переоделся и отправился в пивной бар, где, как взрослый уже человек, рассчитывал утопить свои горести и печали, а также почерпнуть малую толику истины.
Если не в вине, так в пиве.
— Только полные недоумки, — повторил Роман и поднял рюмку. — Значит, за Боровика. — За него, — кивнул Арбуз. Они выпили, и Роман, поморщившись, сказал: — А коньячок-то твой того… — Что — того? — удивился Арбуз. — Клопами воняет.
— Темнота! — рассмеялся Арбуз. — А еще артист. Коньяк — он и должен клопами вонять. Иначе он не коньяк. Причем клопами лесными, плечистыми. Понял?
— Плечистыми… — Роман усмехнулся. — Это у нас Саня плечистый.
— Он-то — да, пожалуй…
Роман закурил и, задумчиво посмотрев на Арбуза, сказал:
— Сказать кому — не поверят. Один из упрямства стал спецом, а другой на спор — вором в законе. Это надо же! Глупый и страшный зигзаг человеческих судеб…
— Ишь ты, как красиво завернул… — вздохнул Арбуз. — А ты об этом песню напиши. Про то, как были двое друзей, и один стал ментом, а другой вором.
— Ага, — подхватил Роман, — а отец вора — прокурор, а мать мента — престарелая проститутка. А потом вор убивает какую-то девку, и она оказывается его внебрачной сестрой. А в конце — все умирают от горя прямо в зале суда. И все зэки, услышав эту песню, будут рыдать и плакать.
— Дурак, — засмеялся Арбуз, — вечно ты все опошлишь!
— Да не дурак я, а просто этих песен с таким сюжетом знаешь сколько есть?
— Знаю, знаю, — кивнул Арбуз.
— Ну вот и хорошо. И вообще, что-то мы все о грустном… А ну, давай еще по рюмахе!
— Вот это я понимаю. Давай.
Арбуз взялся за бутылку, а Роман, следя за его манипуляциями, спросил:
— Ну а как там дочка твоя?
Арбуз вздрогнул и, едва не выронив бутылку, воровато оглянулся на дверь.
— Ты что, вообще охренел? — прошипел он. — Говорить об этом здесь! Откуда я знаю, может быть, здесь стены имеют уши… Идиот! Кретин!
— Да ладно, — Роман растерянно посмотрел на Арбуза, — что я такого особенного сказал?
— Я же тебе, болвану, объяснял, что у вора в законе не должно быть ничего и никого. Ни своего дома, ни богатства, ни жены, ни детей. А он про дочку… Недоумок! Ты ведь песни о нашей жизни пишешь, должен знать, что к чему.
— Ну все, все… Понял я.
— Ни хрена ты не понял, — тихим и злым голосом сказал Арбуз. — Убью дурака, вот тогда поймешь. Я не шучу — в натуре убью. Если из-за твоего длинного языка общество узнает про мою дочь — молись. Век воли не видать.
— Ну ты, блин, даешь! — Роман был ошарашен. — Ты это… не слишком?
— Ничего не слишком, — ответил Арбуз, — я сказал, а ты слышал. И хватит об этом. Давай за Боровика.
Он поднял свою рюмку, а Роман, машинально повторив его жест, вспомнил Алину, гражданскую жену Арбуза.
Десять лет назад, когда Арбуз еще не был вором в законе, но уже имел статус признанного авторитета, он случайно забрел в Мариинский театр на «Аиду» и там опять же случайно встретил молодую красивую женщину, которая покорила его тем, что у нее один глаз был зеленым, а другой — карим.
Потом он неоднократно повторял, что все в тот вечер было вовсе не случайным, а заранее начертанным на скрижалях событий и встреча с Алиной была предопределена звездами, планетами и нитями судьбы.
Они стали встречаться, потом Алина переехала в специально купленную Арбузом квартиру, которую он выдал за свое фамильное гнездо, и началась счастливая семейная жизнь. Арбуз убедил свою избранницу в том, что вступать в законный брак необязательно и даже вредно, потому что казенное вмешательство в личные отношения недопустимо, а любовь и счастье прекрасно чувствуют себя и без фиолетового штампа.
Алина не возражала.
Арбуз сразу предупредил ее, что работает в «ящике», то есть в закрытом секретном институте, и поэтому рассказывать о своей работе не будет. Это тоже вполне устраивало Алину, и об их совместной жизни знали только Роман и Боровик.
Роман — на правах друга семьи, а Боровик — из его рассказов.
Через год Алина забеременела, что привело уголовного авторитета Арбуза в состояние полного восторга, граничившего с радостным помешательством, а еще через девять месяцев родилась девочка, которую назвали Марией.
Арбуз был на седьмом небе, но в своих кругах этого не показывал, и никто не мог бы даже предположить, что безжалостный и страшный криминальный авторитет Арбуз в свободное от основных дел время превращается в нежного мужа и любящего отца.
Так продолжалось около четырех месяцев, и однажды Алина, поехав в гости к своей лучшей подруге, задержалась у нее до темноты. Когда они наконец наговорились на все специальные женские темы и Алина покинула гостеприимный дом подруги, то, чтобы поскорее дойти до остановки, она пошла через пустырь. И там, среди редких кустов и множества ям, в которых сам черт поломал бы свои копыта, неизвестно откуда взявшаяся легковая машина сбила ее и скрылась в темноте.
Сам удар был не очень сильным и не принес ей особого вреда, но, падая, Алина попала головой прямо на обломок бетонной конструкции, которых на любом пустыре найдется великое множество.
Потеряв сознание, Алина через несколько минут все же пришла в себя и, ничего не соображая, побрела в неизвестном направлении. В это время кровь из лопнувшего сосуда заполняла ее череп и сдавливала мозг все сильнее и сильнее. Через десять минут Алина снова потеряла сознание, но на этот раз прийти в себя ей так и не удалось.
Ее труп обнаружили только на третий день, и Арбуз, поседевший и постаревший, похоронил ее на Волковском кладбище, недалеко от могил Майка Науменко и Дюши Романова.
Сказавшись в воровском обществе больным, Арбуз три недели пил горькую, а потом, резко завязав, пришел в норму и вернулся к делам. С тех пор братки старались не попадаться ему на глаза попусту, потому что многие решения его стали неожиданными и неприятными, а двух конкретных пацанов, которые незначительно нарушили воровской закон, Арбуз просто застрелил.
И на лице его при этом было какое-то странное и непонятное выражение, которое вовсе не говорило в пользу того, что за время болезни он стал добрее или гуманнее.
Днем Арбуз вершил воровские дела, а вечером спешил на свою тайную квартиру, где за четырехмесячной Марией следила нанятая за тысячу долларов в месяц няня. За такие деньги она ухаживала за девочкой едва ли не с большим усердием, чем следила бы за своим ребенком, если бы он у нее был.
Няня жила в одной из комнат принадлежавшей Арбузу пятикомнатной квартиры на Зверинской улице. Условия ее службы были просты — находиться при ребенке постоянно, делать все, что должна делать мать, и не помышлять о близости с работодателем.
Теперь девочке было уже восемь, она ходила в частную школу, и сердце Арбуза ревниво вздрагивало при мысли о том, что через каких-то десять лет, если не раньше, Мария начнет обниматься и целоваться с безголовыми и несдержанными юношами, а потом…
Страшно подумать!