Страница 41 из 54
— Я должна была предостеречь его, как-то предупредить, но когда задумывалась, то понимала, что мои опасения могут быть неверными, глупыми. Мне и в голову не могло прийти, что она так поступит! Впрочем, моя дочь всегда была такой непредсказуемой. В детстве я не разрешала ей приближаться к моему туалетному столику. Я, знаете, всегда пользовалась дорогой косметикой и парфюмерией и не хотела, конечно, чтобы Юдифь что-то испортила, разлила или рассыпала. Я очень ругала ее каждый раз, когда видела рядом с этим столом. И однажды она раскапризничалась, а я ее отшлепала, поскольку считаю, что детей, особенно девочек, баловать нельзя, иначе они вырастут ленивыми, распущенными и не будут уважать старших. Так вот, когда на следующий день я пришла с работы, то все было разбито, разбросано и искромсано. Она все разбила молотком. Я показывала ее психиатру, но тот точно так же, как и ваши судмедэксперты, — дама особенно четко выговорила это слово, — ничего не обнаружил. Выписал ей настойку пустырника и посоветовал уделять ребенку больше внимания. Это единственный инцидент, претендующий на странность, во всем остальном она была очень послушным и дисциплинированным маленьким гражданином.
— Вы растили ее одна?
Женщина гордо подняла голову, распрямила плечи и сказала:
— Да. И горжусь этим. Заметьте, горжусь!
— Вы прививали ей отрицательное отношение к мужчинам?
— Нет! — дама приложила руку к груди. — Никогда. Я учила ее быть реалисткой, и только. Что всегда нужно рассчитывать только на свои собственные силы. Ведь в жизни можно и не встретить надежного спутника, поэтому нужно быть готовой к одиночеству. Достойные мужчины встречаются редко. Простите меня, господин судья, но это так. Я учила ее не ждать сказочного принца. Я читала ей Золушку, изменяя конец сказки. Я говорила, что Золушка стала королевой не потому, что вышла замуж, а потому, что победила на выборах!
В зале раздался смех. Судья постучал молоточком.
— Ну хорошо, а что вы говорили дочери о ее родном отце?
Пожилая дама судорожно сглотнула слюну, подняла подбородок еще выше и ответила тонким, звенящим, как сталь, голосом:
— Правду! Ее отец, прекрасный человек, исключительный, я бы сказала, умер, как это обычно и бывает с самыми достойными людьми.
— Как он умер?
— Он утонул, спасая друга, провалившегося под лед.
— Герой… — протянул судья.
— Да, это так, — заключила пожилая дама и вытянула лицо, чтобы не дать слезам скатиться и размазать тушь. Потом стала аккуратно ловить их беленьким платочком.
— Значит, вы считаете, что ваша дочь была счастлива в браке?
— У нее не было очевидных причин для несчастья.
— Но она была счастлива?
— Откуда я знаю! Это такой субъективный вопрос! Я на ее месте была бы счастлива абсолютно!
— Это простой вопрос. Как вам кажется, ваша дочь была счастлива?
— Ей всегда чего-нибудь не хватало. Думаю, если она не понимала своего счастья, то это только потому, что никогда не испытывала ни в чем недостатка, ей не с чем было сравнивать.
Пожилая дама окончательно взяла себя в руки. Правосудие должно свершиться, оно выше семейных связей.
— Вы считаете, что ваш зять не давал поводов для раздражения?
— Ни малейших. Он был милый, скромный, честный и исключительно порядочный человек. Ничто не может оправдать мою дочь за то, что она совершила. Он пострадал незаслуженно, такое жестокое и бессмысленное убийство! Я не нахожу слов. Она должна быть осуждена. И мне стыдно сегодня перед всеми этими людьми за свою дочь! Юдифь, я хочу, чтобы ты знала — у тебя больше нет матери!
Лицо Юдифь не выразило ничего. Она сидела на своей скамье подсудимых, откинувшись назад, словно в глубь театральной ложи, нехотя наблюдая за действом малоинтересного спектакля. Актеры все до одного переигрывали и были ужасно неестественны.
Длинный ряд свидетельств в пользу покойного тянулся и тянулся. Все как один заявляли, что Юдифь сумасшедшая, хоть это и не доказано, так как ей было абсолютно не на что жаловаться, она должна, просто должна была быть счастлива! Только ненормальная могла убить мужа, о котором мечтает каждая женщина: непьющего, некурящего, мягкого, доброго, заботливого, отзывчивого человека. Не нравился — развелась бы, дала кому-нибудь другому пожить по-человечески, в любви и согласии.
