Страница 122 из 165
– Эти твои дурацкие три желания наводят на мысль о продаже души. – Я уже все решила и теперь могу капризничать и веселиться. Причем что-то мне подсказывает, что совершенно безнаказанно.
– Начиталась книг, – фыркает Тень. – Что еще за душа, вот ведь придумали тоже… Считай, что это условия контракта. Я нашел новую работу. На старой моей жене оплачивали медицинскую страховку, а на новой – выполняют три желания.
Если я и сошла с ума, то надо признать, что зря люди этого боятся. Очень приятное ощущение.
– Хочу тебя, здоровые ноги и библиотеку в ста метрах от дома, – автоматически выпаливаю я.
– Библиотеку? О господи, неужели тебе не надоели книги?
Я упрямо пожимаю плечами:
– Во всяком случае, они ни разу меня не подводили.
– Насчет библиотеки можешь не волноваться, я об этом уже позаботился. А в остальном… Ты уверена? Решила? Дай мне руку и скажи все это еще раз.
Я протягиваю руку ладонью вверх, Тень накрывает ее, и мои пальцы немеют от нестерпимого холода. Он поднимается по плечу, разливается в груди и медленно подступает к горлу.
– Ну же, говори, – торопит Тень.
– Хочу… – Я замираю, вспоминая, как тогда, выйдя из квартиры, отправилась в аэропорт и села в первый попавшийся самолет. Спускаясь по трапу, даже еще толком не сообразив, в каком именно городе, я почувствовала, как в кармане завибрировал телефон. «Ты ненормальная, – сообщил мне Виктор, как будто до сегодняшнего дня у него еще сохранились какие-то иллюзии на мой счет, – куда ты поперлась без зубной щетки и запасных трусов? Сиди в аэропорту, ради всего святого, я вылетаю через пять минут». Еще чуть-чуть, и я начну вспоминать, как вежливый человек в униформе объяснял мне, что самолет, в котором летел мой муж, разбился… В глазах у меня темнеет, и я медленно, как во сне, говорю:
– Хочу, чтобы ни ты, ни здоровые ноги, ни эти чертовы книги не были мне больше нужны.
– А книги-то тебе чем помешали? – печально спрашивает Тень. – Все-таки надоели? Ну… – Он долго молчит, а потом вздыхает: – Я тебя понимаю.
Темнота на моей руке сгущается, и из нее проступает блестящий бок маленького стеклянного пузырька. Холод сковал мне горло, и я не могу говорить, но Тень правильно понимает мой недоумевающий взгляд.
– Ты хочешь спросить, почему я не дал тебе его выпить тогда? Понимаешь, раз уж мы заговорили о душе, то можно ее продать, а можно просто выбросить.
Тень склоняется надо мной и подносит пузырек к губам. Я делаю глоток, и темная тепловатая вода принимает меня, нежно обволакивает, даже и не пытаясь вытолкнуть на поверхность, а я бьюсь спиной о мягкий белый песок и судорожно вдыхаю.
Улита Уварова
Анна
Лавры
День расцветал. Крепкий, яркий, сверкающий светом и бодрящий холодом.
На повороте к площади, там, где проходили пассажиры паромов, как всегда, сидела жена старого Якоба. Торговала калеными орешками. Сегодня рядом с ней пристроились инвалид с газетами и мальчишка со своими деревянными поделками. Поток прохожих, казалось, направлялся невидимым сердцем. Каждые полчаса – сначала ленивое движение в сторону причала, потом плотная группа людей словно выталкивалась в город. Потом затишье. И снова: приток – сокращение – толчок. И еще через полчаса: приток – отток. В ритме работы этого таинственного сердца шел и ленивый разговор между продавцами.
Старики жаловались, мальчишка мечтал о возможном заработке и, побывав в будущем, потратил уже все грядущие доходы в пятикратном размере.
– Ты их сначала заработай, – говорил инвалид и шмыгал покрасневшим носом.
– Заработает, он парень хороший, – уверяла старуха и улыбалась продавцу, игнорируя парня. – Сейчас перед праздниками все покупают всякую дрянь. А он вон какой рукастый, хорошие вещи делает, ты глянь, глянь!
Она, наклонившись набок, подхватила с ящика Петера лодочку и сунула ее под нос инвалиду.
