Страница 31 из 43
– Все, теперь сиди и не рыпайся. Они уже здесь. Выпущу, когда все кончится.
– Выпусти меня, Анжелка! – взмолилась Ксюша. – На меня же потом все шишки повалятся!
– Не повалятся, – успела пообещать Анжелка, и тут во двор друг за другом вкатили два огромных, два сверкающих лаком, хромом, тонированными стеклами и прочими прибамбасами джипа – «ого…», пробормотала Ксюша – и посыпались из джипов молодцы поперек себя шире, все в одинаковых мешковатых костюмах, похожие то ли на интернатских, то ли на инкубаторских: одним миром мазаны, одной рукой стрижены, одеты, прикоцаны – числом не более дюжины, однако ж заполонили весь двор.
– Ого… – выдохнула обалдевшая Ксюша.
– Так что – ставить Бореньку раком? – спросила напоследок Анжелка, чувствуя в себе дуболомную материнскую силу.
– Нет-нет!.. – прошептала Ксюша, зачарованная обилием мужской плоти; Анжелка усмехнулась и вышла из машины навстречу разминающим телеса бройлерам.
– Старшего сюда, – произнесла она негромко, внятно и как-то очень бесстрастно.
– Ого, – в третий раз вырвалось у Ксюши – почти беззвучно.
Пока подымались по лестнице, Анжелка успела проинструктировать старшего: рук не распускать, мамочек-телефонисток не трогать, вести себя предельно вежливо, но внушительно. Старший, похоже, разобрал только последнее, хотя, наверное, Анжелка и сама лопухнулась с предельной вежливостью – какой там у дуболомов диапазон вежливости, от бейсбольной биты до оплеухи, что ли? – в общем, понеслось. Охранника Севу, открывшего дверь, швырнули лицом к стене, распластали цыпленком-табака и гаркнули на ухо: «Ты чей, мудило?!» – дуболомы рассыпались по конторе, опрокидывая столы, обрывая провода-проводочки, заглушая визг мамочек истошными командами типа «сидеть! лежать! стоять! никому не двигаться!» – все это, разумеется, хором, матом, наперебой, в десять безразмерных глоток одновременно. Мамочек в результате загнали в угол, профессионально перекрыв подходы к окнам, несчастного Борю выволокли из кабинетика в коридор, затем в бухгалтерию, где уже трепетали, вжатые в угол, бухгалтерша, секретарша, Татьяна и ее сменщица Вика. Анжелка, опешив от молниеносности погрома, плелась в хвосте событий и вошла в бухгалтерию как раз в момент, когда один из бройлеров собирался смахнуть со стола компьютер – она чудом успела остановить, велела старшему прекратить погром, а сама, проходя мимо Татьяны и растрепанного Бореньки, на ходу бросила:
– Договорились?
Вырвав из принтера последнюю распечатку, Анжелка попыталась найти телефон Сережки. От цифр зарябило в глазах. Она взглянула на Татьяну:
– Сережкин телефон… Живо!
Татьяна, серея лицом, подошла, стала искать, нашла.
– Вот, – она указала пальцем. – И вот.
Анжелка аккуратно переписала номера на листок.
– Борис Викторович, – сказала она, дописывая, – потрудитесь восстановить мой телефон. Пяти минут хватит?
– Метнулся! – взревел старший, да так, что женщины в углу содрогнулись; Боря упал на телефон, забил-забарабанил по рычажкам и в ужасе взглянул на Анжелку:
– Не работает…
– В кабинет, – указала Анжелка. – Татьяну тоже. Остальным вольно, можно оправиться и закурить.
Татьяну с Борей поволокли в кабинет; Анжелка по дороге успела заглянуть к мамочкам, скулившим в углу под свирепыми, бесчувственными взглядами дуболомов.
– Девчонки, все нормально, не переживайте. Я просто зашла за телефоном своего хахаля.
– А мы и не переживаем, – откликнулся кто-то, у кого сдали нервы.
– И правильно. Дайте девочкам сесть, – распорядилась она. – Принесите им распечатки, вон те рулоны – пусть посмотрят, пока начальство работает.
Прихватив последнюю распечатку – ту самую, вырванную из принтера – она пошла в кабинет.
– Да-да, немедленно! – кричал Боря в трубку. – Прямо сейчас! Жду!
– Скажи, падло, что головой отвечает, – подсказывал старший. – Скажи, что душу вытрясешь, если что… Давай, фуфел, корячься – время идет, цигель-цигель!..
Боря умоляюще и обреченно взглянул на Анжелку.
