Капкан для оборотня

Приятель тогда так образно и детально описал сцену исполнения смертного приговора, что у Барсентьева возникло острое ощущение, будто он сам при этим присутствовал.

И вот сейчас Барсентьев ощущал нечто подобное, согнувшись, сидя на стуле в ожидании неизбежного.

Он физически чувствовал, как натянулась кожа на его подбородке и скулах, а лицо залила смертельная бледность.

— Вам плохо? — едва расслышал он голос вернувшегося в комнату полковника.

— Нет. — Непослушные губы едва повиновались ему, — просто сидеть очень неудобно.

— Потерпите. Уже немного осталось. Я жду Легина. Он ищет Ваш диктофон. Только в том случае, если не найдет, придется вас допросить на этот предмет с помощью мезоэтанфлобулина. Слышали о таком средстве? Один укол, и на любой вопрос вы ответите с такой обстоятельностью, которая и не требуется. Может, сразу скажете? Впрочем, Легин все равно должен сделать в Вашем номере самый тщательный обыск. Мало ли, что там у вас, мы ведь за каждым Вашим шагом не следили.

И от этой обыденности, от этого равнодушного «немного осталось» Барсентьев едва не завыл. Он опустил веки и наклонил голову к груди, ощущая страшнейшее нервное напряжение. Казалось, от этого он сам мог уйти в небытие.

— Вот, выпейте водички, — стакан вновь коснулся его губ.

Барсентьев поднял голову и начал прерывистыми глотками впитывать в себя прохладную пузырящуюся жидкость.

— Может, покурить хотите? Сам то не курю, но для гостей держу. Или глоток коньяка?

Барсентьев кивнул. Немного подумав, кивнул еще раз.

— И того, и другого, — правильно понял его казавшийся радушным хозяин, и направился к темневшему в углу черным деревом бару.

Два хороших глотка коньяка, налитого на треть в массивный тяжелый стакан для виски, помогли Барсентьеву преодолеть начинавшуюся нервную лихорадочную дрожь во всем теле.

Крастонов откусил изящными, инкрустированными потемневшим серебром, щипчиками кончик сигары и вставил ее в рот пленнику. Затем он поднес к ней взятую со столика настольную зажигалку в виде средневековой пушки и нажал на спуск.

Барсентьев никогда не курил сигар, ее дым был непривычен и показался каким-то вонючим. Толстую сигару было трудно удерживать во рту, а курить без рук оказалось крайне неудобным. Приходилось то и дело подправлять ее языком и губами. Сосредоточившись на этом занятии, он стал ощущать, что вселившийся в мозг и тело ужас понемногу уходит.

«Страх — это вполне нормальное явление для любого здравомыслящего человека», — подумал он и перекатил сигару в другой уголок рта. Мысли, зажатые жутью маячившей перспективы, потихоньку вновь обретали оперативный простор.

В напряженной тишине глухо зазвонил мобильник. Полковник достал его из кармана форменных брюк и поднес к уху.

— Минуточку, — произнес он в трубку и вышел из комнаты.

«Не хочет, чтобы я слышал разговор», — догадался Барсентьев. Найдет ли Легин диктофон под ванной? Увидеть его невозможно, под ванну не залезть даже специально обученной собаке, прибором его не обнаружить. Значит, будут делать укол? Они бы и давно его сделали, но почему-то не хотят. Почему? И сам себе ответил — потому, что я должен скончаться от какой-то естественной причины. От инфаркта миокарда, например. Если сделать укол сыворотки правды, в моем теле при вскрытии, наверняка, обнаружат следы других химических соединений, а, возможно, и расшифруют состав вещества, содержавшегося в шприце.

«Мое спасение может быть только в максимальном затягивании времени, — размышлял он. — Оперативная группа захвата, созданная заместителем Генерального прокурора, возможно, уже в пути. Конечно, ее основу составляет спецгруппа „Мангуст“, превосходно обученные бойцы которой справятся с Крастоновым и его командой, причем без излишнего шума и суеты. Поэтому у него, Барсентьева, есть неплохой шанс уцелеть в начавшейся катавасии. Обороняющимся будет не до него при внезапном нападении в условиях быстро меняющейся обстановки. Возможно, применят газ, который усыпит и парализует всех находящихся в доме. Надеюсь, у них не получится, как получилось у спецслужб при штурме…»