Тот скептически осмотрел игрушку. Видно было, что ему хочется придраться и как-то вправить парню мозги, чтобы не заносился слишком в своих надеждах. Но игрушка оказалась на диво хороша, ничего не скажешь. Тогда газетчик попробовал зайти с другой стороны.
– И сколько такая стоит? – брюзгливо поинтересовался он, всем своим видом давая понять, что за такую чепуховину больше гроша не дал бы.
– Эта не продается, – угрюмо сказал Петер. – Я ее на показ взял.
– Зачем взял? – не понял старик.
– Показать. Если кто захочет, я ему такую же сделаю. А эта не продается.
– А чего же эту не продать? Ты же заработать хочешь? А ты потом еще сделаешь? – не унимался инвалид.
– Да это небось от Анны его любимой, – вмешалась старая Катерина, по-прежнему игнорируя мальчика. – Вот он и не хочет расставаться.
– А кто эта Анна? Зазноба твоя? Зазноба? Признавайся, признавайся! – захихикал газетчик и подтолкнул Петера локтем.
Паренек передернул плечами и брезгливо отодвинулся.
– Да не зазноба она, просто подружка его. Росли они вместе, – снова вмешалась Катерина, одновременно протягивая кулечек с орешками красномордому подростку, волокущемуся в сторону парома и останавливающемуся при любой возможности. Следом за подростком подошла немолодая женщина, потом три девчушки, потом пошел поток в одну сторону и затем в обратную.
Когда схлынуло, все еще некоторое время молчали. Кряхтя, припрятывали поглубже деньги, раскладывали товар, ликвидируя образовавшиеся бреши.
Потом все затихло, и газетчик от скуки вернулся к разговору.
– И что там подружка его? – спросил он у Катерины, которая все ерзала на своем табурете, ловчее пристраивая спрятанную под юбками и одеялами грелку.
– Уплыла подружка его. Мать ее уплыла неизвестно с кем, а потом и дочка туда же.
– Как могла девчонка уплыть неизвестно с кем? А куда же родные смотрели?
– А кому смотреть-то? Дед ее, старый Тильс, целыми днями в порту, а больше и некому.
– Да ты что?! Внучка старого Тильса?! – поразился мужичок. – То-то я смотрю, не видно ее давно. Да она же маленькая совсем?
– Не такая уж маленькая, одиннадцать ей, что ли, было. Да и возраст тут ни при чем. Если этот ветер в голове подул, то все уже, пиши пропало. Уже не удержишь.
– Да, что теперь делается, что делается. Вот ведь даже дети… – закудахтал инвалид. Было видно, как раздувает он впечатление, чтобы разнообразить бесконечное свое сидение на одном месте.
– Она на библиотеке плавучей уплыла, – громко и отчетливо произнес Петер, сделав акцент на слове «библиотека». – И она не просто так уплыла. Не одна. Она к Сузи ушла.
– К кому? – удивился старик.
– А это та психованная, помнишь, за складами жила, – снова влезла Катерина, которой невмоготу было, что разговор идет мимо нее.
– Эта бродяжка в шляпе?
– Ну да, – закивала торговка. – Она ведь из благородных была. Только какая-то там история у нее вышла. То ли проклял ее кто, то ли убежала она от кого-то. В общем, что-то такое было. Ну и возилась она вечно с детьми, они к ней так и липли, помнишь? А потом сама ушла в эту библиотеку. А через два года вернулась и забрала девчонку.
– И что с ними потом стало? Так и плавают, что ли?
– А кто же знает? Они не возвращались.
– Петер? – раздался над ними изумленный голос. – Это ты?
Все трое снизу вверх уставились на подошедшего пожилого джентльмена.
Прекрасно одет, но изможден и очень бледен.
Больной, наверное, решила Катерина.
– Ты продаешь эти безделушки? – спросил подошедший мальчика.
Тот кивнул, продолжая его разглядывать.
Господин Александер окинул взглядом разложенные поделки и указал тростью на ту самую лодку, которую давеча торговка показывала газетчику.
– И сколько стоит эта?
– Эту он не продает, – посмеиваясь и кривляясь, подзудил газетчик. – Это для девчонки его лодка.
– Уж не для Анны ли? Она что, уже вернулась?