– А потом перепихнемся, – пообещала она. – Потерпи, милый.
– Анжела Викторовна!.. – умоляюще пролепетал он и вдруг с надеждой закричал в трубку: – Да! Слушаю тебя, восьмерочка! Понял! Спасибо!.. Уже подключили, – просияв, отрапортовал он; старший вырвал трубку, послушал и в некотором сомнении опустил.
– Смотри у меня, олень, – предупредил он.
– Я гарантирую, – от полноты сердца заверил Боренька, и было видно – не врет, не может врать человек в минуту такой распахнутости.
– Очень хорошо, – сказала Анжелка. – А теперь, Борис Викторович, личная просьба, – она еще не закончила, а Боря уже кивал, – постарайтесь забыть навсегда и меня, и Сережку. Сможете?
Боря кивал.
– Мой номер телефона?
– Забыл.
– Сережкин?
– Понятия не имею, Анжела Викторовна-а-а!..
– Ай! – только и успела воскликнуть Анжелка: дуболом у двери ловко подхватил летящего на него Бореньку и тычком отправил обратно старшему. – Да вы просто энциклопедист, Борис Викторович!
– Я все забыл, – прохрипел ошеломленный Боренька. – У меня прогрессирующий склероз…
– Вот и договорились, – подытожила Анжелка, оборачиваясь к изжелта-серой, остолбеневшей от страха Татьяне: старшая по смене таращилась на нее огромными выпученными глазами, в уголках их поблескивали слезинки.
– Не надо бояться, – сказала Анжелка. – Я только за своим пришла. Только за своим.
Татьяна кивнула, кивнула в другой раз, слезы пролились и потекли по щекам.
– Идите, – Анжелка махнула на дверь. – Идите все!..
Все вышли быстро, бесшумно, разве что не на цыпочках.
Они смотрели друг другу в глаза и обе молчали. Татьяна шмыгала носом, оттирала слезы ладонями, Анжелка несколько раз порывалась что-то сказать, но слова не шли.
– Ладно, – проговорила она, сглатывая остальное. – Все.
Развернулась и пошла прочь.
– Не встречайся с ним, – сказала Татьяна в спину.
Анжелка застыла.
– Это плохо кончится, деточка. Помяни мое слово.
«Не оборачивайся, – подсказал внутренний голос. – Не оглядывайся, не отвечай, уноси ноги». Она кивнула, как послушный солдат, вышла в коридор и не оглядываясь пошла на выход сквозь строй мирно базарящих с помятым охранником дуболомов.
– Теперь куда? – спросил старший, догоняя на лестнице.
– В разные стороны. Передайте Вере Степановне, что я ей очень признательна.
– Вера Степановна просила доставить прямо к ней…
– Перебьется, – Анжелка остановилась, взглянула в несвежее, некрасивое лицо старшего. – Всего доброго. Извините за хлопоты.
– Всего доброго, Анжела Викторовна…
«Бля», – подумала Анжелка.
Бля-бля-бля.
Ксюши в машине не было: улизнула. Анжелка швырнула на заднее сиденье ненужную распечатку, завелась и, нервно дергаясь, стала выруливать мимо джипов прочь со двора.
А дома уже звонил телефон. Она вбежала, захлопнув дверь, схватила трубку и услышала мамин голос:
– Что там у тебя, доча?
– Ничего, теперь полный порядок. Спасибо тебе.
– Спасибо знаешь куда засунь?… Лучше объясни, как тебя угораздило вляпаться в этот бордель и что они там тебе прищемили… Кого ты там выручала?
– Потом, мама. Завтра приеду и расскажу. И вообще это неинтересно: дурацкая ситуация, случайная и уже разрешилась. Все, мам, извини – я жду звонка. Давай, до завтра…
Она успела принять ванну, лечь и почти заснуть: звонок подсек ее, засыпающую, и выволок на свет почти что со дна.
– Это ты? – спросил Сереженька.
– Ага, – откликнулась она с хрипотцой. – Наверное.
– Здорово. Это мы теперь только вдвоем или еще родители-братья-сестры?…
– К черту родителей, к черту всех. Только мы, ты да я. Милости просим.
– Ноги вытирать?
– Фиг. Разувайся, а еще лучше раздевайся и ложись рядом. Я сплю.
– Тогда подвинься… Тебя когда разбудить?
– Часу в пятом. А лучше в шестом: я очень устала. Ты знаешь, что я тебя выкрала из конторы? Уворовала и вынесла на себе, как лиса цыпленка, так что теперь ты мой, только мой, а главное – я только твоя, с чем тебя и поздравляю, цыпленочек…