Звездные гусары

А это означает, что я могу умереть прежде, чем подоспеет помощь. Кислый запах означал одно: корпус пробит и пропускает воздух. Сейчас, впрочем, ветром всю кислятину уже выдуло. Печка старалась изо всех сил, но мотор заглох, а это значит, что скоро сядет и аккумулятор, и тогда в кабине будет так же холодно, как и снаружи.

У меня осталось часа два, не больше. Ни страха, ни тем более отчаяния я не чувствовал; мне было как-то все равно. Мысли текли сквозь голову, не затрагивая чувств. Мимоходом я подумал о Бельском: сумел ли он вырваться из окружения и примкнуть к нашим? Впрочем, какое мне дело до Бельского, когда мне и до себя-то самого дела никакого нет…

Так прошло полчаса. Я стал замерзать. Впрочем, холод пока был терпим. Я закутался во все куртки и коврики для сидений, какие только нашел в глайдере. Еще минут через двадцать я услышал, как лязгаю зубами. И почти сразу же до меня донесся еще один звук – еле слышный гул мотора: кто-то ехал сквозь буран.

Не вполне понимая, что я делаю и зачем, я протянул руку к приборной доске и надавил на кнопку. Лучемет испустил последний заряд в пустоту и издох. У меня сразу погас свет, я погрузился во мрак, и как будто тотчас же стало еще холоднее.

Я напряженно прислушивался. Гул мотора продолжался – мой выстрел не повредил невидимому глайдеру, и я не знал, радоваться этому или, наоборот, пугаться. У бандитов тоже имелись глайдеры, так что вполне могло статься, что ко мне приближается один из них.

Я закрыл глаза. Звук двигателя стал громче, и вдруг кто-то сильно стукнулся о борт моей машины. Я вздрогнул. На крышке люка заскреблись, отгребая снег. Я нащупал на сиденье автомат и затаился. Громкий голос позвал:

– Ливанов, это вы?

Вместо ответа я вдруг зарыдал. До этого мгновения я совершенно не подозревал, что секундой позже из меня хлынут слезы; а вот поди ж ты! Чего только не бывает.

Крышка распахнулась, я увидел тьму и пролетающие во мраке крупные снежные хлопья, а поверх всего этого – чью-то фигуру.

– Выбирайтесь – можете? – спрашивал человек. Он совершенно не обращал внимания на мои слезы и даже не был ими удивлен.

Я поднялся на дрожащие ноги, продолжая сжимать автомат, и схватился левой рукой за перекладину. Человек наклонился надо мной пониже, подхватил за подмышки и выволок меня наверх. Сотрясаясь всем телом, я упал на крышу глайдера.

Человек потащил меня за собой. Мои ноги болтались и цеплялись за снег. Рядом с моим мертвяком горел огнями целехонький глайдер. От него как будто исходило живительное тепло. Я упал внутрь через люк; следом за мной туда спустился мой спаситель; люк закрылся.

Я погрузился в щедро натопленный воздух, точно в обжигающую воду. Кожа у меня горела.

Бельский (это был он) смотрел на меня без улыбки и без всякого сочувствия, совершенно деловито.

– Как вы, Ливанов? – спросил он. – Не ранены?

– Замерз, – проскрипел я.

– Снимайте куртку и садитесь сзади, – распорядился он. – У меня есть дзыга. Хуже, чем коньяк, но хоть что-то. Дзыга, кстати, разбойничья, да еще краденая, – должна помочь.

Я выхватил из его рук пузатую флягу и сделал несколько глотков. Дзыга воняла дурно выделанной овчиной, но действовала поразительно: в голове сразу прояснилось, и странное ощущение полного телесного здоровья охватило меня.

– Так-то лучше, – заметил Бельский, отбирая у меня флягу и пряча ее.

Каюсь, я проводил фляжку алчущим взором, но Бельский даже не захотел обсуждать эту тему.

Я наконец осмотрелся внимательнее по сторонам и увидел над приборной доской фотографию круглолицей девушки с длинной косой, уложенной вокруг головы, – это была невеста поручика Саврасова. Бельский проследил мой взгляд.

