Двойное отражение

Позже Грибоедов, вспоминая эти дни, понял, что втайне давно был готов к этому известию, ожидал его. Все же на какой-то миг он словно застыл от слов управляющего, и лицо его – он почувствовал – передернуло судорогой. Управляющий испуганно отшатнулся.

– Ваше превосходительство, водички вот, водички вот выпейте, – забормотал он.

– К черту, – сказал вдруг Грибоедов ясным спокойным голосом. – К черту водичку. Не сочтите за труд, сударь, пришлите моего лакея. И – благодарю за заботу.

– Не следовало бы вам вставать сейчас, ваше превосходительство, – управляющий с сомнением покачал головой. – Больны ведь вы, слабы. Вот и лицо, не в обиду будь сказано, желтое и прозрачное, ровно воск. Уж полежали бы. Хоть до вечера.

Грибоедов холодно взглянул на него. Старик замолчал, кивнул головой и вышел из комнаты.

Одевшись, он не сразу отправился в дом, к Великому Князю: его не приглашали, возможно, не хотели тревожить больного, хотя, скорее, он просто раздражал всех (и Константина в том числе) своим присутствием. Следовало решить: идти ли к Великому Князю самому, без приглашения, или же сидеть здесь до вечера, и пусть все идет, как идет.

Он ближе пододвинул кресло к камину, сел. Протянул к огню зябнущие руки.

– Да-а, Алексей Петрович... Нешто война в России?

Внезапная злость охватила его при очередном воспоминании о генерале Ермолове. Знал, знал старый лис, куда посылает своего чиновника! Сам-то небось выжидает, словно ничего не произошло. Приказ Великого Князя выполнен, Великий Князь... Неожиданная мысль заставила Грибоедова выпрямиться.

А ведь уже не Великий Князь! Ежели управляющий не ошибся, не принял за правду досужие сплетни (ах, уж эти мне военные! почище девиц сплетни любят!), то, стало быть, отныне, Константин Павлович – Император Всероссийский, Самодержец... И на трон возвели его мятежники!

Грибоедов расхохотался, и в смехе его не было ни грана веселья, невеселый получился смех, леденящий самого смеющегося. Ах, господа мятежники, инсургенты российские! Как просто у вас все получается. Николай убит, престол – Константину («Ура, Константин!»), манифест о свободах, конституция, и... Веселись, Святая Русь, воля тебе дарована законным государем!

А того не подумали, господа инсургенты, что, может быть, силой возвести на престол не лучше, чем силой свести с него. Константин в бешенстве, надо полагать. Ему, категорически от власти отказывающемуся, власть эту силой навязывают. Ну, держитесь, благодетели...

«Парламентеров, возможно, пуля ждет, – подумал Грибоедов. – Хорошо, если не петля...»

Он поднялся со своего места, накинул на плечи шубу. Какие там, к черту, приглашения, до обид ли сейчас!.. В двери столкнулся со стариком.

– Что?.. – почувствовал, как сел голос, как схватили горло ледяные пальцы. Управляющий был бледен, на лице выступил обильный пот. – Что? Говорите...

– Беда... – выдохнул старик. – Беда, ваше превосходительство. Эполеты с них сорвали, в парк повели. Руки за спиной скручены...

– Кого повели? – тупо спросил Грибоедов, словно не понимая, что управляющий лишь подтвердил его давешнюю мысль.

– Да этих же, из Петербурга...

– В парк? – медленно повторил Грибоедов. – В парк... Ну да, конечно же, в парк... Куда же еще... – Он провел рукой по лицу, едва не сбив при этом очки. – А что – Великий Князь у себя?

Собственно, для чего он спросил это?

– Не ведаю, – управляющий пожал плечами.

– Х-хорошо...

– Не ходили бы вы сегодня, батюшка, – сказал управляющий. – Слабы вы еще, вон лицо какое. И руки дрожат. Это, ваше превосходительство, лихорадка. Беда просто. Отлежаться вам следует, чайку с малиной. А?

Грибоедов вздохнул.

– Ничего-ничего, – он улыбнулся. – Тут идти-то... – Он отстранил управляющего и решительно направился к выходу.

Ступени скрипели под ногами так, что казалось – вот-вот рассыпятся, и это ощущение нисколько не улучшало настроение. День был пасмурным, тусклым. Мокрый снег множеством ног превращен был в грязное месиво. У крыльца господского дома толпились солдаты. Грибоедов, поднимаясь по ступеням, механически отметил, что лица у многих были растерянными.

В передней он остановился. От быстрой ходьбы перехватило дыхание. Передняя была полна офицерами. Его заметили, и негромкие разговоры смолкли, словно присутствие нового человека вспугнуло собравшихся. Грибоедов отыскал глазами молодого адъютанта, подошел к нему.

– Здравствуйте, корнет, доложите Великому Князю – статский советник Грибоедов просит принять его незамедлительно, – отрывисто сказал он.

Корнет замешкался. Грибоедов сделал вид, что не заметил этого.

– Его Высочеству доложили, что вы серьезно больны, ваше превосходительство, – смущенно пробормотал корнет.

– Ерунда, простуда... Так вы доложите, я жду.

Корнет не двигался с места.

– Его Высочество не принимает, – сказал он. – Мне кажется, вам лучше вернуться к себе, ваше превосходительство.

Грибоедов коротко глянул на него, и лицо адъютанта стало пунцовым. В эту минуту дверь отворилась, и на пороге появился Константин. Взгляд его остановился на Грибоедове.

– Вы, господин Грибоедов? – он нахмурился. – Ко мне?

Грибоедов молча кивнул.

– Что ж, прошу.

В кабинете Константин сел за стол, некоторое время молча смотрел в исписанный лист бумаги, потом, не глядя на посетителя, сказал:

– Я слушаю вас.

Удивительно, но он казался абсолютно спокойным, даже более спокойным, чем сам Грибоедов. И руки, лежащие на столе, были неподвижны. И голос тих и бесцветен.

Грибоедов вдруг обнаружил, что не знает сам, о чем следует говорить с Великим Князем, и что, собственно говоря, заставило его прийти сюда.

– Ваше Высочество, – сказал он. Его голос, в отличие от голоса Константина, заметно дрожал, и это уже было весьма неприятным обстоятельством. – Ваше Высочество, я хворал.

– Да, мне доложили.

– За это время случилось что-то... – Грибоедов запнулся.

Константин поднял голову и холодно посмотрел на него.

– Господин Грибоедов, – тихо сказал он. – Почему, собственно, вы хотите знать все? Ежели вы и прикомандированы к войскам распоряжением генерала Ермолова, это не значит, что я избрал вас своим советником. Надеюсь, вам понятно?

– Да, Ваше Высочество, – голос Грибоедова уже не дрожал, но был столь же тих. – Я понял и прошу простить меня... Но позвольте спросить: какова судьба... – он вновь запнулся, но продолжил: – Какова судьба парламентеров?

– Не парламентеров, сударь, – холодно ответил Константин. – Бунтовщиков. Мятежников. Цареубийц!.. – выкрикнул он вдруг с такой силой, что Грибоедов вздрогнул. – Ступайте, господин Грибоедов, – промолвил он обычным голосом. – Вы больны. Вам следует отдохнуть.

Грибоедов шел от Цесаревича, чувствуя неприятную, предательскую слабость. Перед ним расступались. Он смотрел под ноги, не желая ни с кем встречаться взглядом. Когда он вышел на крыльцо, из парка донесся звук ружейного залпа.