В конце концов, отчаявшись услышать хоть что-нибудь новое, судья объявил, что на следующий день заседание будет продолжено, подсудимая получит последнее слово, после которого будет оглашен приговор.
На следующее утро в зале собралось столько народу, сколько не собирал до этого еще ни один процесс.
Юдифь получила наконец слово. Поднялась со своего места под выкрики: «Убийца!», «Стерва!» Судья нервно стучал молотком, но тишина воцарилась только после угрозы выдворить всех из зала.
Когда стало так тихо, что было слышно, как жужжит муха на окне, Юдифь заговорила. Ее голос, низкий, спокойный, был резким контрастом той буре эмоций, которая бушевала в помещении зала суда все эти дни. Она рассказывала о произошедшем таким спокойным и усталым голосом, словно учительница, читающая классу дежурный отрывок из «Пиковой дамы».
— Вас всех интересует, почему я убила собственного мужа, — Юдифь усмехнулась. — По неясным для меня причинам вы все восприняли произошедшее как какое-то событие. Как будто это все лично вас касается. Ну что ж, если уж так хотите узнать «почему», то придется услышать очень длинную историю.
— Когда я была маленькой девочкой, мне все время говорили, как нужно себя вести. Моя мать была так озабочена тем, чтобы я была готова к будущей одинокой жизни, что решила устроить мне ее с самого детства. Мама стала высоко моральной женщиной только после пятидесяти. Ребенком я постоянно видела только ее спину, когда она красилась перед своим ужасным зеркалом. Как она накладывает яркие тени, взбивает волосы и куда-то уходит. Моя мать, господа, была обыкновенной шлюхой. Все это, понятно, тщательно скрывалось, она даже себе это объясняла какими-то «поисками настоящей любви». На самом деле она шла со всеми, кто предлагал, — вот и вся любовь. Мне же запрещалось абсолютно все: косметика, наряды, улыбка — все. И эта ложь, постоянная ложь вокруг — как будто пытаешься отмыться от масла, трешься-трешься, а все равно весь жирный. И про отца все вранье. Она думала, я ничего не понимаю, она и сейчас так думает. Я запомнила эти странные телефонные разговоры, эти письма, как меня водили в лабораторию… Мой отец категорически отказывался от ее притязаний, они переспали пару раз, а он был женат. Я все выяснила, мама, еще двадцать лет назад. Видела его. Он со мной даже говорить не хотел, думал, мне от него что-то нужно, как и тебе. Я все знаю про то, как ты подавала в суд на алименты. Я все знаю.
— Она лжет. Она ненормальная!!! — завизжала мать Юдифь, разом утратив весь свой английский налет. У пожилой дамы началась истерика, и ее пришлось вывести. Юдифь продолжала:
— Когда у меня начались месячные, мать стала ворчать, что ей тяжело меня кормить, что я уже взрослая и должна как-то о себе заботиться сама. Это она имела в виду, что я должна найти мужчину, который будет меня содержать. На счастье, я оказалась такой страшной, что желающих особенно не нашлось. — Юдифь горько усмехнулась. — Иногда даже хорошо быть уродиной. В молодости я выглядела действительно ужасно. Была вечно одета в какие-то мамины обноски, в жуткие бесформенные свитера, искусственную шубу. В общем, ужас. Прибавьте к этому еще огромные квадратные очки, сальные волосы с перхотью и прыщи. Когда я познакомилась со своим мужем, это показалось мне шансом вырваться, уйти из дома. Я никогда его не любила, но перспектива жить отдельно от матери, пусть и в коммунальной квартире с бедным студентом, казалась мне сказочной. И я принялась его, как это говорят, «окучивать». Помогло то, что я считалась самой скромной и правильной на всем потоке. Я роняла перед ним учебники, почти приставала, объяснилась в любви, а ему просто в голову не могло прийти, что я его домогаюсь! В конце концов он, тронутый таким искренним чувством, на мне женился. Нужно сказать, что «лучшим зятем» он стал не так уж давно. Когда я выходила замуж, мать плюнула мне в лицо, сказав, что я — неблагодарная тварь, выхожу замуж не пойми за кого — мужика, который не сможет содержать даже меня, а я, следовательно, не смогу ей помогать в старости. Что она всю жизнь, выбирая себе мужчин, думала исключительно обо мне, то есть о том, что с них можно взять, а я о ней не подумала. И она люто ненавидела Олоферна до тех пор, пока он не начал зарабатывать приличные деньги. Действительно, мой муж был добрым и отзывчивым для окружающих, но если бы вы знали, как я ненавидела это его поведение. Все вечно лезли к нему: сделай то, сделай это. И он ходил и делал, вместо того чтобы послать всех куда подальше и заниматься своей семьей, то есть мной.