Страница 23 из 35
Это громкое изъявление радости было сочтено за дурное предзнаменование в испанском лагере.
Глава X. СРАЖЕНИЕ ПРИ ГУАХУАПАНЕ
Бывший погонщик мулов, а ныне полковник Валерио был только гверильеро10, которых тогда появлялось много. Тем не менее слава о его безграничной храбрости, военной опытности и истинном благочестии — качества, которые приобрели ему слепую преданность солдат, — не давала покоя испанским властям города Оахаки. Против него сосредоточили все военные силы провинции, и казалось, наступил наконец момент уничтожить этого грозного врага, тем более что в то время он не мог надеяться на поддержку со стороны своих единомышленников.
Валерио начал свои распоряжения тем, что велел снести в одно место все съестные припасы, и каждое утро сам заведовал распределением их между солдатами и семействами городских жителей. Затем он ввел строгую дисциплину, разделив время между общественными молитвами и военными упражнениями. Таким образом, он выдерживал осаду уже в течение ста дней, не давая унынию овладевать солдатами. Только теперь, когда запасы с поразительной быстротою близились к концу, его положение сделалось отчаянным.
Если мы вспомним, что все пути сообщения были отрезаны испанцами, что восстание было изолировано и стеснено со всех сторон, то не станем удивляться тому, что Морелос, уже в течение целого месяца находившийся около Исукара, в двух или трех днях пути от Гуахуапана, ничего не знал о затруднительном положении осажденных.
К счастью, Валерио узнал, где находится Морелос, и решился послать к нему гонца с просьбой о помощи. Ввиду бдительности неприятеля, это предприятие казалось почти неисполнимым; однако оно удалось, и Морелос немедленно отправился к Гуахуапану. Регулярного войска у него было немного, около тысячи, да сверх того отряд индейцев, вооруженных пращами и стрелами.
Позади генерала, в некотором отдалении, ехали рядом полковник Галеана и капитан Корнелио. Последний имел очень мрачный вид.
— Генерал прав, отказывая вам в отпуске, — говорил Галеана, — такой храбрый и образованный офицер, как вы, в настоящее время дорог для нас; что же касается до неудовольствия, которое в нем возбудила ваша настойчивость и которое он вам выразил немного резко, то не огорчайтесь этим, мой милый, а положитесь на меня; я буду очень несчастлив в предстоящем сражении, если не доставлю вам случай так или иначе отличиться, что наверняка возвратит вам его благосклонность. Если вы лично убьете трех или четырех испанцев или хоть одного высшего офицера — этого будет вполне достаточно.
— Я предпочитаю офицера; во всяком случае, я подумаю об этом, — сказал Корнелио, оставаясь по-прежнему мрачным.
Во время привала в армии восставших начали прикидывать, как нанести осаждающим решительный удар, и решили поставить их меж двух огней — атаковать в то же самое время, когда осажденные сделают вылазку. Затруднение заключалось в том, чтобы уведомить последних. Отряд индейцев находился под командой Корнелио, и, когда прикидывали, как бы послать к Валерио вестника, один из индейцев сказал, что знает за городом овраг, по которому можно пробраться к осажденным. Корнелио сообщил об этом генералу, приказавшему немедленно отправиться в город в сопровождении индейца и нескольких человек по своему выбору. Корнелио охотно бы отказался от этого столь же опасного, сколь почетного поручения, но не посмел.
В опасное предприятие он взял с собой еще одного индейца и верного Косталя и с наступлением ночи отправился в путь. По прошествии двух часов перед ними показались огни испанского бивака, а вскоре и безмолвные дома Гуахуапана, обитатели которого считали часы и минуты в ожидании обещанной помощи.
На том месте, где индейский проводник дал знак остановиться — это было за оградой какого-то поля, — начинался овраг, в начале которого ходил взад и вперед испанский часовой. Направо и налево от него на расстоянии человеческого голоса виднелись другие часовые, так что вся сторожевая цепь находилась в постоянной связи. Кроме ограды, за которой прятались Корнелио и его товарищи, им в случае необходимости могли служить прикрытием густые кусты полыни и алоэ, которыми густо заросло поле.