— Ну, вот и нашелся Ваш диктофон, — прервал мысли Барсентьева голос Крастонова, — сейчас приедет Легин, вместе и послушаем, что вы там поназаписывали. А потом, не обессудьте… вы влезли туда, куда посторонним вход воспрещен и, как опытный следователь, кое-что узнали, а о многом, вероятно, догадались. Вы просто очередная улика, которая должна бесследно исчезнуть… Но, не пугайтесь. Вы сами бесследно не исчезнете. Сгинет лишь навсегда информация, носителем которой вы являетесь. А вы? вы ничего не почувствуете, никакой боли. И похоронят вас с почестями на каком-нибудь Ваганьковском, или, где вам там по рангу положено…

Барсентьев скривил рот в принужденной улыбке. Крастонов это заметил, но продолжал:

— …как принявшего смерть на боевом посту. От непосильных трудов. — В голосе полковника неожиданно зазвучала злая ирония. — И чего вам не сидится в ваших столицах? Да у вас там любого министра, любого чиновника мэрии или префектуры можно спокойно брать под микитки и волочь в кутузку. А потом уже искать доказательства его преступной деятельности. И их найдется целый ворох, они лежат на поверхности. Вот и занимались бы своими паханами в галстуках от Версачи и костюмах от Армани, за которые нужно выложить годовой оклад. А они их меняют ежедневно…

Крастонов рубанул рукой воздух:

— Хотя, о чем это я? Для них костюмы и галстуки — повседневные мелочи. Бывает, за одну подпись берут сотни тысяч долларов. Один даже публично похвалялся: «моя подпись, дескать, стоит миллион». Казнокрадство и взяточничество в столице давно превратилось в скучную обыденность для обывателей. И для правящей касты — это приевшаяся норма. Упрекнуть могут лишь за то, что «не по чину берешь», как в царской России. Что, я не прав? Разве это не так? — он почти сорвался на крик.

— Заберите сигару, — попросил Барсентьев. — И послушайте меня, Крастонов. — Они уже не называли друг друга по имени и отчеству. — вас ведь все равно раскроют. Приедет другой следователь, даже целая следственная группа и…

— И ничего они не найдут, — перебил его полковник. — Ровным счетом ни-че-го. Никаких доказательств. Все свидетели мертвы, все улики уничтожены. Вы и ваш диктофон — последнее, что может пролить свет на скрывшуюся истину во мраке прошлого и небытия…

«А, ведь Крастонов прав», — мысленно согласился Барсентьев, с внезапной остротой осознавший что, действительно, больше доказательств нет. И не будет. И добыть их негде. Вещественные свидетельства содеянного уничтожены, а источники информации погибли. Сейчас нужно только как можно дольше тянуть время, чтобы не стать последним из этих погибших…

«Либо я протяну время и дождусь посланных „мангустовцев“, либо наступит моя безболезненная, как он пообещал, смерть. Tertium non datur — третьего не дано».

И ему некстати вспомнилась крылатая фраза неудачливого жениха красивой девушки — спортсменки, комсомолки и так далее, в исполнении Владимира Этуша: «Либо я веду ее в ЗАГС, либо она меня ведет к прокурору…» из бессмертного фильма Леонида Гайдая «Кавказская пленница».

Он, чтобы выиграть время, перевел тему разговора на завербованных спецназовцев Крастонова, освобожденных из специализированной нижнетагильской колонии и прибывших для прохождения дальнейшей службы в белокаменскую милицию.

— Скажите, разорванные на куски тела крестных отцов городского криминалитета — тоже дело рук ваших новобранцев?

— Скрывать тут нечего, — начал успокаиваться Крастонов, — их работа. И работа была сделана профессионально и качественно. Хотите знать детали операции?

— Пожалуй.

— Все шестеро наших агентов, внедренных без труда в преступный мир города (их ведь никто в Белокаменске не знал) благодаря своим качествам играли не последние роли в преступной среде. Один из них охранял даже самого Косаря — тот, который записал разговор главарей преступных группировок в сауне. Им удалось усыпить подмешанным в спиртное зельем Косаря и Боцмана… Подробности вам ни к чему. Затем их вывезли за город, на живописную поляну, где уже заранее были подготовлены восемь толстых осин. Стволы деревьев были пригнуты до самой земли, верхушками друг к дружке.