– Да, – подтвердил он в ответ на невысказанный вопрос, – во время боя меня подхватил Саврасов. Мы с ним еще по Петербургу знакомы, так что объясняться не пришлось.

– Как вас выпустили из расположения части? – спросил я. – Я думал, до окончания бурана никто не решится выйти на поиск.

– Как видите, вы ошиблись, – отозвался Бельский. – Едва стало известно, что вас нет, как я попросил дозволения взять глайдер и отправиться.

– Но как вы нашли меня в этом аду? – не выдержал я.

Бельский впервые за все это время улыбнулся.

– У меня был талисман, – сказал он.

Он простер руку над одеялами, наваленными на водительском сиденье, точно намереваясь показать фокус, и наружу выбралась миниатюрная светловолосая девушка. Она была облачена в офицерский сюртук без погон поверх очень грязного белого платья. На крошечных ее ножках красовались меховые варежки, подвязанные у щиколоток бечевкой.

– Талисман? – повторил я, глупо моргая. И вдруг сообразил: – Та самая умалишенная девочка, которую возил с собой предводитель разбойников?

И тут же прикрыл рот ладонью, сообразив, что ляпнул все это при самой девушке.

Бельский захохотал, обхватил девушку за плечи и прижал к себе.

– Ах Лина, безумная Лина! Умалишенная Лина! Ну не чудно ли это?

Она только жалась к нему и тихонько улыбалась.

– Лина, – повторил я, чувствуя себя последним идиотом. – Она же попавший в плен корнетик без документов…

Бельский взял рацию и попробовал вызвать штаб полка, но из-за бурана сигнал не проходил. Тогда он отложил рацию и сказал:

– Предлагаю выпить чаю. Подождем, пока не кончится буран.

Мне оставалось лишь дивиться предусмотрительности этого человека: собираясь в спешке, он тем не менее не забыл даже взять большой термос и кулек с конфетами.

– Ограбил Саврасова, – подмигнул мне Бельский. – Он известный сладкоежка, ему бабушка из Москвы бабаевский шоколад нарочно присылает.

Я вдруг понял, что Бельский абсолютно счастлив. Я никогда прежде не видел человека, который был бы счастлив весь, целиком, с головы до ног, всеми клетками организма, всеми фибрами души. В составе личности Бельского – если можно так выразиться – не осталось ни одного элемента, который не был бы пропитан этим всеобъемлющим счастьем.

Мы по очереди пили чай из большой жестяной кружки, а отнятый у Саврасова бабаевский шоколад останется самым вкусным из всего, что я ел в моей жизни, даже если я проживу еще сто лет.

Бельский сказал:

– Когда я узнал, что маленький корнетик попался в плен в первом же деле, я себе места не находил. А тут еще эта дуэль – сознаюсь, я вел себя глупо! – но если бы меня засадили на пару лет или разжаловали в солдаты, то исполнение моего плана отложилось бы, а времени ждать не оставалось. Я нашел Лину у бандитов и поначалу хотел войти на правах рядового бандита в ту самую шайку, где ее держали, но меня там сразу попытались убить. Оставалось одно: натравить на Лининых похитителей других разбойников.

– Как же она узнала вас в горячке боя? – спросил я.

Лина молча посмотрела на Бельского, как бы дозволяя ему рассказывать дальше.

– Он возил ее в седле, поэтому, когда я застрелил его, она испугалась и хотела повернуть коня, а делать этого не следовало – в десяти метрах ее сняли бы огнем из лучемета наши же стрелки. Мне оставалось только позвать ее по имени… Ватрушки звали ее Линой или Илюной, в их произношении; я же назвал ее настоящее имя – думаю, никто, кроме меня и Зарницына, здесь этого имени не знал.

Он помолчал немного, а затем выговорил:

– Евангелина.

Мы помолчали немного, а затем Евангелина тихо произнесла:

– И ведь самое глупое во всей этой истории то, что я бежала от тетеньки в армию вовсе не к Саше – я хотела быть рядом с Зарницыным…

– Тс-с, – прошептал Бельский, осторожно прикладывая ладонь к ее губам, – тс-с…