В ночной тишине монотонно раздавались сторожевые крики испанских часовых:
— Alerta, centinela!11
С ближайшего поста отвечали так же монотонно:
— Alerta, centinela!
— Жаль мне этого парня, — прошептал Косталь, — а придется заткнуть ему глотку. Когда я это сделаю, вы, капитан, притаитесь за вон за теми кустами и предоставьте мне остальное.
Затем он взял у одного из индейцев пращу и вложил в нее заботливо выбранный камень.
— Вы слегка ударите два раза камнем о камень через минуту, — сказал он капитану, — это послужит мне сигналом.
Минуту спустя Корнелио стукнул камнями.
Этот звук достиг слуха часового. Он остановился и прислушался. Капитан стукнул вторично. Послышался свист летящего камня, и часовой беззвучно упал на землю.
— Поторопитесь, — сказал Косталь капитану, — я позабочусь об остальном.
Капитан и оба индейца скользнули между кустами алоэ. Вдруг Корнелио вздрогнул. Часовой, который только что упал, по-прежнему расхаживал взад и вперед; та же походка, тот же голос, восклицавший уверенным тоном: «Alerta, centinela!»
— Куда же, черт побери, девался Косталь? — пробормотал Корнелио, тщетно озираясь по сторонам. Но поскольку спутники капитана, несколько опередившие его, приближались к городу, по-видимому, не обращая внимания на часового, он пробормотал: — Клянусь Богом, как часовой Косталь великолепен!
В самом деле, так как часовой оказался на прежнем же месте и повторял тот же крик, то остальная стража ничего не заподозрила.
Теперь Корнелио как можно скорее поспешил к осажденному городу. Оба другие индейца уже скрылись из вида, и когда Косталь увидел, что капитан сделал то же, он отбросил кивер и ружье часового.
— Скорее! Скорее! Испанцы поднимут тревогу, когда увидят, что их товарища нет на месте! — воскликнул Косталь.
Он догнал капитана и потащил его за собой так стремительно, что тот едва не задохся.
Таким образом они вмиг добежали до мексиканской стражи, которая, уже извещенная двумя индейцами, пропустила их без задержки.
— Слышите, — сказал Косталь, — часовые уже подняли тревогу; да только поздно.
В самом деле, со стороны испанского лагеря слышались крики и ружейные выстрелы.
Дон Валерио осматривал передовую линию своих укреплений, когда к нему явились Корнелио и Косталь.
Он с радостью принял их сообщение, тотчас вспомнил о своей встрече с ними в гасиенде Лас-Пальмас и затем поручил своему адъютанту отвести им квартиру.
Корнелио тотчас бросился на скамью, закрылся плащом, но мог заснуть только тогда, когда твердо решился не совершать никаких геройских подвигов, кроме как для своей защиты.
За час до солнечного восхода Валерио велел отслужить обедню и объявил осажденным, что с восходом солнца они должны сделать вылазку и напасть на испанцев с одной стороны, в то время как Морелос нападет на них с другой.
Испанский лагерь тоже проснулся, услышав шум в осажденном городе, а в то же время позади цепи холмов, окаймлявших равнину, Морелос уже двинул свое войско.
Городская площадь в Гуахуапане мало-помалу наполнялась молчаливыми горожанами и солдатами, готовыми к сражению; всадники вели своих коней под уздцы и как тени становились в обычном порядке.
Валерио тоже появился, его серьезное лицо носило отпечаток непоколебимой веры, он был вооружен длинным обоюдоострым мечом.
Рядом с ним находился Корнелио в качестве адъютанта, за ними один из солдат вел двух оседланных лошадей; к седлу предназначавшейся для Корнелио лошади была прикреплена длинная пика.
Согласно принятому вчера решению испанского военного совета, штурм должен был начаться сразу же после обеда; поэтому в королевском лагере еще не готовились к сражению, и можно было предвидеть, что одновременное нападение мексиканцев свалится, как снег на голову.
10
Гверильеро (исп. guerrillero) — партизан, участник гверильи — партизанской войны.
11
Слушай, часовой! (исп.)